Тайные учения Тибета (сборник) - Давид-Ниэль Александра (прочитать книгу .TXT) 📗
Священнодействие длится очень долго и прерывается интермедией, встречающей оживленное одобрение всех монахов: подают чай. Еще кипящий, приправленный по тибетскому вкусу маслом и солью, чай приносят в больших деревянных чанах. Дежурные по раздаче несколько раз проходят по рядам, наполняя протягиваемые им чаши.
Отправляясь на ассамблею, каждый монах должен запастись собственной чашей, до надобности припрятанной под курткой в складках платья.
На ассамблеях не разрешается пользоваться чашками из фарфора или серебра. Монахи должны пить из простых деревянных плошек. В этом правиле можно усмотреть далекий отклик обета бедности, обязательного для всех монахов при древнем буддизме. Но плутоватые ламы ловко обходят неугодные им правила устава.
Чаши самых богатых лам, несомненно, деревянные, но сделаны из редких древесных пород или из наростов на некоторых деревьях с прожилками, образующими красивый рисунок. Такие чашки стоят порой до 70 рупий (около семисот франков по текущему курсу).
В определенные дни к обычному чаю подают несколько горстей тсампы (мука из поджаренной ржи, основная пища тибетцев, имеет такое же значение, как хлеб во Франции) и маленький кусочек масла. Иногда масло заменяется супом. В некоторых случаях даровое угощение состоит из чая, супа и кусочка вареного мяса.
Члены братии особо популярных монастырей часто получают приглашения на подобные банкеты, устраиваемые богатыми паломниками-мирянами или зажиточными ламами.
Во время таких пиршеств переполненные кухни уже не вмещают горы тсампы и зашиваемых в бараньи желудки кусков масла. Их приходится складывать за дверями. Иногда больше сотни баранов попадает в гигантские котлы, где мог бы вариться суп для целой армии великанов-Гаргантюа.
В Кум-Буме и других монастырях мне, как женщине, запрещали принимать непосредственное участие в этих вечерах исполинов. Но, если я хотела, мне всегда присылали полную миску самого лакомого блюда.
Таким образом я познакомилась с одним монгольским блюдом, состоящим из баранины, риса, китайских фиников, масла, сыра, кислого молока, жженого сахара, имбиря и различных пряностей, причем все варилось вместе в одном котле. И ламаистские шеф-повара потчевали меня не только одним этим образчиком своего искусства.
Во время пира происходит раздача денег. При этом монголы по щедрости намного превосходят китайцев. Я была свидетельницей, как некоторые из них за одно посещение оставляли в Кум-Буме свыше десяти тысяч китайских долларов (во время, к которому относится повествование, китайский доллар был приблизительно в одной цене с долларами Соединенных Штатов).
И так изо дня в день, когда неумолимо брезжит пронизывающий зимний рассвет и на заре теплого летнего утра – круглый год совершается эта своеобразная заутреня в бесчисленных гомпа, разбросанных, помимо Тибета, по огромным территориям Азии и даже Европы (за пределами Тибета ламаизм распространен во всей Монголии, в некоторых районах Сибири и Маньчжурии и имеет последователей даже в Европейской России). Каждое утро полусонные мальчуганы, наряду со взрослыми, погружаются в странную духовную атмосферу, создаваемую смесью мистицизма, прожорливости и возбуждаемой денежными подачками алчности.
Такое начало дня проливает свет на характер всего уклада монастырской жизни ламаистов. Тут снова соприкасаются разношерстные стремления, проявляющие свою истинную сущность во время утренней ассамблеи: изощренная философия, торгашество, неистовая погоня за грубыми плотскими наслаждениями… Все эти элементы переплетаются здесь так тесно, что напрасны были бы усилия выделить какой-нибудь из них в чистом виде.
Послушники, воспитываемые среди самых противоположных влияний, поддаются тому или иному из них, в зависимости от природных склонностей и наставлений учителя.
