Сто дней до Потопа - Вознесенская Юлия Николаевна (книга бесплатный формат .txt) 📗
А вот диван, на котором они с Леночкой сидели рядышком, ничего ему не говорил – диван был немой. Похоже, что диван этот втерся в чуждую ему обстановку из сегодняшнего времени, и может быть, на нем даже спали. Правда, сверху он был накрыт зеленым, в черную и красную клетку стареньким пледом, и это несколько примиряло.
Леночка все еще рассуждала о зверях-артистах и зверях-арестантах, а он, осторожно поворачивая голову, продолжал оглядывать чудесную комнату. Теперь он уже заметил и такие вещи, которых в его прошлом не было, – например, висевшую над угловым столиком большую икону Божьей Матери в золоченом резном киоте. Иверская, кажется?.. Под иконой горела синяя лампадка, а на столике стояло на подставке большое фарфоровое пасхальное яйцо с нарисованным на нем монастырем. Издали ему показалось, что это Соловецкий монастырь. Ему очень не хотелось, чтобы это были Соловки, и он нарочно не стал приглядываться.
Он повернулся и сел боком, разглядывая стену над диваном: она почти сплошь была завешана фотографиями в больших и маленьких, квадратных и прямоугольных, круглых и овальных рамках. Боже мой, сколько же тут было разных лиц! Породистые мужские лица, многие с усами, бородками и даже бакенбардами; торжественные лица нарядных детей; красивые и строгие женские лица, больше похожие на репродукции с живописных портретов, чем на простые фотографии. Конечно, он и сейчас видит в городе много красивых молодых женщин, но почему-то ему всегда кажется, что у них не лица, а мордашки.
Вот и у его матери тоже было ЛИЦО – красивое лицо молодой дамы, даже когда она одевалась и причесывалась под курсистку. А у него не сохранилось ни одной ее фотографии, все забрали и унесли «кожаные куртки». Были только портреты Вождя, да и то не в доме, а на городских улицах. Странно, но у него никогда не появлялось желания иметь портрет Вождя в своей квартире, хотя можно было бы придумать для него какой-нибудь тайник. А возможностей было сколько угодно, особенно в юбилейный год, когда отмечалось столетие со дня рождения Вождя. Тогда его портреты только что на колбасе не печатали…
Старушка вернулась из кухни с чайником, поставила на стол темно-синие с золотом чашки и блюдо с пирожками. Пирожки были с капустой, яйцом и луком. Потом Сын Вождя иногда покупал готовые пирожки с лотков, несколько раз даже заходил в пирожковые и брал там парочку – ну конечно же, никакого сравнения!
Перед ужином хозяйка сказала, что ее зовут Мария Карповна, и он тоже как-то ей представился, но имя и отчество назвал вымышленные и потом никак не мог вспомнить какие.
Он сидел, пил чай с пирожками и блаженно пошевеливал под столом ногами в шерстяных носках: ох и теплые же они были, эти носки, и как скоро они согрели его озябшие ноги!
Мария Карповна рассказала ему, что делать массаж она научилась у своего отца: тот был другом и последователем известного натуропата Алексея Суворина и вместе с ним считал, что правильный массаж излечивает многие болезни, а уж ревматизм – определенно. Убеждая его, она положила свою руку поверх его лежавшей на столе руки и чуть-чуть пожала. Он замер.
– И делать этот массаж нужно не тогда, когда начался приступ и боль уже связала вас по рукам и ногам, а ежедневно, желательно даже по два-три раза в день. И тогда, голубчик мой, вы забудете про свой ревматизм! То есть он, конечно, никуда не денется, но ревматизм будет существовать сам по себе, а вы – сами по себе.
Он слушал Марию Карповну, а сам все глядел на ее руку, лежавшую поверх его руки, и дивился тому, что старушечья рука, вовсе даже не красивая на вид, может нести столько покоя и умиротворения. Прошло уже много лет с той волшебной минуты, а Сын Вождя мог и сейчас вызвать в памяти ощущение ее теплого и легкого прикосновения – вот тут, чуть повыше косточек…
А затем Мария Карповна и вовсе повергла его в смятение: после чая она пересадила его в кресло, сама примостилась у его ног на маленькой скамеечке и принялась разминать и растирать его колени. Конечно, боль сразу же отступила, но вместе с нею отступило и чувство реальности. Он пребывал где-то посередине между обмороком и блаженством и едва ли слышал, что там воркует возле его ног Мария Карповна…
Потом они вернулись к столу; хозяйка второй раз ходила на кухню ставить чайник, и они опять пили чай с пирожками.
