Жизнь после смерти в изложении Джерома Эллисона - Форд Артур (лучшие книги читать онлайн бесплатно .TXT) 📗
В конце концов он пришёл к полному убеждению в существовании Бога. Сомнительно, конечно, чтобы его определение Бога могло удовлетворить требования высших священнослужителей его времени. Но он считал бесспорным и твёрдо установленным факт существования спасительных сил, душевных и духовных по своей природе, с которыми в минуты кризиса личность может вступить в контакт. Поскольку факт телепатии (передачи мысли) был также установлен, Джеймс обнаружил, что вопрос о бессмертии становится куда более затруднительным и сложным. Чтобы представить такого рода доказательства выживания человеческой личности после смерти тела, которые могли бы удовлетворить самого требовательного скептика (Джеймс полностью разделял скептическую точку зрения и придерживался её принципов во всех своих исследованиях), необходимо было установить и представить факты, которые нельзя было бы объяснить никакой возможностью передачи мысли (сознательной или бессознательной) от одного из здравствующих на земле людей другому.
Раз за разом он сталкивался с такими случаями, объяснять которые с помощью гипотезы о телепатической передаче мысли казалось более несообразным, чем с помощью гипотезы о продолжении жизни человека за смертью. Однако во всех тех случаях, когда объяснение с помощью телепатического эффекта было хоть сколько-нибудь терпимым, он не считал, что этот пример научно убедителен для его выводов. В том, что они могли быть логически и морально убедительными, он не сомневался.
В 1902 году Джеймсу представился случай систематически изложить свои мысли и результаты исследований в цикле Джиффордских лекций, традиционно читавшихся в Эдинбургском университете специально приглашёнными учёными. Эти двадцать его лекций были опубликованы позже в книге «Многообразие религиозного опыта» и выражали генеральную линию его философии жизни за смертью, которой он остался верен до конца своих дней. То, что появлялось на свет относящегося к данной проблеме впоследствии, иногда могло быть сравнимо с уровнем этих лекций, но никогда не превосходило этот органичный сплав духовного и научного опыта человека. «Следует помнить, – писал об этой книге знаменитый учёный из Колумбийского университета Жак Барзен в 1958 году, – что Джеймс пришёл в философию из психологии – его классический трактат 1890 года и по сей день остаётся вехой в истории этой науки. Прежде чем стать психологом, Джеймс получил образование как химик и врач, так что его эволюция от изучения материи до изучения религиозных устремлений человека была подкреплена знанием естественных, точных наук, то есть теми знаниями, которыми больше всего восхищается наше столетие».
Цитировать какой-нибудь определённый отрывок из работы, настолько богатой и глубокой, как «Многообразие религиозного опыта», значит рисковать исказить её; эту работу действительно необходимо прочесть целиком. И тем не менее я всё таки должен рискнуть. Приведу отрывок, где Джеймс обсуждает отношение к религии, который был и остаётся одним из самых мной любимых:
«Существует состояние ума, известное лишь людям религиозным, но никому другому, когда воля к самоутверждению и желание настоять на своём сменяются готовностью замолчать и быть ничем, растворившись в потоках вод и чистых родниках Всевышнего. В этом состоянии ума обителью нашей безопасности становится то, чего мы больше всего боялись, а час смерти нашей воли к самоутверждению оборачивается нашим духовным рождением. Кончилось время напряжённости в нашей душе, наступает счастливое отдохновение… в вечном настоящем, без забот о дисгармоничном будущем…Мы увидим, насколько бесконечно страстной может быть религия в её самых высоких парениях. Как любовь, как гнев, как надежда, устремление и ревность, как любое другое инстинктивное рвение и побуждение, она придаёт нашей жизни очарование, какое нельзя рационально и логически вывести ни из чего другого. Если религия должна означать для нас что-то определённое, то, мне кажется, мы должны принять её как то, что сообщает дополнительное измерение нашему чувству, нашему стремлению к слиянию, к единению в тех сферах, где наша мораль, в обычном смысле слова, может лишь склонить голову и смириться. Это означает не что иное, как достижение новой свободы, как завершение борьбы, как звучание в наших ушах главной ноты Вселенной – обретённые навечно просторы, расстилающиеся перед нашими глазами… Среди религиозных людей много угрюмых натур, которым неведомо это радостное послание бытия… и всё-таки именно религию в её самом обострённом и страстном проявлении я хочу изучать прежде всего, не вдаваясь в споры о терминах.
