Тайны коттеджного поселка - Петрова Наталья Георгиевна (электронную книгу бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Семья обступила деда со всех сторон. Всем не терпелось взглянуть на малышку.
– Ну, чего в ребенка вцепился, старый? – ткнула Кондрата в бок невысокая жена, – дай поглядеть.
– Папа, дайте девочку подержать, – тянули его за рукава снохи, сыновья и внуки пытались заглянуть через плечо.
– А, ну, цыц! – прикрикнул Кондрат на домашних, – ишь разгалделись, дитё разбудите.
Он осторожно откинул кружевной уголок и увидел маленькое личико: розовые щечки, носик пуговкой. Правнучка крепко спала, иногда только подрагивали реснички, да ходило туда-сюда пластмассовое кольцо на кончике пустышки.
– Так вот значит ты какая – наша Вера! – прошептал Кондрат Тимофеевич, крепко прижал ребенка к себе и заплакал.
В конце августа Веронику окрестили. Специально по этому поводу в гости приехали бывшие однополчане Кондрата, с которыми он прошагал всю войну, – семидесятипятилетний украинец Опанас Васильевич и сорокатрехлетний авиаконструктор Дмитрий Николаевич, которого оба старших небрежно называли Митькой или Митяем.
Второй и стал крестным отцом Вероники, а еще подарил ей нательный серебряный крестик.
– РОсти здоровою, красивою и щасливою, наша Вира, – пожелал девочке Опанас, а потом, наклонившись над колыбелью, тихо прошептал, – а ще в тяжку годину допоможи нам и дай виру.
Садясь за стол, Кондрат Тимофеевич накинул на плечи пиджак с боевыми наградами, что делал только по самым большим праздником. А большой праздник был у него единственный – День Победы.
***
Через неделю после крестин внучкин муж засобирался обратно в город, пора была возвращаться на работу. Внучка загрустила, отпускать молодого мужа одного в город ей не хотелось, да и учебу надо было продолжить. С другой стороны, воспитывать грудную малышку в деревне со своим садом, огородом, да и кучей помощников было намного легче, чем одной в городе.
Каждый вечер Кондрат с Агафьей о чем-то шептались в своей комнате, до самой поздней ночи горел у стариков свет. А потом посадили они молодых перед собой и вот что им сказали.
– Езжайте-ка вы себе в свой город, работайте и учитесь, – кашлянув, начал дед, – а Веру оставьте у нас. Будете на каникулы, да в отпуск приезжать. А вот как закончите учиться, да в школу девочку определите, вот тогда ее и заберете. А пока пусть у нас растет.
– Деда, как это оставить? Ей же чуть больше месяца! – удивленно воскликнула внучка, – вы не молодые уже, с маленьким ребенком не справитесь! Да и кормлю я ее к тому же, – с этими словами она опустила глаза на свою небольшую грудь.
– Как же, кормит она, – пробурчала Агафья, – у тебя молока кот наплакал, да и жидкое оно. Я уже вторую неделю дитё из-под козы втихую подкармливаю. А то стала бы она с твоей воды по ночам так крепко спать. И не старые мы совсем, – гордо расправила она плечи, – мне всего шестьдесят восемь, деду семьдесят три. А где не успеем, дети и внуки помогут, на соседней улице живут. Хозяйство у нас свое. Молоко, яйца, овощи с огорода, никакой химии, не то, что у вас в городе. И гулять специально ходить не надо, поставил коляску во дворе, и пусть дитё на свежем воздухе спит. А в городе ты с ней где будешь гулять? Ни лесочка, ни поля, одни дороги, да машины, вонь, грязь. Так что, оставляйте Верочку! И не бойтесь, управимся.
– Сдюжим! – по-молодецки приосанившись, кивнул Кондрат.
Так Вера осталась в доме прадеда и прабабки.
***
Время шло, Вероника подрастала и взрослела. А вот Кондрат с Агафьей наоборот, перестали стареть, словно пришло с девочкой в их дом какое-то чудо и время для них остановилось. И уж насколько любили они всех своих детей, внуков и правнуков, никогда никого из них не выделяя, а к младшей правнучке все равно относились как-то по-особенному. И если прабабка еще могла погрозить ей пальцем или голос повысить, то прадед нет. Он в правнучке души не чаял, с рук не спускал, все позволял и прощал любые шалости.
То разрешал весь взбитый сахарный белок с кулича слизать, то цветущие розы в палисаднике оборвать. И не просто разрешал, а еще и сам помогал. Держал малышку на руках, она срывала лепестки, посыпала ими деду голову и заливисто хохотала. Счастливый Кондрат хохотал вместе с ней и приговаривал, – расти, дедова красавица, расти и радуйся.
