Трагедия адмирала Колчака. Книга 1 - Мельгунов Сергей Петрович (полные книги .TXT) 📗
Другие более экспансивны — и особенно молодёжь. Рассказывая о присутствии Колчака на военном параде, Пишон передаёт их настроения такими словами:
«Энтузиазм русских офицеров-сибиряков достиг предела, циркулировали самые смелые слухи; очень замкнутый, адмирал молчал, но его окружение ликовало и громко говорило, что он человек будущего» [с. 252]. Сторонники диктатора, несомненно, могли воспользоваться таким настроением, чтобы лансировать Колчака [592]. Генерал Сахаров утверждает, что полк. Лебедев объехал все фронты и что Дитерихс, Ханжин, Голицын, Гайда — все говорили ему о необходимости единоличной военной власти [593]. Гинс, со слов Пепеляева, рассказывает о совещании в вагоне на ветке омского вокзала, когда решено было предварительно показать Колчака на фронте, где ему заранее была подготовлена встреча [I, с. 307]. Всё это называется, скорее, подготовкой общественного мнения. Что такая подготовка шла — и усиленно, отрицать, конечно, не приходится. Но всё это не даёт материала для того, чтобы организационно связать 10 ноября в Екатеринбурге с 18 ноября в Омске [594]. Слишком подозрительный Кроль, твёрдо отстаивающий версию участия Екатеринбурга в подготовке переворота, он об этой военной подготовке, как мы знаем, на основании данных, полученных от уральского министра вн. дел, предупреждал Болдырева ещё задолго до переворота, усматривает доказательство наличности организованного плана в приезде в Екатеринбург, по поручению министра финансов Михайлова, Юргенса для управления казначейством Урала: надо было Уральское правительство лишить «на всякий случай возможности распоряжаться деньгами» [с. 158]. Это было во время сдачи дел ликвидируемого областного правительства и, вероятно, скорее, объясняется некоторой предусмотрительностью центрального министерства финансов, как это видно из того, что происходило в последние дни существования в Уфе Совета управ. вед. на бывшей территории Комуча. Возможно, что по отношению к Уральскому правительству эта предусмотрительность была излишней. Но Уральское правительство, вопреки утверждениям Кроля, фактически не имело на своей территории достаточного авторитета [595]…
Идеей переворота была насыщена вся атмосфера. И нет ничего удивительного, если Бойоар из Екатеринбурга слал в Челябинск Пишону рапорт за рапортом о подготовлявшемся военном пронунциаменто. Так, 9 ноября он писал:
«Продолжают ходить слухи по поводу намерения русских офицеров установить военную диктатуру (вероятно, адмирала Колчака). Так как чехи как будто не желают способствовать этому движению или продолжать своё дело в случае, если диктатура эта установится, то среди русских офицеров якобы существует большое недовольство против чехов и особенно против чехословацкого Национального Совета» [«М. S1.», 1925, II, р. 251].
Главный французский комиссар Реньо успокаивал своих подчинённых из Омска 16 ноября:
«Со стороны офицеров нечего бояться чего-либо по отношению к Правительству: адмирал Колчак не позволил бы ничего в этом направлении. Офицеры эти возбуждены, нервно не уравновешены, и их надо образумить совсем полегоньку. Но не будем ничего ломать и в особенности не будем прибегать к чешскому способу» [«М. S1.», 1925, II, р. 214].
Такой макиавеллиевской хитрости — игры на две стороны — от Колчака ожидать просто нельзя. Колчак не ехал на Екатеринбургский фронт с задней целью договориться о перевороте с командным составом. Это одна из ходячих версий, которая легко была воспринята таким специалистом по переговорам в дни «мятежей», каким был бывший министр исповеданий Временного правительства Вл. Львов. Он её занёс в свои воспоминания.
Колчак знал о настроениях в армии — он этого не скрывал, как видно из его показаний на суде. Но он сам не злоумышлял против Директории — так, по крайней мере, рисуется мне на основании всего материала, который находится в нашем распоряжении.
Если Гинс точно передал нам свою беседу с В.Н. Пепеляевым, в которой тот рассказывал, что будто бы участники переворота организовали «встречу» Колчаку в Екатеринбурге «в расчёте», что под влиянием выслушанного там Колчак «не уклонится принять на себя роль диктатора» [с. 307], то эти участники ошиблись. У Колчака созрела мысль отойти от власти.
Вот его собственное показание, данное на допросе. Из Екатеринбурга Колчак отправился на фронт, где имел беседы с Сыровым, Дитерихсом, Голицыным, Пепеляевым и др. Настроение на фронте нами уже было передано, со слов Колчака. С фронта Колчак направился южным путём на Омск: «Мне был дан экстренный поезд. С этим поездом поехали представители военного командования и полковник Уорд, который присутствовал на этом параде. С Уордом мы вместе завтракали и беседовали на всякие темы [596]. Между Петропавловском и Курганом мы встретились с поездом ген. Болдырева, примерно за сутки до моего прибытия в Омск. Я явился к нему и в общих чертах изложил результаты своей поездки [597]. Болдырев ехал в Челябинск для свидания с чешским командованием, так как, по его словам, с чехами у него были очень натянутые и затруднённые отношения. Чехи оставляют фронт, нам грозят тяжёлые осложнения на Уфимском фронте… Этот вопрос его чрезвычайно тревожил, и потому он выехал, не дожидаясь моего прибытия. Я спросил его о том, что делается в Омске, так как я никаких сведений об Омске не имел. Он говорит: «В Омске тоже нехорошо — там, несомненно, идёт брожение среди казаков; в особенности говорят о каком-то перевороте, выступлении, но я этому не придаю серьёзного значения. Во всяком случае, я надеюсь, мне удастся побывать на фронте и уладить там дело»…
16 ноября Колчак вернулся в Омск.