…Были святые, ощущавшие себя тем счастливее, чем непереносимей становилось их физическое состояние. Ни одно другое чувство, кроме религиозного, не может подвигнуть человека к такому удивительному переходу. Я полагаю, нам следует искать разгадку среди этих неистовых натур скорее, чем среди тех, кто более умерен».
Конечно же, Уильям Джеймс не всегда столь лиричен. Он говорит обычно с позиций анатома и психолога-исследователя. Более типичные для него штрихи можно найти в его лекции о бессмертии, прочитанной в Гарварде. Здесь он признаёт как бесспорное, что мысль есть функция мозга. Но он не видит, почему этот факт должен хоть в какой-либо мере исключать возможность бессмертия. «Даже если жизнь нашей души, насколько мы её понимаем, сегодня может быть в буквальной непосредственности порождением деятельности мозга, который в конце концов погибает, это вовсе не означает, что жизнь не может продолжаться – напротив, это вполне возможно – и с гибелью мозга». Он объясняет далее, что природа даёт нам много примеров сочетания продуктивной функции с иными другими. «Спусковой механизм арбалета имеет освобождающую функцию: он устраняет препятствие, сдерживающее натянутую тетиву, и это позволяет согнутому луку арбалета вновь принять исходную форму… Клавиши органа открывают клапаны различных труб и позволяют воздуху по разным путям выходить из органных мехов… Мы никем не обязаны думать только о продуктивной функции мозга, мы вправе рассматривать также и его передаточную функцию». Затем он делает предположение, что наш мозг является подобием полупрозрачной линзы, проходя через которую белое излучение реальности приобретает окраску, расцвечивается в разные цвета благодаря её индивидуальным природным свойствам. «Наше сознание, насколько мы себе представляем его сегодня, непосредственно есть функция мозга… Но подобная зависимость от мозга такой природной жизни ни в коем случае не делает бессмертную жизнь невозможной… Раз так, то по строгой логике это означает, что клыки мозгового материализма удалены… отныне вы можете уверовать в бессмертие независимо от того, собираетесь ли вы извлечь для себя какую-либо выгоду при этом допущении или вовсе никакой». Я всегда понимал эти слова как предложение употребить наш порождённый мозгом интеллект не для вытеснения, а для обретения расширенного сознания.
В большинстве своих работ Уильям Джеймс предстаёт как очень «заземлённый» исследователь фактов. Он изложил свою окончательную позицию в вопросе о бессмертии человека в статье, опубликованной лишь за год до смерти в «Американ мэгэзин». Здесь он касается некоторых из главных выводов, сделанных им за четверть века исследований парапсихологических феноменов. «Я хочу, чтобы считалась определённо установленной, – писал он, – обычность этих явлений и их общность… Я часто терялся в догадках, что следует думать о том или другом конкретном случае, поскольку источники ошибок в любом наблюдении редко можно полностью определить. Но хрупкие прутья образуют прочную вязанку, а когда эти случаи обнаруживают свою последовательность и все указывают в одном определённом направлении, тогда начинаешь понимать, что имеешь дело… с подлинным феноменом». Он подтверждает существование изначальной воли к контакту и общению. «То, что ортодоксальная наука игнорирует реальные естественные виды парапсихических явлений, меня совершенно не обескураживает, ибо я твёрдо убеждён в их существовании». Ничто в этих последних заключениях Джеймса не меняет его научной позиции, изложенной в книге «Многообразие религиозного опыта» десять лет назад; он ещё раз говорит здесь о трудностях, с которыми сталкивается исследователь в попытке провести разграничительную черту между телепатической связью живых людей и спиритической коммуникацией бестелесных, и высказывается за всяческое поощрение дальнейших исследований. «Это тот случай, когда обо всём должны говорить факты», – подчёркивает он.
