Просветленные не ходят на работу - Гор Олег (книги хорошего качества .TXT) 📗
С последним утверждением спорить я не мог, но картинка, нарисованная братом Поном, мне не понравилась – неприятно видеть себя куском мяса, не говоря уже о нечистотах внутри, о которых как-то не принято упоминать в приличном обществе.
– И пока ты воспринимаешь себя таким образом, пока ты видишь себя огрызком плоти с четкими границами, ты постоянно будешь в опасности, ведь этот ломоть мяса так хрупок, так уязвим. Острая веточка – и нет глаза, попавший под ногу камень – и сломанное бедро, крохотный паразит внутри – и такую гладкую кожу уродует короста…
– Но разве можно видеть себя иначе? – воинственно поинтересовался я.
– Конечно. Ты – это поток восприятия, вечно текучий, изменчивый, пластичный. Тело, которым ты так гордишься, всего лишь один из его компонентов, не набор деталей, а струя телесных ощущений, которые обновляются каждое мгновение: движение мускулов, ток крови, биение сердца, дыхание, нечто воспринимаемое глазами, ушами, обонянием или осязанием… там чешется, здесь болит, что-то упирается в бок, кусает комар, в животе приятная тяжесть от съеденного – все это единое целое, и все это реально.
– Есть еще и другие компоненты… струи?
– Конечно. Вторая – эмоции, радость и печаль, тревога и волнение, гнев и умиротворение, ощущение приятного, неприятного или нейтрального. Обычный человек не может ни остановить эту струю, ни контролировать, умеет лишь ставить неуклюжие плотины и тем самым уродует себя. Третья – мысли, постоянно щелкающий ум, о котором мы говорили, расчеты, взвешивание и сравнение, классификация и размышление. Порождение чисто ментальных образов.
– Это мне понятно, – сказал я.
– Еще бы, почему нет? Ведь западный человек если с чем себя и отождествляет, помимо тела, так это с умом. Ты же не будешь спорить, что это бесконечный поток? Абсолютно нестабильный, неостановимый, над которым ты имеешь не так много власти…
Еще минут десять назад я нашел бы, что возразить, но к этому моменту мой воинственный пыл начал угасать.
Брат Пон испытующе глянул на меня, но убедившись, что перечить я не собираюсь, продолжил:
– Четвертая струя в нашем потоке – события, точнее их конструкции, схемы, шаблоны, что определяют содержание нашей жизни. Те, которые происходят с нами сейчас, во многом обусловлены прошлой кармой, сформированы давно – может, год, может, сто лет назад, а может быть, и пять тысяч, а сейчас лишь воплощаются. От того, какой выбор мы сделаем сегодня, как поступим в нынешних обстоятельствах, зависят события будущего. А пятый поток – это осознание, точнее, осознавание предыдущих четырех.
– А чем оно отличается от ума? – спросил я. – Это не одно и то же?
– Когда ты практикуешь внимание дыхания, ты же ощущаешь, как твой ум затихает?
– Ну да…
– Но осознавать ты не прекращаешь? Наоборот, осознаешь все четче и лучше?
И с этим я вынужден был согласиться.
– Все пять струй переплетаются, образуя единый поток, – сказал брат Пон. – Телесные ощущения порождают эмоции и мысли, все это вместе служит основой событиям. Действуя определенным образом, мы делаем так, что ощущаем нечто новое, думаем иначе и переживаем другое. Осознавание стоит за всем этим, тонкое, почти неуловимое, тихое. Каждый момент времени, куда меньший, чем секунда, пять струй изменяются. Это как многомерный калейдоскоп, что вечно вращается, и цветные стеклышки образуют новые и новые рисунки. Если смотреть с этой точки зрения, то ты – текучее существо без четких границ, которому никто и ничто не в силах причинить вреда.
– Но если собака укусит меня, я почувствую боль!
– Чувство боли возникнет, но никто не заставит тебя считать его своей собственностью. Да, оно породит эмоции и мысли и будет частью шаблона событий. Только почему ты обязан воспринимать это как неприятность, как источник раздражения? Пусть это будет мимолетное впечатление, картинка из калейдоскопа, имеющая так же мало значения, как и остальные. Нечто мгновенное, обреченное на исчезновение в следующий момент…
Я поскреб в затылке.