– Ах, вы ироды! – угрожающе размахивая тряпкой, спешила к ним Агафья, – вот я вам сейчас задам!
– Но-но, бабка, – Кондрат прикрывался рукой, – чего разоралась, старая? Подумаешь, цветочек один сорвали! Посмотри, как дитё веселится! Жалко тебе цветочка что ли?
– Да где ж один цветочек? – сокрушалась та, – только-только молодой куст расцвел, а они все цветы ободрали! Нет, ты посмотри на них!
За обедом история повторялась. Обычно строгий Кондрат, не позволяющий ребятне баловаться за столом и играть с едой, особенно с хлебом, сажал Веронику на колени, давал ей ложку и подвигал ближе свою тарелку. Малышка неумело зажимала в кулачке столовый прибор, другой рукой макала хлеб в борщ и совала прадеду в рот. Тот послушно принимал угощенье и благодарил правнучку. При этом счастливо улыбался, по его подбородку на чистую рубаху стекали бордово-свекольные ручьи.
– Вот ведь дурень, совсем ополоумел на старости лет, – Агафья ничего не могла поделать с мужем, только недовольно качала головой.
А еще Кондрат разрешал Веронике то, о чем другие правнуки даже не мечтали, – девочка могла пить из его кружки.
То была необыкновенная кружка, прадед принес ее с войны. Немецкая, а может и союзническая, была она сделана из прочного блестящего металла и закрывалась закручивающейся крышкой. Горячий чай не остывал в ней несколько часов. Но пить из нее было удобно – по краю шел ободок из пластмассы, которая всегда оставалась холодной. Из такой же пластмассы была сделана и удобная ручка. Кружку нельзя было опрокинуть, хотя она не магнитилась. Со знанием дела Кондрат Тимофеевич объяснил родне, что это происходит из-за создания «воздушной подушки» на дне посуды, и назвал кружку «непроливайкой». А еще строго настрого запретил к ней прикасаться, даже мыл сам. Только Вере разрешал с ней играть.
Умер Кондрат зимой восемьдесят первого года, месяца не дожив до восьмидесяти пяти. Помня его строгий наказ, любимую трофейную кружку Агафья положила в гроб вместе с мужем.
Сама она пережила Кондрата на целых шестнадцать лет, умерла в девяносто седьмом, окруженная детьми, внуками и правнуками. Похоронили ее в любимой шелковой шали, ярко бордовой с диковинными узорами из цветов и листьев. Ее в подарок жене Кондрат принес с войны в сорок пятом.
На похороны к Кондрату Тимофеевичу приехал фронтовой товарищ Дмитрий Николаевич. Помянул боевого друга, выпил за упокой сначала Кондрата, затем Опанаса, тот умер двумя годами ранее. Опьянев, расплакался, вспомнил, как попал на фронт пятнадцатилетним, и как мужики его спасли.
Когда правнуки Кондрата начали приставать с расспросами, где и как они с дедом воевали, отмахнулся, – нечего, мол, рассказывать. Сказал только, что война – это не романтика и не приключения, а голод, холод и смерть. А еще добавил, что попали они однажды втроем в окружение, и спасло их чудо, а еще вера. При этом посмотрел он как-то странно на Веру и погладил ее по голове.
***
Сорок третий год подходил к концу, на дворе стоял ноябрь. Тот год оказался переломным в войне. В январе была прорвана блокада Ленинграда, в феврале после продолжительных боев под Сталинградом капитулировала 6-я немецкая армия, в июле произошло крупнейшее сражение на Курской дуге. Один за другим были освобождены Ростов-на-Дону, Воронеж, Старый Оскол, Азов, Орёл, Белгород, Таганрог, Мариуполь, Новороссийск, Брянск, Бердянск, Полтава, Смоленск, Мелитополь, Днепропетровск. 6 ноября советские войска освободили Киев. Стратегическая инициатива окончательно перешла к Красной армии. Советские войска начали теснить врага, но тот не отступал и яростно сопротивлялся.
Четвертые сутки шли бои за город Энск. Сначала город бомбили самолеты, затем обстрел продолжился из артиллерийских орудий. Над городом вздымались густые клубы черного дыма, при каждом взрыве глухо вздрагивала земля. Повсюду зияли свежие воронки, в воздухе стоял запах гари. Выпавший ноябрьский снег почернел от пепла и сажи и покраснел от крови.