Мария Карповна предложила ему остаться до ужина, но он решительно поднялся и заявил, что ему пора домой. Причина, по которой он вдруг так заторопился, была смешная и одновременно жуткая: ему срочно понадобилось опорожнить мочевой пузырь, но он не осмеливался спросить разрешения воспользоваться туалетом, боясь быть замеченным соседями по квартире. А ему так хотелось остаться, еще побыть с Марией Карповной и Леночкой! Но боязнь повредить хозяйке пересилила.
Провожая его, Мария Карповна предложила ему оставить на ногах теплые носки, а его собственные, уже просохшие на батарее центрального отопления, взять с собой.
– Это носки моего покойного мужа, они никому больше не понадобятся. Берите, не стесняйтесь! Носите на здоровье, я сама их вязала.
И будь его воля, он бы обязательно взял эти носки, ему очень хотелось их взять, но он не решился: как бы он объяснил при очередном ежемесячном осмотре квартиры появление в его гардеробе пары носков ручной вязки? Пришлось отказаться и надеть свои.
Мария Карповна записала ему на бумажке свой телефон и адрес и пригласила бывать запросто.
– Леночка у меня гостит не часто, так мы бы с вами иной раз вдвоем поскучали за чайком да разговорами. Я вижу, вы тоже, как и я, человек одинокий.
– Да, вы правы, Мария Карповна, я очень одинокий человек.
– Ну, вот и приходите запросто, голубчик! Я вас буду ждать.
Может быть, она и ждала его потом какое-то время. Но он, выходя от Марии Карповны, уже твердо знал, что никогда и ни за что не отважится еще раз прийти сюда, в эту теплую комнату с иконой Божьей Матери в переднем углу и целым иконостасом родных и знакомых над диваном.
Он вышел на улицу, свернул за угол, зашел в первую попавшуюся подворотню и помочился прямо под стеной. Ему в тот момент было совсем неважно, что его могут заметить, устроить ему скандал, даже отправить в милицию, – он не мог больше терпеть ни минуты. Главное, он успел уйти с той улицы, на которой жила Мария Карповна и где он не посмел бы сотворить такое непотребство.
Вспоминая, Сын Вождя не забывал сторожко следить за тем, что происходит в трамвае, и одновременно наблюдал город за окном. Он бездумно отметил, что портретов Вождя на улицах было намного меньше, чем в недавний юбилейный год, но все еще более чем достаточно: со стен домов, с круглых уличных тумб, даже из витрин магазинов выглядывало знакомое лицо с будто бы ласковым прищуром. Не было никакой ласки в этом прищуре, уж это он хорошо помнил…
Конечно, ушедших великих людей надо помнить и после смерти, думал он, но не так, чтобы они заслоняли жизнь живым. Он вспомнил гигантские портреты Вождя, которые загораживали по три-четыре этажа жилых домов: вечерами сквозь огромный лик Вождя фантасмагорически просвечивали окна квартир. Может быть, покойный потому и не находит покоя, усмехнулся он про себя, что его посмертное пребывание на земле искусственно поддерживается с таким упорством?
На Петроградской стороне трамвай прошел мимо неприметной улочки, обсаженной деревьями, теперь уже большими. Если выйти на следующей остановке, вернуться немного назад и свернуть в эту улочку, по ней можно дойти до небольшого кинотеатра. Было время, когда он тратил на кино все скопленные обманным курением деньги и редкие дни своей свободы.
Обнаружил он этот небольшой кинотеатрик совершенно случайно. Это было в один из ЕГО ДНЕЙ. Накануне он, как всегда в день смерти Вождя, из дома вообще не выходил, заранее закупив продукты в универсаме. Он был уверен, что, «отдежурив» этот день и убедившись, что он ни о каких диверсиях и не помышлял, его охранники, как обычно, устроили себе выходной. Была метель, он спокойно ехал на Острова, и ему вдруг показалось, что в трамвай с задней площадки вошел кто-то из «кожаных курток».
