Ты только попроси. Сейчас и навсегда - Максвелл Меган (читать хорошую книгу TXT, FB2) 📗

Я улыбаюсь, сажусь рядом с любимым. Но, увидев, как моя племянница реагирует на слова Флина, шепчу:

– Давай, Лус. Покажем этим немцам, как играют испаночки.

Проиграв больше часа, мы с Лус поднимаемся и поем им:

Мы чемпионы, друг мой.

О мы-ы-ы… [36]

Нахмурившись, Флин, смотрит на нас. Он не любит проигрывать, но на этот раз он проиграл. Эрик смотрит на меня с улыбкой. Он получает удовольствие от моей жизненной силы, а когда я прыгаю ему на руки и целую, заявляет:

– Я должен отыграться.

– Когда захочешь, мой Айсмен.

Мы целуемся, и тогда моя племяшка начинает возмущаться:

– Фу, тетя! Почему вы все время целуетесь?

– Да, надоело уже! – с улыбкой поддакивает Флин.

Эрик поворачивается и, чтобы отделаться от них, говорит:

– Давайте, бегите в кухню за кока-колой.

Стоило только упомянуть этот освежающий напиток, как дети убегают сломя голову. Оставшись наедине, Эрик опрокидывает меня на диван и весело подгоняет:

– У нас минута, максимум две. Давай, раздевайся!

Меня разбирает смех. И когда Эрик начинает меня щекотать под футболкой, я вдруг слышу:

– Дорога-а-ая… дорогая!..

Мы с Эриком переглядываемся и быстро садимся на диване. Сестра смотрит на нас из дверей и растерянно восклицает:

– Ай, боже мой! Ай, боже мой! Кажется, у меня отошли воды.

Мы с Эриком вскакиваем с дивана. Но моя упрямая сестра бормочет:

– Этого не может быть. Я не могу сейчас рожать. Еще полтора месяца. Я не хочу сейчас рожать. Нет, я не буду!

– Ракель, успокойся, – тихо говорит Эрик, включая мобильный и набирая чей-то номер.

Но моя сестра в своем репертуаре. Выйдя из себя, она хнычет:

– Я не могу здесь рожать. Девочка должна родиться в Мадриде. Там все ее вещи и… и… Где папа? Мы должны ехать в Мадрид. Где папа?

– Ракель, пожалуйста, успокойся, – говорю я, умирая со смеху от такой ситуации. – Папа уехал с Норбертом и вернется через пару часов.

– У меня нет пары часов! Позвони и вели ему немедленно возвращаться! О боже мой! Я не могу сейчас рожать! Сначала твоя свадьба, потом я возвращаюсь в Мадрид и только потом я должна родить дочку. Все должно произойти именно так и не иначе.

Я пытаюсь удержать ее за руки, но она так сильно нервничает, что размахивает ими во все стороны. В конце концов, получив от своей обезумевшей сестры пару затрещин, я поворачиваюсь к Эрику и говорю:

– Мы должны отвезти ее в больницу.

– Не волнуйся, дорогая, – шепчет Эрик. – Я уже позвонил Марте, и она ждет нас.

– Какая больница? – разозлившись, завывает она. – Я не доверяю немецкому здравоохранению. Моя дочь должна родиться двенадцатого октября и не здесь!

– Значит, Ракель, – вздыхаю я, – похоже, твоя дочь станет немкой.

– Нет!.. – Она просто вне себя. – Вызови свой самолет. Пусть он заберет и отвезет нас в Мадрид. Она должна появиться на свет именно там.

Эрик хлопает глазами, потом смотрит на меня, а я опять прыскаю со смеху. Сестра раздраженно орет:

– Дорога-а-ая, пожа-а-алуйста, не смейся!

– Ракель, посмотри на меня, – тихо говорю я и пытаюсь не рассмеяться. – Во-первых, расслабься. Во-вторых, если девочка должна родиться здесь, то она родится в самой лучшей больнице, потому что Эрик все устроит. И, в-третьих, не волнуйся насчет моей свадьбы, впереди еще десять дней.

Изменившись в лице, Эрик, в высшей степени тронутый происходящим, просит Симону остаться с детьми. Затем, не обращая внимания на причитания сестры, он берет ее на руки и усаживает в машину. Через двадцать минут мы уже в больнице, где работает Марта, моя золовка. Она уже нас ждет. Но сестра продолжает упорствовать: «Девочка не может здесь родиться».

