Дурбар в Лахоре - Блаватская Елена Петровна (книги онлайн txt) 📗

Нечего и говорить, как все эти слухи интриговали непосвященную в тайны «секретной» или закулисной политики публику. Не было конца догадкам и предположениям. Некоторые открыто обвиняли вице-короля в «опасной оплошности», в отсутствии всякого «политического инстинкта».

– Он не знаком еще с настоящим положением дел в Индии, – говорил один.

– Да, придется ему еще раскусить, как и всем нам, глубокое, почти бездонное для вновь приезжего в страну европейца коварство азиатов, – кричал другой, старый англо-индиец, очевидец сцен 1857 года.

– Эта либералы погубят наш «престиж» в Индии, – жаловался третий.

– Такой поступок просто ни с чем не сообразен!.. Он идет прямо против всех традиций минувшего правительства. Но, тише, тише!.. Вот идет второй секретарь…

– О!.. А!.. Нелепо!.. Ужасно неосторожно! – шептали тории всех оттенков.

Не было почти группы из многих поджидавших экипажей европейцев, откуда не раздавались бы подобные этим восклицания. Полное недоумение и даже до некоторой степени смущение овладело англо-индийскою колонией. Некоторые из алармистов зашли так далеко, что стали, наконец, прямо намекать на возможность «неожиданной и немедленной атаки со стороны войск генералов Кауфмана и Скобелева». Ободренный гарантированною ему вице-королем на дурбаре безнаказанностью, принцу Кашмирскому стоит лишь теперь свистнуть. У русских ухо чуткое… как знать? Быть может они и засели где-нибудь поблизости, на границе, в одной из сотен еще не эксплуатированных долин гималайских дремучих лесов…

Верная своей задаче аккуратного и правдивого летописца дурбара 1880 года, считаю долгом своим заметить, что подобная чушь исходила из уст не совсем официальных. Вышеупомянутые последние взгляды и предположения принадлежали почти всецело пессимистам прекрасного, но легковерного пола, и весьма юным, только что оперившимся и прилетевшим из-за родных туманов птенцам. Но, тем не менее, верно и то, что даже убеленные сединами старцы ввиду такой «нетрадициональной» линии в индийской политике, качали головой, предвидя всевозможные компликации, если не в скором настоящем, то в туманном будущем.

– Слышали вы, как вице-король сказал принцам, что он «верит в их верноподданнические чувства», доверяет их чести… Доверять руку осам, засунув ее в их гнездо! – презрительно фыркнул один железнодорожный чиновник.

– Действительно!.. Смотреть сквозь пальцы на такие неприличные выходки!.. видимо преднамеренное оскорбление целой Англии в лице вице-короля… Это уже слишком… слишком сильно заявлять себя либералом!..

– Это значит просто давать… пощечину публичному мнению англо-индийцев!.. – отрезал один из птенцов.

– Повернуться спиной к его высокопревосходительству и высшим правителям страны в самую минуту торжественной процессии въезда того, кто здесь представляет ее величество, осмелится сделать лишь тот, кто чувствует поддержку сильной и враждебной нам руки, – глубокомысленно заметил мой сосед, толстый англичанин.

Я потупилась, чувствуя, что подо мною снова слегка как бы дрогнула только что укрепившаяся почва.

– Гей!.. Сааб!.. – вдруг закричал толстяк проходившему мимо нас с верховою лошадью кашмирцу. – Моти-Сахай!.. На минуту… Сюда!.. Я желаю вам сказать несколько слов… вот этот негр… быть может, разъяснит нам что-нибудь… Он из свиты раджи… – добавил прозорливый дипломат, обращаясь нам.

Отодвинутые от наших экипажей громадною толпой уезжающих раджей высокосферного сановничества, мы стояли на лужайке в нескольких шагах от дороги.

Кашмирец, рослый детина с рыжею бородой, подошел к нашей групп бросил поводья бежавшему за ним слуге. Он униженно поклонился толстяку и другим белым саабам.

– Ну, что, пандит, [55] – обратился к нему по-английски и окольною тропой жирный дипломат. – Как поживает астрология?…

– Звезды неблагоприятны нам, сааб, все дурные предзнаменования… – совершенно серьезно отвечал пандит, совершенно свободно по-английски.

