Медитация. Двенадцать писем о самовоспитании - Риттельмайер Фридрих (книги бесплатно без онлайн txt) 📗
Медитация ведет к много более чистому виду молитвы, нежели та, что привычна большинству. Она позволяет Богу заговорить. Она учит слушать. И ведет к «услышанию молитвы», каковое есть нечто совсем иное, чем незамедлительное исполнение наших желаний. Она воспитывает нас, чтобы мы чувствовали божественное существо и поистине черпали в нем божественную волю для нашей жизни. Это куда более достойный способ общения с Богом, нежели уверенность, будто Он должен немедля быть к нашим услугам. И способ куда более действенный. Конечно, во всякой нужде нам дается по нашей просьбе непосредственная помощь. И тот, кто умеет правильно просить, порою, наверно, прямо‑таки пугается, что помощь так близка и что он, оказывается, окружен небесными слугами Христа во всякое мгновение, когда умеет их призвать. Но гораздо важнее даже не то, что мы получаем помощь, а совсем другое — что мы врастаем в божественную волю. И для этого нам служит медитация.
Последняя же и величайшая ее помощь заключается в том, что она внутренне полностью преображает нас самих в прошение. Я не преувеличиваю. Чем больше мы учимся медитировать, тем более наша душа занимает просительное положение. Высочайшее медитирование есть высочайшее прошение. Иначе на некой высокой ступени медитация была бы вообще невозможна. Мы все более учимся распахиваться. Учимся взирать на божественный мир с горячим стремленьем, какого прежде вовсе не ведали и какое само по себе есть молитва; учимся внутренне претворять самих себя в молитву — не ради исполнения каких‑то отдельных желаний, а чтобы самим сделаться сосудом божественного «исполнения». Нам кажется, что Христос именно этого желал от Своих учеников. Читая Его прощальные слова, мы снова и снова замечаем, сколь твердо и настойчиво говорит Он о прошении во имя Свое. Образ учеников, какими их мыслил Он, являет нам людей, призванных совершать вовне много более мощные дела, «большие дела», чем собственные Его деяния в мире, проживать свою жизнь, исполняя могучие божественные деяния; но внутри себя, в непрерывном прошении, они еще величавее. Вся их внутренняя жизнь есть непрестанное вопрошение горних высей, прошение горних высей, приятие из горних высей. Такое впечатление, что эту внутреннюю силу приятия свыше Христос представлял себе столь великой, что масштаб ее недоступен нашему разумению. Совершать вовне деяния силы, принимать дух изнутри — таковы подлинные ученики. 3 человекоосвящении слова «просить во имя Мое», столь часто и решительно звучащие в прощальных речах Христа и в общем столь исключительно редко и поверхностно исполняемые, переведены выражением: «Да живет Христос в нашей молитве». Медитация, какую мы здесь описываем, ведет к тому, чтобы сначала в ней действительно мог явиться Христос и чтобы затем Христос действительно начал жить в нас. Когда же Он начнет жить в нас, Он начнет и молитъся в нас, иначе и быть не может. Ибо это и есть Его подлинная жизнь — извне вовнутрь. И тогда мы поймем, по–новому, ясно и живо, что означает молиться во имя Христа. Высочайшее, божественное счастье для человека — постичь хоть малую толику этой молитвы Христа. По–своему ведет нас к этим высотам и человекоосвящение, наставляя нас, что после пресуществления надобно творить молитву «Отче наш». И мы исподволь понимаем, что должны предоставить Христу молиться в нас. Словами, которые Он Сам некогда произнес и которые дал Своим ученикам на их просьбу о молитве, начинает Он Свою сокровеннейшую жизнь внутри нас и так вступает в нас самих.
Но прежде мы должны ответить тем, кто жалуется, что не раз пытался медитировать, но не заметил никакого прогресса. В своем нетерпении люди всегда ждут много более скорого прогресса, нежели возможно. Нельзя взлететь на гору, можно только идти — медленно, шаг за шагом. Со мной тоже бывало, что после целого года напряженных медитаций я не ощущал почти никакого сдвига. И когда я затем пришел к Рудольфу Штайнеру, он заговорил именно об успехах. Я возразил, что у меня на сей счет другое мнение, и в ответ услышал: «Вы сделали большие успехи, только еще не осознали их». И вместо того, чтобы все время измерять свои успехи, я приучил себя размышлять о растении и постоянно напоминал о нем другим, что были недовольны собой. Нельзя все время копаться в цветочном горшке, проверяя, не проросло ли семя.