Да, воспринимать себя как поток, нечто струящееся во времени очень даже неплохо… Но собачьи зубы, которые вырвут кусок мяса из моей ноги, имеют вполне определенные границы, да и возможное бешенство обещает сериал из не самых приятных впечатлений длиной с «Санта-Барбару»…
Как быть с этим?
– Я вижу, ты понял меня не до конца, – сказал брат Пон. – Давай, лови момент… Сейчас ты находишься рядом со мной в пределах вата Тхам Пу – это событийная схема. Теплый ветерок овевает твое тело – это приятно, ты ощущаешь запах листвы – это нейтрально, вот тебе материальные стимулы и эмоции по их поводу. Ты активно думаешь. Вертишь в голове то, что я тебе сказал, – это мысль. И осознаешь все это одновременно. Перенесись на окраину деревни, в середину своры… Там будет все то же самое! Поверь!
– Что вы говорите? То есть как «то же самое»? – я вновь закипел от возмущения. – Здесь мне хорошо, а там будет плохо!
– Я и не ждал, что ты уловишь концепцию сразу, – брат Пон улыбнулся. – Я помогу. Давай… – и он, нагнувшись вперед, похлопал меня по плечу, легонько-легонько, едва дотрагиваясь.
Но это прикосновение сотрясло меня до глубины души.
На какое-то время я словно потерял вес и форму… нет, тело никуда не исчезло, я по-прежнему ощущал его, вплоть до зуда в районе копчика и капли пота на лбу. Просто оно стало лишь одним из многих объектов внутри того, что называло себя «мной».
Ритмичное колыхание сразу во многих направлениях: запахи, эмоции, мысли, мельчайшие движения, какие-то структуры, едва уловимые разумом, и наблюдающее за всем этим нечто, такое же изменчивое, как и все остальное, находящееся с каждым элементом «меня» в неразрывной связи. Пульсирующие обрывки, тысячи живых осколков, клочков не пойми чего, что существуют лишь мгновение, а затем исчезают, уступая место новым.
А потом меня будто потянуло вниз, и я почти ощутил удар задницей о землю.
– Вот так это примерно и выглядит, – сказал брат Пон, удовлетворенно потирая руки.
Я попытался что-то сказать, но не смог, лишь подвигал губами, изображая выброшенную на берег рыбу.
– В магазин надо сходить сегодня, – продолжил монах. – И сделать это должен ты. Отправляйся.
Я кивнул и поднялся.
О собаках я в этот момент и не вспомнил.
До деревни я добрался в совершенно спокойном душевном состоянии.
На том месте, где меня не так давно встретили лаем, рычанием и щелканьем клыков, даже не приостановился. Про испытанный страх подумал, но не дал ему овладеть собой, не ускорил хода, не стал озираться по сторонам, продолжил дышать так же ровно и шагать неспешно.
Может быть, оттого, что я не боялся, а может, потому, что солнце нещадно палило… Но ни одной собаки я не встретил.
В деревне все было точно так же, как и несколько дней назад, – неподвижный старик под навесом, жужжащие над ним мухи, наполовину пустая бутылка рома. Взрослые смотрели на меня без любопытства, дети таращили глазенки и шептали «фаранг».
Занервничал я, только входя в магазин…
Вдруг брат Пон ошибся или хозяин забыл, что он должен передать в Тхам Пу?
– А, хай-хай, – сказал тщедушный обладатель цветастой рубахи и гнилых зубов. – Реди-реди.
Последнее означало, видимо, что он готов к моему визиту.
Из-под прилавка явился тяжелый угловатый сверток, источавший горький аромат. Осторожно, чтобы ни в коем случае не уронить, я положил его в сумку и, не произнеся ни единого слова, покинул магазин.
Пересек деревню в обратном направлении, последний дом остался позади, и тут в кустах справа мелькнула мохнатая черная тень.
– О нет… – успел прошептать я, и тут свора ринулась на меня.