Религиозное воспитание в Тибете готовит небольшой избранный кружок ученых, великое множество неповоротливых бездельников, любезных и веселых жизнелюбцев и живописных фанфаронов да небольшое число мистиков, живущих в беспрерывной медитации в уединенных убежищах в пустыне.
Однако большинство представителей тибетского духовенства нельзя с уверенностью причислить к той или иной категории. В каждом из них таятся – по крайней мере, потенциально – все указанные свойства. Такую множественность личностей в одном человеке, по-видимому, нельзя считать отличительной чертой одних только тибетских лам, но в последних эта многоликость развита в поражающей степени. По этой причине их речи и поведение бывают для наблюдателя неистощимым источником сюрпризов.
Ламаистский вариант буддизма значительно отличается от буддизма Цейлона, Бирмы, Сиама и даже от буддизма, исповедуемого в Китае и Японии. Характер местности, избираемой тибетцами для постройки убежищ для отшельников, до некоторой степени созвучен своеобразному толкованию буддийской доктрины в Тибете.
Тибетские монастыри, расположенные на горных вершинах, открытых всем ветрам вселенной, имеют воинственный облик. Кажется, будто они бросают вызов невидимым врагам во все четыре конца света. В то же время гомпа, ютящиеся в пустынных высокогорных долинах, внушают тревожное представление о таинственных зловещих лабораториях, оккультизме и черной магии.
Такая таинственность в какой-то мере соответствует действительности. Хотя уже давно цели большинства монахов всех рангов направлены на занятие торговлей или другие тривиальные мирские заботы, монастыри в эпоху своего возникновения создавались не для людей с таким прозаическим миросозерцанием.
Покорение дорогой ценой доступного восприятию человека потустороннего мира, приобретение опыта чистого разума, занятия магией, подчинение оккультных сил – вот цели, для достижения которых воздвигались среди туч эти крепости и возникали загадочные, затерянные в горных лабиринтах селения.
В наши дни приходится, тем не менее, искать магов и мистиков за пределами монастыря. Спасаясь от насыщенной мирскими интересами монастырской атмосферы, они переселились в далекие, труднодоступные места. Розыски приютов уединений некоторых отшельников по сложности не уступают исследованиям настоящих научных экспедиций.
И все же, за немногими исключениями, все анахореты начинали свой путь в качестве послушников в обычной монашеской общине.
Мальчиков, предназначенных родителями для духовной карьеры, уже в возрасте восьми лет отводят в какой-нибудь монастырь и отдают на попечение какого-нибудь монаха, связанного с семьей родственными узами или состоящего в дружеских отношениях с его отцом. Обычно опекун становится первым, а очень часто – и последним учителем мальчика.
Богатые родители, имеющие средства оплачивать уроки ученого монаха, часто помещают ребенка к одному из них в качестве нахлебника или по крайней мере договариваются, чтобы мальчик регулярно брал у него уроки. Иногда учеников, особенно мальчиков знатного происхождения, принимают в дом какого-нибудь сановника культа, и тот более или менее добросовестно руководит их занятиями.
Молодых послушников содержат родители, посылающие опекунам припасы – главным образом масло, чай, мясо.
Помимо основных продуктов питания, состоятельные тибетцы присылают своим сыновьям кое-какие лакомства, например: сыр, сушеное мясо, сушеные фрукты, сахар, пироги на патоке и проч. Подобные драгоценные подарки натурой имеют большое значение в жизни маленьких монахов. Счастливчик, получивший посылку, может производить различные обмены и покупать услуги своих бедных, но чревоугодливых товарищей за горсть твердых, как камень, абрикосов или несколько крошечных кусочков сушеной баранины.
Детям бедняков платить за учение нечем, и они идут в гейоги (слуги добродетели или добродетельные слуги), т. е. оплачивают уроки работой у опекуна в качестве слуги. Само собой разумеется, занятия в последних случаях имеют место редко и бывают непродолжительными. Учитель, часто совсем или почти неграмотный, в состоянии научить поступивших под его наблюдение мальчиков только повторению наизусть отрывков священных текстов, которые он к тому же потрясающим образом искажает и смысла которых сам совсем не понимает.
