Просветленные не боятся темноты (СИ) - Гор Олег (мир бесплатных книг txt) 📗
Когда я двинул машину с места, нечто произошло у меня со зрением, и я обнаружил, что вижу не людей, а громадных, напоминающих горилл существ, покрытых рыжим мехом, с пылающими глазами и когтями на лапах.
Я ударил по тормозам так, что те взвизгнули.
- Что такое? - спросил брат Пон, заглядывая в боковое окно.
- Там... там... - промямлил я, поднимая трясущуюся руку. - Они... ээ... э...
Рыжие великаны глядели на меня с любопытством, скалили зубы, каких не устыдился бы и тигр. Один, самый большой, поглаживал бороду, второй дергал похожим на ослиное ухом, отгоняя мух.
- А, всего лишь якши, - сказал монах равнодушно. - Не обращай внимания. Помнишь, я же говорил, что рядом с нами живут самые разные существа, только мы их не замечаем...
- Ну... да... - я моргнул, и косматые чудища вновь превратились в людей.
Когда "Ниссан" выкатился в переулок, якши без слов посторонились и даже заулыбались. Брат Пон захлопнул ворота, уселся рядом со мной, и я газанул так, что пыль полетела из-под колес.
Монах засмеялся.
- Бояться их нет смысла, ведь это только лишь образы твоего сознания, - сказал он. - Единственное правильное отношение к существам подобного вида, как и любого другого, кстати, заключается в сострадании.
- Это что, я должен их пожалеть?
- Нет, - брат Пон покачал головой. - Жалость своекорыстна, жалеем мы лишь себя. Только ставим в этот момент на место страдальца горячо любимое эго, которое и оплакиваем. Сострадание же выглядит совсем иначе, его способен по-настоящему испытывать лишь тот, кто в значительной степени избавился от невежества и тирании "Я", именно поэтому я тебе о нем не говорил. Ага, тут вот направо, потом налево...
Когда впереди показалась большая дорога, я понял, где мы находимся - один из поселков к югу от Паттайи, за "Амбассадором", "Дор Шадой" и прочими отелями-муравейниками для туристов-матрасников.
До центра города минут сорок, не меньше.
- И для тебя, я думаю, настало время учиться осознанно практиковать сострадание, - заявил брат Пон.
- Но как это сделать?
- Разберем пример, - он усмехнулся, и я поежился: знаем мы эти "примеры" от неправильного монаха. - Вот на тебя орет некий гнусный человек. Знакомая ситуация... Вместо того чтобы злиться, ты начинаешь думать о том, что это часть твоего сознания, выражающая ненависть, а значит, не затронутая просветлением... Воспринимаешь его как элемент собственной сущности, нуждающийся в исцелении и очищении!
- Ничего себе, - пробормотал я. - Это же сложно!
- По сравнению с тем, что ты уже делал - как слона по боку похлопать, - проговорил брат Пон с уверенным видом заслуженного и мастеровитого слонохлопа. - Понимаешь теперь, в чем разница между жалостью и состраданием?
И не дожидаясь ответа, он пояснил:
- Жалость - это лишь эмоция, сострадание - это активное, деятельное отношение. Первая ничего не меняет в тебе, второе делает тебя другим, смещает точку восприятия.
И не давая мне опомниться, он начал рассказывать байку про некоего царя, что прямо-таки был сам не свой до духовных подвигов, и поэтому любому, кто заходил к нему в гости, отдавал все, что бы у него не попросили.
И вот однажды к этому монарху явились трое злобных и кровожадных якши.
Поначалу, чтобы проникнуть во дворец, они замаскировались с помощью чар, ну а уже там явили себя во всей красе и потребовали что-то вроде "А ну давай нам свежего, теплого человечьего мяса и кровушки побольше, а все прочее, и золото, и драгоценности, можешь засунуть себе в афедрон".
Ну и царь вместо того, чтобы кликнуть стражу и выгнать людоедов взашей, преисполнился сострадания и решил никого больше не беспокоить, накормить гостей кусками своего мяса, ну а для начала позвал врачей отворить себе жилы и пустить кровь.
Якши от нее не отказались, но когда царь принялся резать собственное тело, он и сам обрел просветление, а вместе с ним получили его и людоеды.
