Женщина Габриэля - Шоун Робин (первая книга .txt) 📗

На сереброволосого сереброглазого мужчину не произвели впечатления ни ее извинения, ни ее невежество.

— Ответьте на мой вопрос, мадемуазель.

— Да, — огрызнулась Виктория, — это моя подруга предложила, чтобы я начала с этой суммы.

Он сощурил глаза.

— Какого роста ваша подруга?

— Ниже меня. — Виктория выпрямилась во все свои пять футов восемь дюймов. — Если вы извините меня, сэр, я покину вас.

Он не уступил ей дороги.

— Вы не можете уйти, мадемуазель.

Сердце Виктории пропустило удар.

— Прошу прощения?

Вежливая фраза прозвучала диссонансом. Уже три раза она просила его прощения.

— У вас изысканная речь, — произнес он, меняя тему разговора. Он вытянул руку, его палец безошибочно нашел морщинку на светлой коже подлокотника.

Морщинка образовывала маленький островок.

До Виктории дошло, что она похожа на женскую вульву, зияющие губы, более темное углубление влагалища…

Она вскинула голову.

— От гувернантки требуется правильная речь, — натянуто сказала Виктория. И поняла, что невольно выдала свое прежнее занятие.

Она прикусила нижнюю губу.

Серебряная вспышка в его глазах подтвердила ее промах.

— Как долго вы работали гувернанткой? — легко спросил он.

Викторию не одурачила его внезапная непринужденность.

Мужчина, назвавший себя Габриэлем, был похож на кота. Большого прекрасного беспощадного кота, который в одну секунду играл со своей добычей, а в следующую — перегрызал ей горло.

Виктория вздернула подбородок.

— Я не думаю, что это вас касается, сэр.

— Но это так, мадемуазель. — Его голос был похож на вкрадчивое мурлыканье. — Вы продали мне себя за две тысячи фунтов.

Ее сердце пропустило удар.

— Я продала вам свою девственность, — резко возразила Виктория. — Я не продавала вам себя.

И он не захотел ее девственности. Не говоря уж о женщине, обладающей ею.

Его глаза прикрыли темные ресницы. Виктория инстинктивно следила за его взглядом.

Он нежно ласкал морщинку на голубой коже.

— Сколько времени вы были без работы?

Видение своего голого тела, разведенных ног для облегчения доступа вспыхнуло в ее мозгу. Оно сопровождалось картиной длинного узкого пальца, ласкающего ее…

Ее взгляд оторвался от его ласкающего пальца. Горячая кровь залила щеки.

— Шесть месяцев.

Серебряный взгляд поймал в ловушку ее глаза.

— Как долго вы были гувернанткой? — повторил он.

Он будет повторять свой вопрос, пока она не ответит на него, поняла Виктория.

— Восемнадцать лет, — выдавила она.

— Вы стали гувернанткой в шестнадцать?

Виктория опустила взгляд на его руку, подальше от воспоминаний, которые определили ее профессию.

Длинный палец мягко скользнул в темное углубление на коже.

— Да. — Пронизывающее ощущение отозвалось между ее бедрами. — Я стала гувернанткой в шестнадцать.

— И спустя восемнадцать лет вы вдруг осознали, что проституткам платят больше, чем гувернанткам? — праздно спросил Габриэль.

Виктория вскинула глаза.

В серебряном взгляде, захватившем ее взгляд, не было ничего праздного.

«Да», — чуть не слетело с ее губ.

— Меня уволили, — вымолвила она вместо этого.

Виктории не было нужды добавлять, что ее уволили без рекомендаций. Это знание было в его глазах.

Светское общество не доверяло своих детей гувернанткам, уволенным без рекомендаций. И работодатели не нанимали неопытных гувернанток для черного труда, когда работники из деревень толпами стекались в Лондон.

Многие женщины оказывались в положении Виктории. Но от этого было не легче.

— Шлюха, которая послала вас сюда, — в его глазах крылась тень, возможно, воспоминания о его собственном прошлом. — Вы считаете ее своим другом.

Виктория не колебалась.

— Да.

— Вы стали бы защищать ее от меня.

