Жнани-йога - Аткинсон Вильям Волкер "Рамачарака Йог" (читать книги полностью без сокращений txt) 📗
«Доктрина метемпсихоза, если бы о ней можно было судить по ее распространению среди народов земного шара и по ее преобладанию в истории верований, могла бы почти требовать, чтобы ее рассматривали как естественное или врожденное требование человеческого ума».
Проф. Фрэнсис Боуэн.
«Когда христианство распространилось по всей Европе, олицетворенная идея его вождей была сильно окрашена этой истиной. Церковь безуспешно пыталась искоренить ее; но она долго сохранялась в различных сектах. Эту истину признавали все великие интуитивные души, как Парацельс, Бёме, Сведенборг, а также итальянцы – Джордано Бруно и Кампанелла. Ею же обогащались умы лучших германских философов: Шопенгауэр, Лессинг, Гегель, Лейбниц, Гердер и Фихте-младший серьезно проводили ее. Системы Канта и Шеллинга имеют почти соприкосновение с нею. Гельмонт-младший в своем труде „De Revolutioue Anumarum“ излагает в двухстах пунктах все доводы, которые могли бы быть приведены в пользу возвращения душ в человеческую плоть, согласно учению евреев. Из английских мыслителей – кембриджские платоники защищали идею метемпсихоза с большой эрудицией и яростью, особенно Генри Мор; а в сочинениях Кудворта и Юма оно приводится как наиболее рациональная теория бессмертия. Затем „Люкс Ориенталис“ Гланвиля представляет собой любопытный трактат о метемпсихозе. Она владела умами Фурье и Леру. В книге „Множественность жизней души“ А. Пеццани разрабатывает систему римской католической идеи об искуплении с точки зрения метемпсихоза».
Е. Д. Уокер. «Перевоплощение или изучение забытой истины».
Наконец, в конце XIX и в начале XX столетий публика познакомилась с идеей метемпсихоза под названием перевоплощения, благодаря обширной литературе, созданной Теософическим обществом и его отделениями. Таким образом эта мысль и стала более новой для западного мыслителя, и многие находили в самих себе подтверждение ее истинности. Действительно, для многих одного упоминания об этом учении было достаточно для того, чтобы пробудить в них бледные, смутные воспоминания о прежних существованиях и многие необъяснимые до той поры факты, черты характера, вкусы, склонности, симпатии, антипатии и пр. начинали делаться понятными. Западный мир познакомился с идеей о новом рождении душ в новых телах под термином «перевоплощение», что значит новое вхождение в плоть. Слово метемпсихоз, употребляемое нами, относится скорее к переходу души от одного вместилища в другое. Учение о метемпсихозе, или перевоплощении, вместе с сопутствующей ему доктриной о карме или учении о духовной причинности является одним из самых прочных камней, заложенных в фундамент философии йогов, а так же в сущности ее роль и во всей совокупности систем восточной философии и мысли. Пока человек не поймет метемпсихоза, он не будет в состоянии понять восточных учений, так как у него не будет ключа. Читатели, знакомые с «Бхагавадгитой», этой удивительной индусской поэмой, вспомнят, какой красной нитью идея о перевоплощении проходит через нее. Вспомните слова Кришны, обращенные к Арджуне: – «Как душа, облеченная в это материальное тело, проходит опыт детства, юности, зрелости и старости, так же точно в должное время она перейдет в другое тело и в других воплощениях опять будет жить, действовать, исполнять свое назначение». – Эти тела, которые играют роль оболочек для занимающих их душ – конечные вещи – вещи момента – а совсем не реальный человек. Они погибают, как погибают все конечные вещи, и пускай погибают». Наподобие того, как человек сбрасывает себя старую одежду, чтобы облечься в новую и лучшую, так же точно житель тела, сбросив свой старый, смертный облик, облекается в иную, свежую и заново приготовленную для него оболочку. Оружие не задевает реального человека, огонь не жжет его, вода не наносит ему вреда, ветер не сушит и не сметает его прочь, ибо он неуязвим и недоступен явлениям мира; он вечен, постоянен, неизменен и неизменно реален.
Этот взгляд на жизнь дает тому, кто его придерживается, совершенно новое умственное настроение. Он не отожествляет себя с тем именно телом, в котором ему выпало на долю пребывать, ни с какой бы то ни было иной материальной оболочкой. Он приучается смотреть на тело как на одежду, которую он носит, которая полезна ему для определенных целей, но которая со временем будет снята, отброшена и заменена новой и лучшей, лучше приспособленной для новых целей и потребностей. Эта идея так глубоко укоренилась в сознании индусов, что они чаще говорят: «мое тело устало», «мое тело голодно» или «мое тело полно энергии», чем «я то-то и то-то». И это сознание, раз достигнутое, дает человеку чувство силы, безопасности и власти, незнакомое тому, кто смотрит на свое тело как на себя. Первым шагом того, кто хочет схватить идею метемпсихоза и пробудить в своем сознании уверенность в ее истинности, должно быть введение в свое сознание идеи, что Я – это нечто совершенно отдельное от тела; причем оно пользуется последним, как жилищем, убежищем и средством для действия на время.
Многие из авторов, писавшие о метемпсихозе, посвящали много времени и труда и приводили много доводов в доказательство разумности этой доктрины с чисто спекулятивной, философской или метафизической точки зрения. Мы допускаем, что подобные усилия рационалистического объяснения метемпсихоза заслуживают одобрения по той причине, что многие убеждаются сперва в истинности этой доктрины таким путем. Однако мы сознаем, что человек должен почувствовать истинность этой доктрины в себе самом прежде, чем он действительно поверит в ее истинность. Иначе человек может убедить себя в логической необходимости учения о метемпсихозе, но в то же время, пожав плечами, сказать себе: «Кто знает?» и совершенно отойти от этого предмета. Но, когда человек начинает чувствовать в самом себе пробуждение сознания, «чего-то в прошлом», не говоря уже о проблесках воспоминаний, – и ощущение прежнего знакомства с данной темой, тогда и только тогда начинает он верить.
Некоторые люди имели исключительные переживания, которые можно объяснить только гипотезой метемпсихоза. Кто не испытывал сознания того, что он чувствовал то же самое раньше, что он думал о том же когда-то в неясном прошлом? Кто не был свидетелем новых сцен, которые казались ему очень старыми? Кто не встречал впервые лиц, присутствие которых будило в нем память о далеком, далеком прошлом? Кого не охватывало временами сознание глубокой старости души? Кто не слышал музыки, подчас совершенно новой, которая почему-то пробуждала воспоминания о подобных же настроениях, сценах, лицах, голосах, странах, совпадениях обстоятельств и событиях, неясно звучащих на струнах памяти, когда над ними носится дыхание гармонии? Кто не всматривался в старую картину или статую с чувством, что он видел их раньше? Кто не переживал событий, которые вызывали в нем уверенность в том, что они являются просто повторением каких-то туманных случайностей, бывших когда-то в неизвестном прошлом? Кто не испытывал на расстоянии влияния гор, моря, пустыни настолько жизненно, что настоящая обстановка как бы погружалась в относительную нереальность? У кого не было таких переживаний?
Писатели, поэты и другие люди, которые несут вести миру, свидетельствуют о таких вещах, и почти все, слышащие эту весть, признают в ней нечто, имеющее соотношение к их собственной жизни. Вальтер Скотт рассказывает в своих записках: «Я не уверен в том, стоит ли записывать, что вчера, во время обеда, меня упорно преследовала мысль о том, что можно бы назвать „предсуществованием“, т. е. смутное сознание, что ничто случившееся не было сказано впервые, что те же темы обсуждались и те же лица высказывали о них те же мнения. Ощущение это было настолько сильно, что походило на то, что называется миражем в пустыне или на то, что испытывается в бреду». В одном из своих романов – «Гюи Маннеринг» тот же автор вкладывает следующие слова в уста одного из своих действующих лиц: «Почему это некоторые сцены пробуждают мысли, которые принадлежат как бы к снам, полным неясных воспоминаний, такие мысли, какие фантазия древних браминов объясняла бы воспоминанием о прежних существованиях? Как часто случается бывать в обществе людей, с которыми мы никогда не встречались раньше, и однако чувствовать себя под впечатлением таинственного и трудно определимого сознания, что ни обстановка, ни беседующие, ни предмет беседы не вполне новы; и даже больше – чувствовать, что мы могли бы заранее рассказать то, чего еще не было».