- Так что, я должен был тех парней собой накормить? - спросил я шутливо.
- Ну уж нет, таких подвигов я тебя не жду, - в том же тоне ответил брат Пон. - Только сострадание ты теперь начнешь практиковать при каждом удобном случае, вот хотя бы к тому придурку на синей "Тойоте" в правом ряду...
Монаха, собравшегося на работу, я высадил на пересечении Тепразита с Таппрайей, а сам поехал в Налоговый департамент.
Думал, что наставления брата Пона пригодятся уже там, но к моему удивлению, нас с консультантом встретили очень любезно. Изумился я еще сильнее, когда выяснилось, что у них всего-навсего потерялось несколько бумажек за позапрошлый год, и что в преддверии какой-то неплановой проверки надо заново их предоставить.
Ничего, распечатать и привезти документ - небольшая проблема.
Непонятно только, зачем в департамент вызвали меня самого, и почему все нельзя было решить по телефону? Или проверяли не фаранга, что является по документам хозяином фирмы, а консультанта-юриста, ведущего всю отчетность, и хотели убедиться, что я существую на самом деле?
Поэтому вышел я от налоговиков в хорошем расположении духа, и решил заехать к Андрюхе, тому самому другу, день рождения которого мы несколько дней назад отмечали в "Облико морале".
Крохотный закуток, где он торговал экскурсиями, располагался неподалеку, на одной из сои Джомтьена.
- Привет-привет, - сказал его хозяин, увидев меня. - Ты как вообще сам?
- В порядке, - ответил я и уселся на стул для клиентов. - Как дело идет?
- Да нормально, - Андрюха, в отличие от многих русских паттайцев, не любил прибедняться: я прекрасно знал, что ему принадлежит еще две таких точки, одна на Секонд-роад, другая на "русском пятачке" в районе Кози-бич, и что зарабатывает он достаточно.
Так что не обеднеет, если даст мне взаймы несколько тысяч долларов.
- Сам как? - повторил он, глядя на меня без привычного дружелюбия, как-то неуверенно. - Чего обрился и одет странно? Слухи пошли, что ты из кондо своего съехал. Правда?
- Правда, - вынужден был признать я. - Смена имиджа и образа жизни, все такое.
- А где обитаешь?
Врать я не хотел по разным причинам, и ответил поэтому уклончиво и близко к истине:
- Да пока не определился. Мотаюсь туда-сюда по Паттайе.
- Понятно, бывает, - взгляд Андрюхи скользнул к моей положенной на стол руке, туда, где закатанный рукав позволял видеть сосуды на внутренней стороне локтя - то место, где остаются следы от уколов.
Мгновением ранее он как бы невзначай качнулся вперед и принюхался.
Я испытал короткий прилив раздражения - неужели он думает, что я забухал или сел на наркоту? Но тут же вспомнил сегодняшний урок брата Пона и попытался сдвинуть перспективу так, чтобы воспринять Андрюху как фрагмент собственного сознания, воплощение той части его содержания, что лишь иллюзорным образом существует вне меня.
- Слушай, тут такое дело... - протянул я, ощущая, как от напряжения сжимаются кулаки. - Мне нужны деньги... Я хотел попросить у тебя некоторую сумму на полгода... Скажем...
И я назвал ее.
Андрюха засопел, почесал нос, а потом мрачно заявил:
- Нет, ну как бы... Как-то оно нет, времена ныне тяжелые... все такое...
Он пытался врать, а поскольку не привык этого делать, то выходило неуклюже - словно бегемот, вообразивший себя обезьяной, лез на дерево, усеянное спелыми фруктами.
Все мое едва народившееся сострадание развеялось мгновенно.
- Тебе жалко, что ли? - спросил я напрямую, не скрывая недовольства.
- Нет! - Андрюха отвел глаза. - Не то чтобы жалко... Тебе прежнему я бы дал... Каждая собака знает, что ты не обманешь... Но сейчас ты какой-то странный, и это вот... Совсем меня не радует, и я не знаю, чего от тебя ждать!
Теперь он смотрел на меня прямо, и в серых глазах его мешались смущение и недоверие.
- Ладно, - сказал я. - Извини, что потревожил.
