Реальность неведомого - Прийма Алексей К. (читаемые книги читать .TXT) 📗
Я зло усмехнулся, представив себе выражение лица начальника охраны порта, когда перед ним положат на стол мой рапорт обо всем этом, пересланный по инстанциям из КГБ. Слушая вполуха бормотание Виталия, я уже начал мысленно составлять рапорт.
А Виталий между тем вещал:
– Елки-палки, да не обеднеют они, ежели мы у них иной раз пять-шесть бутылок притырим! Сами-то небось гребут под себя бутылки десятками. Положено ведь списывать какую-то часть посуды на бой. Мол, побилась часть стеклотары в пути… Сегодня перед самым рассветом отправились мы опять к причалу, к нашей заветной доске в заборе, что висит на одном гвозде и имеет характерную примету – косую царапину.
Сдвинули ее в сторону. Глядим, какие-то новые ящики лежат штабелями на причале. Штабеля плотно укрыты брезентом. Что под тем брезентом – не разглядишь. Может, «пьяный груз». А может, нет. Надо проверить… Потопали мы к штабелям… Пойми меня правильно, сосед. Пойми, почему я все это тебе рассказываю. А потому рассказываю, что ты не мильтон, а кагэбэшник. И нет тебе резона сдавать меня мильтонам, а лучше промолчать, откуда ты узнал про нашу дырку в заборе. Лучше доложить своим начальникам, что ты сам, лично, нашел ту дырку, да и дальнейшее сам все разнюхал. Уж каким таким образом разнюхал, это твои заботы… Главное – другое. Я отдаю сейчас в твои кагэбэшные руки дело, на котором ты сможешь небось заработать новую звездочку на погоны. Отдаю тебе дело о шпионаже!
Пользуйся моментом, бери. Мы с моим дружком – люди, конечно, крепко выпивающие. Но еще не настолько, понимаешь ли, упились, чтобы забыть о том, что мы русские. А значит, патриоты России, пусть и пьющие… Верно я говорю?
Приятель Виталия задергался, закивал, замычал что-то нечленораздельное, одобрительное.
– Ну, так вот, – молвил Виталий. – Когда мы, считай, почти только что из порта сюда, в наш двор, во весь дух примчались, крепко обмозговали, обсудили то, что с нами в порту приключилось. У дружка я спрашиваю: ты патриот? Он говорит: да, я патриот, а ты? Я говорю: я тоже патриот. Давай, говорю, пойдем сейчас же к одному умному мужику, который живет в нашем подъезде. Он работает в КГБ. Это дельце как раз по его части. Пойдем, говорю, и честно расскажем ему обо всем, что в порту увидели. Только я, значит, сказал это, как вдруг, гляжу, ты сам выплываешь во двор! Вот и не верь после этого в судьбу!…
Ладно, слушай, сосед, меня внимательно. Докладываю как на духу. Итак, пролезли мы сквозь дырку в заборе и вышли на причал. Едва обогнули ближайший штабель ящиков, смотрим, стоит возле причала какой-то дурацкий кораблик. Маленький, пузатый и весь деревянный. Ну, похожий на старинную шхуну из книжки с картинками. В жизни я не видывал в нашем Новороссийске таких кораблей!
Виталий отер ладонью со лба выступивший пот и продолжил свой рассказ:
– Фонарные столбы замерли вдоль причала в ряд, фонари на них ясно освещают шхуну. Я пригляделся – мать честная! На мачте над ней болтается на ветру, представь себе, какой-то иностранный флаг.
– Иностранный? – переспросил я, приподнимая брови.
– Ага! На всякий случай, если не знаешь, сообщаю: в ту часть порта иностранные корабли никогда не допускались и не допускаются. Мы с дружком так и застыли, обалдев, на месте. Верно я говорю?
– Верно, верно, – опять задергал головой приятель Виталия.
– Во, видал, он подтверждает. Вдруг видим, палуба у старинной шхуны осветилась вся, подсвеченная как бы снизу. Откуда взялся свет, мы не поняли. Потом один из бортовых иллюминаторов на шхуне откинулся.
И из него вылетела длиннейшая тонкая трубка, похожая на клистирную. Она извивалась, как змея! Трубка просвистела над причалом и, что самое поразительное, зависла во всю длину над ним в воздухе, будто была невесомой, елки-палки!… Один ее конец уходил в иллюминатор на борту шхуны. А другой замер в полутора метрах над землей как раз напротив нас. Близко замер. Так близко, что можно было дотронуться до него рукой.