Это вернейший способ убить растение. Следует позаботиться о свете, воздухе и воде и уметь ждать. Даже когда росток уже появился, зачастую кажется, будто он вовсе не развивается. И у растущего ребенка нередко подолгу не заметно никаких признаков роста, хотя его изо дня в день хорошо кормят. А потом он вдруг за какие‑нибудь четыре недели резко вытягивается. Точно так же и с внутренней жизнью. Желая ее благоприятного развития, мы должны относиться к ней с тем же доверием, что и к растению и к растущему ребенку. Если мы недовольны, нужно проверять воздух, свет и воду, а не растущий побег. При надлежащем питании он наверняка вырастет сам по себе.
Первым и единственным ориентиром — зачастую на долгое время — будет чувство, что находишься на верном пути. Но иногда и этого нет. Впрочем, иногда все же возникает некое чувство голода, стоит нам пропустить «сеанс» внутренней работы над собой. Есть в этом душевном голоде нечто примечательное. Мало–помалу, если мы регулярно пестуем свою внутреннюю жизнь, мы заметим, что он возникает именно в тот час, когда мы привыкли медитировать. Как будильник, он напоминает нам о нашей обязанности. Люди, вынужденные много разъезжать и потому то и дело выпадающие из жизненного распорядка, очень страдают от этого отсутствия ритма.
Возникает ощущение полного внутреннего распада. Здесь косвенно дает о себе знать то, что антропософская духовная наука называет эфирным, или жизненным, телом. Эта низшая часть нашего душевного существа интенсивно живет во времени и ритме. Вот почему ритм столь благотворен как в медитации, так и в культе. Однако помимо благотворности, в жизни такой ритм означает еще и укрепление сил, важность которого постигаешь лишь исподволь. Возвратным потоком времени жизнь всякий раз отдает нам обратно то, что мы внутренне выработали в прошлый раз, и мы можем начать как бы там, где закончили. Всякая правильная медитация, всякое интенсивное отправление человекоосвящения, всякое в полную силу произнесенное «Отче наш» всегда приносит благо, если в следующий раз мы обратимся к тому, на чем закончили. Как будто гномы в промежутке успели еще на чуточку достроить дом.
Но куда хуже, чем с людьми, не ощущающими своего продвижения вперед, обстоит с теми, кто полагает, что медитировать им вообще «не под силу». Часто слышишь горестные жалобы, что на протяжении многих лет все попытки медитировать оказывались тщетны. Для многих людей путем к медитации может стать культ. Своими образами и словами, которые можно вспоминать всегда, в том числе и за повседневной работой, именно культ способен пробудить и воспитать во многих людях настрой благоговейного, любовного созерцания. Разумеется, дело не в том, что культ как раз и предназначен для тех, кто не умеет или еще не научился медитировать. Всякое оскорбительное слово по адресу культа воспринимается знающими, что есть культ, как преступление против ликующей божественной действительности. В христианском культе Сам Христос Своим присутствием воздействует на человека. Всякая самодовольная болтовня смолкает перед возвышенным действом. Но именно для подлинного христианства весьма характерно, что культ снисходит также и к людям, которые сами по себе еще не способны к медитативной активности. Он помогает им, как и другим, — иными способами. Пусть каждый решит, что более всего продвигает его вперед, это и есть для него наилучшее. Тогда и спорить будет не о чем. Но можно сказать и следующее: уже сама искренняя, неустанно повторяемая попытка медитировать продвигает человека вперед, даже если он всякий раз вынужден признать свою беспомощность и неспособность. Я не побоюсь сказать, что есть упражнения, которые я тысячи раз пытался делать в течение доброго десятка лет, но всегда безуспешно. Однако именно спокойная, последовательная старательность, при том что вновь и вновь терпишь неудачу, имеет высокую духовную и моральную ценность. Хотя во многих случаях человек еще не умеет обратить внимание именно на то, что происходит в действительности. К примеру, многие жалуются, что никак не могут достичь живого чувства покоя. На самом же деле они только сейчас впервые замечают, сколь хилы и слабы вообще их чувства. Прежде, в той жизни, где одно чувство обгоняло другое и все чувства отражались во внешнем мире и оттого казались больше, они этого не осознавали. Точно так же обстоит и когда человек жалуется, что не умеет сохранить какое‑либо духовное содержание. Уже прогресс, если он однажды хотя бы заметил, каким скудным и обманчивым светом мерцали мысли, которые до сих пор жили в нем. Михаэль Бауэр, которому я весьма обязан за помощь в моих занятиях медитацией, рассказывал мне об одном своем знакомом, сказавшем ему: «Как только я сажусь медитировать, ощущение такое, будто наскочил на улей и оттуда с жужжанием вылетают тучи пчел, — так разлетаются мои мысли». Улей и пчелы были всегда, но не было человека, который их видел; он пробудился лишь в медитации.