Однако природа берет свое и спустя пять часов в Германии рождается почти трехкилограммовая чудесная девочка. Проведя с сестрой большую часть родов – она не хотела оставаться в операционной наедине с незнакомцами, которых она не понимает, – я еле живая выхожу и смотрю на Эрика и отца. У них у обоих серьезные лица. Они встают, а я подхожу к ним и падаю на стул.

– Боже мой, это было ужасно!

– Дорогая, – взволнованно говорит Эрик, – ты в порядке?

До сих пор вспоминая увиденное, я тихо шепчу:

– Это было ужасно, Эрик, ужасно. Посмотри, какие у меня пятна на шее!

Я беру со стола журнал и начинаю обмахиваться. Мне жарко!

– Смугляночка, – бурчит отец, – оставь эти глупости и скажи, как себя чувствует твоя сестра.

– Ой, папа, извини! – вздыхаю я. – Ракель и девочка чувствуют себя отлично. Малышка весит почти три килограмма. Ракель плакала и смеялась, когда ее увидела. Она удивительная!

Эрик с отцом улыбаются и обнимаются, поздравляя друг друга. Но меня все, что я увидела, глубоко поразило.

– Девочка очаровательная, но я… меня тошнит.

Эрик испуганно сжимает меня. Отец забирает у меня журнал и обдувает меня, пока я еле слышно произношу:

– Эрик.

– Говори, дорогая.

Я смотрю на него, выпучив глаза:

– Дорогой, пожалуйста, не допусти, чтобы я прошла через такое.

Эрик не знает, что ответить. Он очень переживает при виде моего состояния, а папа начинает хохотать:

– Ну и ну, малышка! Ты точь-в-точь как твоя мама.

Когда тошнота прошла и я снова почувствовала себя человеком, отец поворачивается ко мне и говорит:

– Опять девочка. Почему меня всегда окружают девочки? Когда у меня уже будет внучок?

Эрик смотрит на меня. Отец тоже. А я, хлопая глазами, заявляю:

– И не смотрите даже на меня. После того, что я видела, я ни за что не захочу иметь детей!

Через час Ракель уже в уютной палате и мы все трое идем ее проведать. Маленькая Лусия прекрасна, и, когда Эрик смотрит на нее, у него просто слюни текут.

Я в шоке наблюдаю за ним. С каких это пор он стал так любить детей? Попросив у моей сестры разрешения, он берет девочку на руки и поворачивается ко мне:

– Дорогая, я тоже такую хочу!

Отец смеется. Сестра тоже, а я серьезно отвечаю:

– Я не сумасшедшая!

Отец вызывается остаться на ночь в больнице вместе с сестрой и моей крошечной племянницей. Прощаясь с ним, говорю ему, что он Папа Селезень [37], на что он только смеется. Когда мы с Эриком едем домой одни, я чувствую себя разбитой. Эрик молча ведет машину, а по радио звучит какая-то немецкая песня. Я рассеянно смотрю в окно. Вскоре мы добираемся до дома. В паре кварталов Эрик останавливает машину у обочины.

– Выходи из машины.

Я хлопаю глазами и смеюсь.

– Ладно тебе, Эрик. Что ты хочешь?

– Малышка, выходи из машины.

Я покорно его слушаюсь и улыбаюсь, потому что знаю, что он сейчас будет делать. И вот я слышу песню Малу «Черное и белое». Сделав звук погромче, Эрик спрашивает:

– Ты со мной потанцуешь?

Я расплываюсь в улыбке и обвиваю руками его шею. Эрик притягивает меня к себе, а Малу поет:

Ты говоришь «белое», я – «черное».

Ты говоришь «иду», я – «прихожу».

Я смотрю на жизнь в цвете,

Для тебя она черно-белая.

– Знаешь что, малышка?

– Что, здоровяк?

– Когда я сегодня увидел маленькую Лусию, я подумал, что…

– Нет!.. Даже не думай просить меня об этом! Я отказываюсь!

Черт возьми! Я сразу вспомнила о сестре. Какой ужас! Эрик улыбается, еще крепче меня обнимает и шепчет:

– Разве тебе не хотелось бы иметь дочку, которую ты научишь кататься на мотоцикле?

Смеясь, я отвечаю:

– Нет.

– А сына, которого ты научишь ездить на скейте?

– Нет.

Мы танцуем, и Эрик продолжает:

– Малышка, мы никогда с тобой об этом не говорили. Разве ты не хочешь, чтобы у нас были дети?

Ради всех святых! Почему мы должны обсуждать эту тему? И, глядя ему в глаза, шепчу: