Человек: Фрагменты забытой истории - Чаттерджи Мохини (полные книги .txt) 📗
«Какой странный призрак, наверно, каприз фантазии» – такой была мысль, которую он увидел в мозгу своей слушательницы. Он тут же указал на стену над собой, где появилась надпись причудливыми письменами, которая в переводе гласила: «Нет на Западе благоволения неизвестному учению».
«Что за неизвестное учение?» – пронеслось у нее в уме.
Незнакомец улыбнулся и ответил: «Это суть всех учений, внутренняя истина всех религий – у нее нет символа веры, названия, ей не учат жрецы и священники, потому что она от духа, и ее не найти в храмах или синагогах. Это лишь тихий голос, слышимый в урагане и чувствующийся в шторме. Вы невольно воззвали ко мне, в чем-то более сильному, чем вы, о заботе о беспомощных и доме для бездомных. Ваше сердце выдохнуло свою молитву, душа почувствовала ее в окружающей атмосфере, и дух ободрился столь чистым дыханием, вознесшимся из низшего царства в высшее, от тела к душе, а оттуда – в область духовную».
Продолжив свою речь, он учил о тайне человеческого бытия, происхождении человека, его росте и его судьбе, и сказанные им слова записаны на этих страницах. Учитель часто возвращался и давал своей старательной ученице наставления из столь тщательно хранимой древней книги. Он учил законам жизни языком столь мудрым, что ум, выбранный для этого наставления и почтительно внимавший ему, проникся убежденностью в этой высшей истине. Уроки давались из вечера в вечер и встречались неизменным терпением со стороны их странной получательницы, и с мягкой нежностью он по капле увеличивал и развивал ее интуицию, чтобы она могла усвоить предложенное ей высшее знание. Работа продолжалась с переменным успехом и была завершена. Проходили недели, на протяжении которых таинственный учитель возвращался, пользуясь всякой представившейся возможностью, и глубоко и мудро объяснял все то, смысл чего давался ученице с трудом. Повседневные дела, которые поглощают лучшую часть почти каждой жизни, много раз врывались, вызывая перерывы и задержки, прискорбно мешавшие этому необычайному обучению.
Но однажды всему этому настал конец. Учитель больше не приходил. Сомнения и опасения, беспокойство и иллюзии мирского ума расстроили лучшие его усилия, и он увидел тщетность попыток научить мудрости натуру, разделенную и восставшую против себя почти во всем.
Но он не оставил своего дела – он послал вестника, юношу из его собственной страны, и этот посланец со всем старанием и доброжелательностью стал наставлять ученицу в Священном Предании, но это дело, как нетрудно догадаться, для него оказалось вовсе не таким, как для его учителя.
Осознание этого факта часто мелькало в уме ученицы, и однажды, как бы в ответ на ее мысль, он обратил ее внимание на противоположную стену, где, как по волшебству, на белой поверхности появились сияющие буквы:
«Испытание на настоящее ученичество – это верность интересам другого».
Иными словами, бескорыстное послушание пожеланиям его учителя стало для него путем роста и развития, и так загадка его присутствия против его личного хотения была решена. Он, улыбаясь, признал верность этого заключения и, когда приобрел еще больше доверия своей подопечной, разрешил множество загадок, разъяснение которых неощутимо поднимало душу ученицы и укореняло в ней высокие и хорошие устремления.
И пришел день, когда его визиты прекратились, и ничто не могло возместить разочарования, кроме уверенности в том, что в далекой стране учитель ожидал ее возвращения и что там уроки будут продолжены и писание завершено.
Но стоило ли повиноваться призраку? Чтобы пройти путь, указанный его воздушными пальцами, нужно было избавиться от уз, которые не так-то легко разорвать, полностью оставить в стороне все мирские соображения и положиться на себя в такой степени, которая не знакома никому, кроме переживших полное предательство. И что мог сказать мир в ответ на такое решение, ученица знала слишком хорошо. Но могущество, доброта, мудрость и искренность магов Востока и их посланца она чувствовала всей душой, и так благодарна она была сердцем и искренна умом, что это чувствовалось несомненной истиной, и настолько прекрасными и облагораживающими и не сравнимыми ни с чем другим были чувства, данные ей этими мистическими учителями, что в сравнении с ними скорее все другое казалось ложным и нереальным.
Странно, как колебания, страх и нравственная трусость могут омрачить жизнь, которая была столь необычайно озарена! И как столь жестокий яд, как сомнение, смог терзать душу неофита.
Но, увы, очень многие уверовавшие поначалу души были погублены тем же грехом. Как много светлых надежд и мечтаний потонули в темной ночи, которую он порождает! К какой бессмысленной растрате сердечного тепла он может привести, и к какой смерти в жизни, разочарованию и отчаянию он ведет!
Поначалу он приходил как таинственное вторжение какого-то душного присутствия, когда ум занимали другие вещи, его существование почти едва распознавалось и потому игнорировалось. Оно возвращалось снова и снова, пока не стало уже выглядеть нежеланным гостем, визиты которого неприятны и не нужны, но чьи притязания на гостеприимство, многократно оказанное ранее, были вполне законны. Гость, однажды любезно приглашенный, всегда остается возможным благословением или угрожающей опасностью; он уверен в теплом приеме и должен быть принят, хотя бы теплота эта уже и поостыла.
Жестокое и холодное сомнение овладело крепостью неофита, и лишь верность прошлому была достаточно сильна, чтобы сопротивляться его коварным наскокам и презрительным намекам.
Кровоточило ли сердце? Боль от раны была велика, но еще больше было чувство недостойности, сопровождавшее всякое воспоминание об учителе или учении, о великолепных возможностях, теперь упущенных. Навсегда ли? Насколько позволяет понять человеческое суждение – навсегда, но по ясному чувствованию интуиции – нет, и тысячу раз нет!
Но волна надежды спадала, а темная тень отчаяния весь день нависала над некогда устремленной ученицей. Мир и его заботы потеряли значительную часть своей важности в глазах, уставших от слез и замутненных силой подавленных эмоций. И кто в таком кризисе мог дать утешение? Только тот, чьего присутствия она была теперь лишена, потому что оно следует за безмятежностью ума, которую дает мир, хотя и не часто высоко ее ценит. Безмолвная поначалу борьба все нарастала, становилась острее, и все сильнее было чувство потери посетителей, приходивших в часы покоя, которые полностью оставили одинокую труженицу, не дав никаких объяснений.
Сердце уступало боли и сдавало от внутренней бури, физические силы таяли, источники энергии и устремленности, казалось, иссякли. И кроме собственных «плодов мертвого моря», которые приносило это бедствие, голодную и жаждущую душу начинали мучить уже новые сомнения. О беспамятная душа! Почему забыла ты обещание мудреца? Почему в этой борьбе со своим «я» были забыты наставления учителя? Под иными широтами найдешь ты того, кого потеряла, и снова возрадуешься в присутствии тех, кто был им послан. «Смелее», – шептало сердце и этим шепотом пробуждало быстро умиравшие устремления духа. Но сомнение все же гостило в этой умственной обители, причем приходило оно так же вольно, как старый и знакомый посетитель, оставаясь беспрерывно, сколько ему угодно.
Прошла зима, и весна пришла обрадовать землю своим напоминанием о лете. Цветы с борьбой пробивались через твердую, холодную землю, а первые птицы запели свои торопливые песни в зябком утреннем воздухе. Из уединенных оврагов слышалось журчание ручьев, а из загонов на склонах холмов доносилось слабое блеяние ягнят. Весна была и на природе, и в городе – время, когда детишки собирают вдоль дорог фиалки, а немногие деревья, которым позволили явить знаки весны, украсились зеленью.
Но в городе это было самым печальным временем из всех двенадцати месяцев, потому что здесь не было всей ее красоты и разнообразия, жизнедающих свойств и приятных предвкушений.
Это была весна молодых сердец и весна надеющихся, вдохновляющая весна, полная обещаний и ожиданий еще не пережитой радости и неиспробованных удовольствий. Ее тонкое влияние было повсюду, магнетизируя каждую веточку и каждый побег, живые изгороди и залитые водой растения. Обновление сил природы было видно во всем и чувствовалось в лабиринте настроений человеческих сердец. Некоторые натуры обновляют силы каждую весну, молодеют, видя возрождающуюся жизнь растительного царства, но грустны те, кому незнакомо такое обновление сердца и возрождение юных чувств и вдохновений.
