Что такое дзэн? - Блис Реджинальд Хорас (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗

Р.Х. Блис

Что такое дзэн?

Если меня спрашивают, каково мое отношение к дзэну: за или против? — я отвечаю, что и за и против одновременно. Большая ошибка христиан состоит в том, что они никогда не критикуют (основательно) христианство. Никто или почти никто не подвергает критике основные принципы демократии или коммунизма в тех странах, где они являются "национальным достоянием". Ни один буддист не назовет Будду глупцом, в Англии же богохульство преследуется законом.

Дзэн — это квинтэссенция христианства, буддизма, культуры, всего, что есть хорошего в повседневной жизни обычных людей. Но это совсем не значит, что мы не должны разбить его вдребезги, если нам представится хотя бы малейший на то повод. Мы совсем не собираемся нападать на фальшивый дзэн или на лицемеров и конформистов, которые до поры до времени поддерживают его, — нас интересует дзэн сам по себе, в его самых высоких и утонченных формах. Священны только наши собственные глупые и противоречивые измышления. "Измышления" — это то, что меня роднит с так называемыми "большими людьми" — всеми без исключения — и с очень многими людьми "маленькими". Значит, это есть нечто совершенно субъективное, рискованное и, действительно, неоднозначное, однако, самое важное — иметь смелость утверждать:

"Все, что можно основательно поколебать — необходимо поколебать", и если оно не устоит — так тому и быть.

Ни о чем так трудно не пишется, как о дзэне. Нет, не так. Нет ничего более трудного, чем вообще писать, поскольку писать по-настоящему — это писать (способом) дзэн. Трудно писать, есть, петь или умирать (способом) дзэн. Писать по-настоящему о дзэне на самом деле означает то же, что писать (способом) дзэн о процессе письма, принятии пищи, пении или умирании (способом) дзэн. Следовательно, писать о дзэне не трудно; что действительно трудно — это писать (способом) дзэн.

Если же мы не способны писать (способом) дзэн, то вообще не должны писать. Если мы не можем жить (способом) дзэн — жизнь не имеет смысла.

Что такое дзэн? Дзэн означает все делать совершенно; совершенно заблуждаться, совершенно проигрывать, совершенно сомневаться, совершенно страдать из-за боли в животе, делать что-то — совершенное или несовершенное — СОВЕРШЕННО. Что значит "СОВЕРШЕННО"? Чем это отличается от "совершенно"? "СОВЕРШЕННО" состоит в воле; "совершенно" — в действии. "Совершенно" значит, что действие гармонично на всех его этапах и полностью достигает ожидаемого эффекта. "СОВЕРШЕННО" значит, что ни один момент активности не содержит эгоизма, или точнее, что наше эго сотрудничает с силой притяжения и отталкивания Эгоизма природы внутри и вовне нас. Наша боль — это не только наша собственная боль, это и боль Вселенной. "Радость" Вселенной — это наша радость. Наша неудача или неверное суждение принадлежит природе, которая не питает надежды и не погружается в отчаяние, но и не прекращает дальнейших попыток.

Дзэн является одновременно и неодолимо притягивающим и невыразимо отталкивающим. Дзэн притягивает нас по многим причинам. Во-первых, потому что наконец мы имеем веру, в которую не нужно верить. Никаких догматов, никакого ритуала, никакой мифологии, никакой церкви, никакого священника и никакой священной книги — какое облегчение!

