Просветленные не берут кредитов - Гор Олег (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений TXT) 📗
– Отлично, – сказал брат Пон, не дожидаясь подтверждения. – Теперь смотри. Усвоенная тобой схема объясняет, как возникает положение, в котором находится обычный человек: неведение порождает формирующие факторы, те определяют появление сознания, вокруг того нарастает то, что именуется форма-и-имя, и так далее… Только использовать ее можно и в обратном направлении – не для того, чтобы создать те путы, что привязывают нас к Сансаре, а для их разрушения!
– Это каким образом?
– То, что звенья перечисляются в определенном порядке, вовсе не означает, что они следуют одно за другим, как вагоны в поезде. Нет, они существуют все вместе, определяют другу друга одновременно и связаны каждое с каждым. И если убрать одно…
– Другие тоже начнут исчезать? – предположил я.
Брат Пон кивнул:
– Совершенно верно. Если нет неведения, то пропадают формирующие факторы… Убери сознание, неоткуда взяться форме-и-имени. И начинать можно с любого места. Понимаешь?
– Но как ликвидировать, например, ту же старость и смерть? – спросил я, вспомнив последний этап цепи взаимозависимого происхождения. – Разве это по силам человеку?
– Нет, конечно. Поэтому работу с цепью начинают обычно с первого звена. Невежество, то самое, с которым мы с тобой активно разбирались в прошлый раз. Вспомни наши беседы, то, сколько всего ты узнал о себе и о мире. Все не просто так. Второй этап начинается после того, как вся структура несколько ослаблена, а здесь берутся за звено номер восемь, за влечения и страсти, которыми охвачено любое живое существо в Сансаре.
Соответствующую картинку я помнил, она изображала человека с чашей вина.
– Для всех этих явлений в санскрите есть слово тришна, – продолжил монах. – Реализуется она через следующие десять привязанностей – убеждение в реальности собственного «я», сомнение в возможности достичь свободы, вера в обряды и ритуалы, стремление к наслаждениям, недоброжелательность, любовь к земной жизни, стремление к жизни на небесах, гордыня, самооправдание и убежденность во всемогуществе ума. Некоторыми из них ты уже занимался, на другие не обращал внимания…
– Но что я со всем этим должен делать?
– То же, что и всегда, – улыбка у брата Пона была лучезарной. – Осознавать! Схватывать моменты, когда тришна в одном из своих обличий проявляет себя! Вспомни! Свет осознания заставляет чахнуть самые ветвистые и ядовитые сорняки, взращенные невежеством!
Он замолчал и некоторое время разглядывал меня, улыбаясь лучезарно, точно голливудский актер. Заговорил вновь, лишь когда стало ясно, что я хоть в какой-то степени усвоил сказанное.
– Нет влечений и страстей – лишаешься, с одной стороны, различения чувства приятного, неприятного и нейтрального, а с другой – привязанности к существованию.
На колесе бхавачакры эти звенья изображались человеком со стрелой в глазу и его сородичем, срывающим плоды с дерева.
– Можно раскрутить дальше, но ты, я думаю, и сам справишься, – сказал брат Пон. – Займись на досуге…
Монах издевался, знал прекрасно, что в его компании досуга мне не видать.
– Вопросов нет? Тогда закрывай рот…
– Один есть! – поспешно сказал я. – Когда колдун вызывал духов, вы ведь могли… Имели силы его остановить?
– Само собой. Я мог расколоть землю под его ногами, призвать драконов с горных вершин, – на этот раз я не мог сказать, шутит брат Пон или говорит серьезно. – Только как сказал один из просветленных – тот, кто демонстрирует сверхъестественные силы перед толпой, похож на женщину, прилюдно обнажающую собственные гениталии. Удовлетворен? Теперь молчание, ибо у нас будут гости…
Да, кто-то с нарочитым топотом уже поднимался по лестнице.
День мы провели в Па Пае, наблюдая за неспешной жизнью луа, за тем, как из бамбуковых побегов плетутся талиа – нечто среднее между оберегами и гербовыми знаками, которыми помечают земельные участки, распределенные между семьями по жребию.