Долли остановила человека, хотевшего изнасиловать ее, когда никто вокруг не шевельнул и пальцем. Она говорила с Викторией. Доверяла ей. Дала ей совет, когда Виктория в нем нуждалась.

Она была другом, когда Виктория отчаянно нуждалась в дружбе.

— Да. — Виктория расправила плечи. — Да, я защищу ее, если это будет в моей власти.

Длинный белый палец, праздно теребивший морщинку на голубой коже, неожиданно скользнул по мягкому подлокотнику и подцепил шерстяные шнурки ее сумочки.

На секунду Виктория уставилась на безупречную красоту его руки и приплюснутую некрасивую кошелку, которую он сдернул с кресла.

Осознание его действия дошло до нее.

У него была ее сумочка.

Все, чем владела Виктория, было в той сумочке. Он не имел права.

Она бросилась вперед, чтобы вернуть обратно свою собственность. Свою жизнь. Свое достоинство.

Взявшись за деревянный обод, он вытащил маленький тугой сверток из оберточной бумаги.

— Что это?

Виктория заколебалась, помня о спрятанном в его фраке пистолете.

— Это… средство для предотвращения зачатия. Пожалуйста, отдайте мне мою сумочку.

Он не выпустил сумочку.

— Ваша подруга… она дала вам этот контрацептив?

Были мужчины, которые верили, что вправе без разбора оплодотворять женщин просто потому, что они были мужчинами, а женщины — женщинами.

Конечно, он не был одним из них?

— Да, моя подруга дала мне его. — Она настойчиво протянула руку. — Пожалуйста, верните мою сумочку.

Накинув пару шерстяных шнурков на запястье, он разворачивал бумагу. Сумочка покачивалась, бумага шелестела. На щеки легла тень от ресниц. В правую ладонь высыпались две белых таблетки.

Он медленно поднял глаза.

— Ваша подруга говорила вам, что это такое?

Молчание Виктории говорило громче всяких слов.

— Это сулема, [11] мадемуазель. — Серебряные глаза были безжалостны. — Ваша подруга говорила вам, как применять таблетки?

— Вы, кажется, хорошо осведомлены об этой продукции, сэр, — ответила Виктория. Ее руки опустились, кулаки сжались, ногти впились в ладони. — Почему бы вам не рассказать мне?

— Каждая таблетка содержит 8,75 гран [12] сулемы. Одна таблетка вызывает сильные конвульсии, часто приводящие к смерти. Две таблетки, вставленные в ваше влагалище, мадемуазель, несомненно, убили бы вас.

Виктория почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица. Долли сказала ей вставить в тело обе таблетки, чтобы предотвратить зачатие.

Она не сказала ей, что они из себя представляют и что могут сделать.

Она не сказала ей, что они причинят ей вред… убьют ее.

— Вы лжете, — выговорила Виктория. И ни на мгновение не поверила этому. Серебоглазый, сереброволосый мужчина ничего не сказал.

Ему не было нужды говорить.

Опустив две таблетки на оберточную бумагу, он снова завернул их.

— Она сказала, что многие женщины пользуются таблетками, — упорствовала Виктория.

— Не сомневаюсь. Однако, женщины, которые однажды воспользовались ими, безусловно, не сделают этого снова. А женщина, пережившая их использование, конечно, не порекомендует их для противозачаточных целей. — Он сложил концы бумаги. Его ресницы медленно поднялись, пронзив ее правдой. — Ваша подруга молода и неопытна, мадемуазель?

Долли, как она себя называла, была двухпенсовой проституткой, шлюхой с десятилетнего возраста. Женщиной с седеющими каштановыми волосами и без передних зубов.

Она убедила Викторию явиться на открытие дома Габриэля. В оживленной людской толпе, заявила она, никто ее не заметит.

Только богатым, могущественным людям позволено будет присутствовать там, добавила Долли. Мужчинам, которые заплатят гораздо, гораздо больше за ее девственность, чем мужчины в борделе или на улице.

И все это время она готовила смерть.

Без сомнения, надеясь заполучить деньги Виктории, пока тело той будет стыть в переулке.

Все во имя выживания.

Элегантная комната была слишком тесна. Люстра над головой слишком ярка. Потрескивающий огонь слишком горяч. Волосы, висевшие вдоль спины, слишком тяжелы.