Во-вторых, дзэн, даже просто как слово, позволяет нам осознать, что все самые глубокие переживания в жизни, в музыке, в искусстве, в поэзии, в юморе и т. д., как бы они не различались между собой и при каких бы разных обстоятельствах не возникали — они имеют сходный "вкус" или "запах", некий общий элемент, который представляется основным. Эта идея, конечно, опасна в своей монистической, научной, философской, непоэтической тенденции, но тем тверже должно настаивать на разнообразии, множественности и индивидуальности проявлений дзэна. Единство нам также необходимо, как и множественность, а значит, слово "дзэн" обычно апеллирует к тому глубинному единству, которое скрыто под поверхностью жизни. Но таким же глубоким является и наш опыт различения. Ведь условием существования вещи является сохранение ее индивидуальности, и в то же время она не может существовать в полной изоляции. Шпенглер по-разному "оценивает" различные культуры мира, которым его гений (хотя это может быть всего лишь национализм и мизантропия) отказывает в возможности взаимного понимания, то есть отрицает их сущностную идентичность. Та же ошибка часто совершается по отношению к отсутствию эго в японском муга [1]. Отсутствие самости является здесь неподходящим, а натянутое сравнение со Сверх-Душой или чем-то в этом роде тоже ничего не привносит, поскольку от того, что мы ущипнем Сверх-Душу, она не вскрикнет. То, что нам нужно, вроде бы и можно и одновременно нельзя ущипнуть, а вот эго позволяет щипать себя. А значит, требуется отсутствие самости и, одновременно, юга — полнота самости; тогда мы в порядке, подобно Шекспиру, когда он был Гамлетом и одновременно Шекспиром, датским принцем и английским драматургом.

Третья причина, по которой дзэн так легко принимается, говорит нам — словами Хэзлита — что только то, что нас интересует, — интересно. Дзэн приносит пользу. Делает горы более гористыми и долины более долинными, но в то же время снижает горы и выравнивает долины. У нас появляется идея чего-то, что мы всегда искали, сами того не ведая. Дзэн — это универсальность, которую мы всегда искали. Дзэн — это хороший вкус.

Отталкивает в дзэне то, что о нем говорят (все, за исключением Дайсецу Судзуки): фотографии дзэнских монахов в их фанатизме, ханжестве, склонности к преувеличениям и стандартизации; их обтекаемые, сомнительные советы и инфантильные истории из собственного опыта, будто бы имеющие целью представлять собой примеры просветления; комментарий к "Хекиган-року" [2] и "Мумонкану" [3] или коанам с их эзотеричностью и комплексом превосходства; чужеземцы (все без исключения), которые претендуют на понимание дзэна и обманывают себя и (некоторых) своих читателей, приделывая "змее ноги". Никто не понимает дзэн; никто не может его объяснить: писание книг о нем — это фрондерство и наглость. На самом деле, дзэн сам по себе является в некотором роде нахальством. С другой стороны, он — сама скромность, скромность природы. Давайте попробуем соединить это сами.

Дзен произрастает спонтанно, естественно, из глубины человеческого сердца. Он не является каким-то особым откровением, данным какому-то человеку, социальному классу или народу. Поэтому утверждение о том, что он пришел из Индии в Китай, а из Китая в Японию — бессмысленно. С таким же успехом можно было бы сказать, что воздух, который мы вдыхаем в одной стране, происходит из другой. Далее, утверждение, что дзэн — это "особое послание" и что оно передается от Шикьямуни, через двадцать шесть патриархов, Бодхидхарме, Хуэй-ка, Сен-цяню, Дао-синю, Хун-женю, Хуэй-нэнгу и, наконец, учителям нынешней эпохи — это не что иное как обскурантизм, претенциозность, фальшивый патриотизм, педантизм и эгоизм; это отсутствие духа дзэн.

С поэтической и трансцендентальной точки зрения ни один человек не смог выразить дзэн таким, каковым он является для него самого, а, в конечном итоге, и для всех остальных. Наша способность видеть истину или не видеть ее — это вопрос воли; хотим мы ее видеть или нет, точно так же, как ворон хочет быть черным, а змея не стремится иметь ноги.

Тем не менее, история дзэна, протекающая во времени, существует. Причина и следствие одновременно реальны и нереальны. И если обнаружим дух дзэна у Гомера, Эпиктета, Плутарха, Марка Аврелия, в Библии, в "Аде", в проповедях Экхарта, в "Короле Лире", "Дон Кихоте", в сочинениях Баха и Моцарта — мы совершенно вправе искать исторические взаимосвязи, некое особое послание, как внутри, так и вне священных текстов; мы можем полагаться на книги, если пытаемся прослеживать связи между всеми заключенными в них непосредственными указаниями и душой человека, всматриваясь в их природу и обретая хотя бы на одно мгновение состояние будды.