– А тебе не померещилось все это?
– Забодай меня комар, если вру! Гляжу, на конце трубки блестит выпуклое стеклышко. Потом гляжу, эта зараза, то есть трубка, слегка поворачивает, как живая, свой кончик со стеклышком и нацеливает стекляшку на меня. Рассматривает меня, значит. Я это сразу сообразил, что рассматривает. Вернее, не сообразил, а скорее почувствовал. Чужой взгляд я почувствовал, понял? Неприятный такой взгляд.
Тяжелый. Давящий. Трубка в следующий момент, как бы налюбовавшись мною, разворачивает в темпе свою стекляшку на моего дружка. И начинает рассматривать его. А ее кончик со стеклышком покачивается при этом из стороны в сторону. Совсем как голова змеи, собирающейся ужалить… Ну, тут нервы у нас не выдержали. Рванули мы с дружком с причала к нашему лазу в заборе так, что только пятки сверкали! Теперь ты понял, почему я хотел с тобой потолковать?
Виталий перевел дух. Затем выставил вперед ладонь и принялся загибать на ней пальцы.
– Иностранная шхуна. Это раз. Понял? В зоне порта, куда иностранцев не пускают. Это два. Плюс хитроумная самодвижущаяся трубка с окуляром на ней. Это три… Типичная шпионская трубка, понял? Я книги про шпионов читал, я фильмы смотрел.
И, резко рубанув воздух ладонью, Виталий подвел под своим рассказом финальную черту:
– В общем так, сосед. Какой-то шпионский корабль тайно проник среди ночи в наш порт. И шарит своим шпионским окуляром по сторонам, собирает, сволочь, информацию… А ты в КГБ служишь. Больше сказать мне нечего. Следующее слово за тобой.
Чем он был, рассказ Виталия? Бредом алкоголика, упившегося до белой горячки? Но, с одной стороны, приятель Виталия то и дело кивал головой и одобрительно мычал, подтверждая тем самым рассказываемое его собутыльником. А с другой оба эти выпивохи выглядели сейчас вполне трезвыми. День только начинался, и они, судя по всему, не успели еще сегодня заложить за воротник.
Но если это не бред алкоголика, то тогда… Что тогда? Неужели некая шхуна под иностранным флагом на самом деле стоит у того причала? Кто ее пропустил туда? Ведь там, по словам Виталия, никогда не разгружались иностранные суда. И неужели взаправду есть на ее борту некое диковинное средство наблюдения, описанное моим соседом-пропойцей? И оно активно используется командой шхуны в акватории советского морского порта. Законно используется? Незаконно?
Я почувствовал, что меня охватывает охотничий азарт.
– Хорошо, – молвил я решительным тоном. – Вот моя машина, – и я указал рукой на «Москвич», стоявший в некотором отдалении в глубине двора. – Сейчас мы сядем в нее и поедем в порт. Но если вы, ребята, соврали…
– Забодай меня комар, если вру! – вскричал Виталий с жаром.
Вот так и случилось, что ранним воскресным утром шагал я неспешно вдоль забора, высокого и длинного, уходящего прямой зеленой полосой по берегу бухты вдаль.
Нужная мне досочка в заборе с ее характерной приметой сыскалась без труда. На досочке виднелась глубокая косая царапина, упомянутая Виталием. Я повел рукой, подцепил край доски ногтем, и она неожиданно легко отошла в сторону. Доска едва держалась на единственном гвозде, вбитом в нее у верхнего конца. Другая досочка, висевшая рядом, тоже болталась на одном гвозде. Когда я отодвинул и эту доску вслед за первой, то оказалось, что ширина лазейки в заборе была как раз такой, чтобы едва-едва можно было протиснуться в нее боком, плечом вперед.
Миновав лазейку, я направился к высоким и длинным штабелям укрытых брезентом ящиков, полностью скрывавших от меня вид на причал. Обогнул ближайший штабель, зашел за его торец. И осторожно высунулся из-за него, окидывая открывшуюся взору панораму быстрым внимательным взглядом.
На причале не было ни души.
Оно и понятно. День-то ведь был воскресный. Да и не та погода стояла на дворе, чтобы кто-либо из экипажа кораблей, замерших у причала, надумал прохлаждаться сейчас под открытым небом, прогуливаясь по пирсу. Дождь продолжал лить как из ведра, а шквалистый ветер подвывал, обдувая со свистом мачты и покачивая корабли.