«По приезде моём в Омск, ко мне явились многие офицеры из Ставки и представители от казаков, которые говорили определённо, что Директории осталось недолго жить и что необходимо создание единой власти. Когда я спрашивал о форме этой единой власти и кого предполагают на это место выдвинуть для того, чтобы была единая власть, мне указали прямо: «Вы должны это сделать». Я сказал: «Я не могу взять на себя эту обязанность просто потому, что у меня нет в руках вооружённой силы. А то, что вы говорите, может быть основано только на воле и желании армии, которая поддержала бы то лицо, которое хотело бы стать во главе её и принять на себя верховную власть и верховное командование. У меня армии нет, я человек приезжий, я не считаю для себя возможным принять участие в таком предприятии, которое не имеет под собой почвы» [с. 168] [598].
…«Когда я осведомился о положении вещей, то решительно хотел отклонить от себя должность военного министра, и мне кажется, что в тот день, как я приехал, я об этом заявил в Совете министров, мотивируя это тем, что при таких условиях я считаю невозможным вести работу военного министра. Это решение моё было почти категорическое. Но пока я не отказывался остаться на месте до прибытия Болдырева. Насколько мне помнится, 17 ноября был у меня Авксентьев накануне своего ареста. Он приезжал ко мне на квартиру и просил, чтобы я взял свою просьбу об отставке назад. Я ему совершенно определённо сказал: «Я здесь уже около месяца военным министром и до сих пор не знаю своего положения и своих прав. Вместо чисто деловой работы, здесь идёт политическая борьба, в которой я принимать участия не хочу, потому что я считаю её вредной для ведения войны, и в силу этого я не считаю возможным в такой атмосфере и обстановке работать даже в той должности, которую я принял» [599]. Так мы с ним и не договорились… Я продолжал упорно настаивать на том, что я не буду больше военным министром и жду только приезда Болдырева. Я делаю оговорку: мне кажется, что это было в то время, о котором я говорю, но, может быть, это было накануне моего отъезда на фронт» [с. 169] [600].
592
Грондиж, с чужих слов, передаёт, что на екатеринбургском офицерском банкете, под председательством Колчака, одним генералом было выражено при одобрении русских и нескольких союзных офицеров пожелание передачи власти военному министру. Колчак промолчал [с. 515]. Екатеринбуржец Кроль, также по слухам, говорит уже о банкете, который был в Екатеринбурге за несколько дней до переворота, на котором присутствовал приезжавший из Омска «один из видных английских офицеров» и на котором шла определённо уже речь о диктатуре Колчака [с. 118].
Достоверно лишь одно: «энтузиазм» у офицеров вызвал «молчавший» Колчак своей речью на екатеринбургском банкете о задачах армии:... «Мы глубоко убеждены в том, что возродит Россию её армия. Без армии нет государства... нет основ общественной и имущественной безопасности, нет свободы... Без неё не удастся создать дисциплинированной силы, мы не создадим государства... Вы явились «в тяжёлые дни испытаний. Но я уверен, что вы сумеете выковать крепкий меч армии»»… [Ган Ан. Россия и большевизм. І, с. 339].
593
«Белая Сибирь». 1919. Надо иметь в виду, что автор склонен к большим сообщениям. В его изложении обстоятельств переворота имеются большие фактические погрешности хронологического свойства: напр., по его словам, Совет министров ещё 17 ноября вынес постановление о передаче власти Колчаку.
594
Неизвестно, на основании каких данных Вишняк определённо утверждает, что Белоруссов был близок к делу 18 ноября [«Совр. Зап.». Кн. 40, с. 495]. Близость определялась лишь общим сочувствием «диктатуре».
595
Кролю кажется, что изданные его Правительством 81 акт сами по себе должны были установить «устойчивый порядок» [с. 155, 165].
596
Главным образом, по словам Уорда, по вопросам об организации военного министерства [с. 77].
597
Вряд ли Колчак может быть сделан ответственным за бестактность, совершённую Уордом. «Во время революции вы никогда не можете чувствовать себя в полной безопасности, и поэтому я приказал своим людям зарядить ружья и быть готовыми к действию каждую минуту, если это окажется необходимым. Отданы были также приказы патрулю на платформе не позволять публике, ни военной, ни гражданской, собираться около поездов; двум солдатам, приставленным к адмиралу, было приказано ни в коем случае не выпускать его из виду, сопровождая его и давая мне об этом знать».
598
На вопрос допрашивавшего, кто именно в эти дни был у Колчака, последний назвал, между прочим, имена Лебедева, Волкова, Катанаева, Андогского, Сурина. «Из лиц невоенных, из политических деятелей по вопросу о единоличной власти у меня никого не было. Как я говорил, — добавляет Колчак, — никаких определённых решений и слухов мне не сообщалось. Это носило характер разговоров и обмена мнений».
599
Не надо забывать, что ген. Мартьянову и другим близким к Колчаку лицам по прежней морской службе с большим трудом удалось в своё время уговорить адмирала задержаться хоть на несколько дней в Омске для «информации».
600
Это было, очевидно, после возвращения.