– The devil they are! Неужто?… Ваш магараджа только что забрал на 5000 рупий от ее величества подарков и вдруг «звезды ему еще не благоприятны»! Да чего ж ему еще?…

– Не в материальных отношениях, сэр… Этим его светлость весьма доволен… а вот он все нездоров, и астрологи его давно уже предсказывают ему, что Лахор будет когда-нибудь пагубен для его светлости… Оттого магараджа так долго и отказывался ехать на дурбар…

– Гм-м… м!.. – промычал англичанин, – Оттого, а?… Ну, а раз в Лахоре разве звезды ему и здесь пророчили несчастье… а? Планеты воспрепятствовали ему занять назначенное ему место в процессии, заставили его удрать против приказаний властей домой в лагерь?…

– Нет, сэр… Но его светлость был вынужден против своего желания так поступить…

– Вынужден против своего желания… – передразнил англичанин: – Это что за чушь!.. Кто же мог его принудить к тому?…

– Обстоятельства и… тот факт, что его светлость находился в то время европейском здании, на станции английской железной дороги… магараджа очень набожен!..

– Что за черт… ничего не понимаю!.. И какое же может иметь отношение его бегство с железною дорогой и… его набожностью?…

– Наши религиозные постановления очень строги в этом отношении, сэр… Шастры [56] предписывают особый священный церемониал для каждого действия, для малейшего отправления в жизни человека, сэр… и наш магараджа не мог… не рискуя лишиться касты и попасть под обвинение в тяжелом грехе оставаться одной минутой долее среди английских властей в принадлежащем им здании.

– Да что же такое случилось, наконец?… Кто заставлял его идти против его религии… его шастр?… Ведь не на корове же его заставляли ехать!..

Пандит искоса взглянул на группу жадно слушающих его дам и промолчал.

– Да отвечайте же, пандит! – нетерпеливо приставал к кашмирцу англичанин. – Что такое испугало вашего магараджу… что случилось?…

– Его светлость уже несколько недель, как отдал себя на полное распоряжение самого ученого в Кашмире хакима [57] – и что же?… Хаким что ли не велел ему ехать?…

– Н-нет, – как бы нехотя отвечал припертый к стене кашмирец. – Не хаким, сааб, а… а… последствия его лечения. Его светлость в то утро, как и во все последующие, принимал сильное очистительное…

Англичанки чуть было не попадали в обморок.

Эффект вышел великолепный! Сам инквизитор переконфузился и поспешил усадить своих дам в экипажи. Кашмирец, с которым все, кроме меня, позабыли проститься, сел на лошадь и тихо направился к лагерю магараджей…

Так просто прозаически и неожиданно разрядилась грозная, нависшая над политическим горизонтом туча, разрешилась тайна, смутившая было всю англо-индийскую колонию, тайна «русской интриги» и «беспримерной» вследствие оной дерзости магараджи Кашмирского.

Конец великому дурбару!.. На другой день Лахор уже опустел, разъехались его гости, поплелись каждый восвояси магараджи. Иные с истинно царскими подарками в своих вьюках; другие, истратив на приезд тысячи и получив за это посеребренный кубок. Собирались уезжать и мы, да не уехали. Меня посетила в тот же вечер донги, самая злокачественная в Индии лихорадка. Эта интересная туземка продержала меня много дней одну в дак-бунгало, куда меня перевели из сырых комнат отеля, грозя все время прибрать меня, но под конец выпустив как-то невзначай из своих хищных когтей.

Много странного, изумительно странного, но вместе с тем и хорошего узнала я во время моей тяжелой болезни. Например, то, чего англичане уже конечно не подозревают, а еще менее заслуживают. Их обращение с туземцами довело последних до таких утрированных на их счет подозрений, что не один, а человек двадцать туземцев, из которых многие были образованные, солидные люди, умоляли меня пресерьезно не посылать за английским доктором из боязни, что тот нарочно убьет меня, залечив не потому, что я русская, а главное потому, что я «не презираю, а люблю индусов»! Я насилу их разуверила в возможности такого нелепого подозрения, а быть может и не разуверила, а только они перестали сопротивляться моему желанию.