Как объяснил нам саманг, делают их для торговцев, что увозят талиа на продажу в «большие дома в долине», и само собой, чтобы не рассердить духов, допускают нарочитые ошибки в рисунке, которые под силу заметить только луа. Чужак-фаранг, купивший такую штуку в качестве сувенира, останется доволен, ну а хозяева леса, гор и воды не разгневаются.
Местные охотно звали в гости, показывали, как живут, угощали всем, что находилось в доме. Для меня вещи из современности вроде бензопилы или постера с Томом Крузом выглядели дико рядом с глиняной посудой, самодельными циновками и искренней верой в лесных духов.
Колдун пару раз появлялся рядом, но теперь я встречал его совсем не так, не с раздражением, а с нетерпеливым ожиданием – неужели со стороны я выгляжу так же злобно, насмешничаю и кривляюсь? Он видел, что мои эмоции изменились, и морщинистая физиономия становилась все мрачнее и мрачнее.
Переночевали в том же доме для гостей, а утром, на рассвете, брат Пон заявил, что мы уходим. Провожать нас вышла вся деревня во главе с вождем, от древних стариков до грудных ребятишек.
Нанг Ка Тхан разразился длинной речью, на которую монах ответил парой слов. Саманг развел руками и отступил, как бы показывая, что он более не при чем, и мы, помахав местным на прощание, двинулись в путь – дальше на северо-запад, туда, где сквозь кроны просвечивали особо неприветливые горные вершины.
Сумки наши были набиты сушеными фруктами, лепешками и всем прочим, что добрые луа дали гостям в дорогу.
– В тех местах, куда мы направляемся, обитают гневные духи, – сказал брат Пон, когда селение исчезло из виду. – По крайней мере, так говорит вождь, а его науськал твой морщинистый приятель… Не боишься?
Я помотал головой.
Страх, одолевший меня в ту ночь, когда мы впервые заночевали в горах, рассеялся без следа.
– Хорошо, – монах кивнул. – Вижу, ты до смерти хочешь знать, куда мы идем…
Чувства мои он, как обычно, прочел безошибочно.
– Но увы, сказать этого тебе не могу, – продолжил брат Пон после моего кивка и засмеялся.
Ну да, глупо ждать другого.
Тропка, по которой мы шагали, спустилась в узкое ущелье, и некоторое время мы шагали по нему. Затем выдался отрезок крутого подъема, и мы очутились на неожиданно голом, каменистом склоне, где солнце напомнило, что мы по-прежнему в тропиках, хоть и не на курорте.
Этот момент брат Пон выбрал, чтобы начать очередную беседу.
– Много раз я упоминал, что все, чем мы занимаемся, ведет в конечном итоге к освобождению, – заявил он. – Настало время рассказать подробнее, что имеется в виду и что именно ждет тебя в конце пути.
Я пыхтел и потел, стараясь не отставать от шустрого монаха, что мчался по тропе, словно одолеваемый похотью горный козел. Но при этом я был вынужден ступать осторожно, чтобы не потревожить едва зажившие мозоли.
– Древние использовали для этого термин «бодхи», грубо говоря – просветление. Имеются и другие, их много, но это как раз яркий случай того, что слова бессильны отразить некое явление, они скорее искажают картину, чем проясняют ее… О том, кто достиг бодхи, сам Будда выразился следующим образом: «Он не может быть назван как наделенный телом, чувствами, представлениями, волей, знанием; он свободен от этих определений, он глубок, безмерен, непредставим… Нельзя сказать „он есть“, „его нет“, „он есть и нет его“ или „он ни есть, ни отсутствует“…»
Честно говоря, подобная теория показалась мне странной.
Вот, например, брат Пон, наверняка достигший просветления, вроде бы реально существует, иначе кто же шагает рядом со мной, не уставая молоть языком… И в то же самое время нельзя сказать, что «брат Пон есть», нельзя утверждать, что он обладает телом или чувствами?
Но я же могу ткнуть его пальцем в плечо или прочесть эмоции на круглом лице!
Голова моя загудела от вопросов, на миг показалось, что на плечах у меня – пчелиный улей.
– Ничего, еще найдется время для разъяснений, – сказал монах, наверняка понимавший, что со мной творится. – Пока лишь уложи это в свое сознание, и хватит.
