История магии - Леви Элифас (читать полностью книгу без регистрации .txt) 📗
Современником Кунрата был другой инициированный ученый, герметический философ и последователь Парацельса; это был Освальд Кроллий, автор "Книги Сигнатур, или Истинной и Жизненной Анатомии Большего и Меньшего Мира". Предисловие к этой работе представляет собой очерк герметической философии, написанный исключительно хорошо. Кроллий пытался продемонстрировать, что Бог и Природа, так сказать, подписывают все свои труды; что каждый продукт естественной силы носит печать этой силы, запечатленную неизгладимо, так что тот, кто посвящен в оккультные писания, может читать как в открытой книге о симпатиях и антипатиях вещей, свойствах субстанций и всех тайнах творения. Символы различных писаний были заимствованы первично из естественных сигнатур, существующих в цветах и звездах, горах и мельчайших камешках. Форма кристаллов, признаки минералов передают впечатления о мысли, осенявшей Создателя при их формировании. Эта идея весьма поэтична, она великолепна, но мы не знакомы с грамматикой этого таинственного языка миров и словаря его простой и абсолютной речи. Это было доверено лишь царю Соломону, но книги его утеряны. Кроллий намеревался не восстановить их, а попытаться открыть фундаментальные принципы универсального языка созидающего Слова.
Было установлено, что оригинальная иероглифика, основанная на первичных элементах геометрии, соответствует конституционным законам форм, определяемых переменными или комбинированными движениями, которые, в свою очередь, определяются уравновешивающими притяжениями. Простое отличается от сложного своими внешними формами; благодаря соответствию между фигурами и числами становится возможным установить математическую классификацию всех субстанций, выражаемых линиями их поверхностей. В корне этих попыток, которые являются реминисценцией науки Эдема, находится целый мир открытий, ожидаемых науками. Их предугадывал Парацельс, на них указывал Кроллий. Их последователи реализовывали демонстрацию того, что к этому относится. Что казалось ложным вчера, будет гениальным завтра, и прогресс будет приветствовать искателей, которые первыми заглянули в этот затерянный мир, в эту Атлантиду человеческого знания.
Начало семнадцатого века было великой эпохой алхимии; это был период Филиппа Мюллера, Джона Торнебурга, Михаэля Майера, Ортелия, Потерия, Томаса Нортона, барона де Босолейля, Давида Планиса Кампе, Жана Дюшесне, Роберта Флудда, Бенджамина Мустафы, д'Эспанье, Космополита — который находится в первом ряду, де Нюисмана, который перевел и опубликовал труды Космополита, Иогана Батиста ван Гельмонта, Евгения Филалета, Рудольфа Глаубера, великолепного сапожника Якоба Беме. Главные среди этих инициатив были посвящены в исследования Трансцендентальной Магии, но они скрывали это одиозное имя под покровом герметических экспериментов. Эликсир мудрости, который они хотели открыть и вручить своим ученикам был научным и религиозным синтезом, спокойствием, которое пребывает в суверенном единении. Мистики были верными иллюминатами, потому что так называемый иллюминизм был универсальной наукой света.
Весной 1623 года на улицах Парижа было развешено следующее объявление:
"Мы, полномочные посланцы Братства Розы и Креста, видимо и невидимо проживая в этом городе, по милости Всевышнего, к которому обращены сердца всех мудрецов, даем наставления, без внешних средств, по разговорному языку стран, где мы находимся, и избавляем людей, которые сотрудничают с нами, от ужаса и смерти. Если кто-либо проявит к нам простое любопытство, то он никогда не будет сообщаться с нами; но если он имеет серьезное желание быть вписанным в регистр нашего братства, мы, распознаватели мыслей, объявим такого человека соответствующим нашим ожиданиям, но только не раскрывая места нашего пребывания, поскольку самой мысли в союзе с твердой волей читателя будет достаточно, чтобы сделать нас известными ему, а его нам".
Общественное мнение было захвачено этим таинственным манифестом, и если кто-нибудь открыто спрашивал о том, кто такие братья розенкрейцеры, некий незнакомец отводил его в сторону и сурово говорил:
"Предопределенные к преобразованию, которое скоро должно произойти во всей вселенной, розенкрейцеры являются хранителями высшей мудрости, и как непоколебимые обладатели всех даров Природы, они с удовольствием раздают их. Где бы они, ни оказались, они знают все, что происходит в остальном мире лучше, чем если бы они присутствовали там; они выше голода и жажды, не имеют возраста и не боятся болезней. Они могут командовать самыми могучими духами и гениями. Бог покрывает их облаком, чтобы защитить от врагов и, если они не желают этого, их нельзя увидеть, даже имея зрение орла. Их общие собрания происходят в пирамидах Египта; но, как некогда скала исторгла источник Моисея, эти пирамиды отправились с ними в пустыню и последуют за ними до тех пор, пока они не войдут в землю обетованную".
Глава VI. ПРЕСЛЕДОВАНИЯ МАГОВ
Греческий автор аллегорической "Таблицы Кебета" приводит удивительное заключение: "Есть лишь одно добро, которого следует желать: это мудрость, и есть лишь одно зло, которого надо бояться: это сумасшествие". Моральное зло — действительно болезнь, преступление и, буквально, мания. Отец Илларион Тиссо заслужил наши сердечные симпатии, когда в своем экстравагантном памфлете провозгласил, что вместо наказания уголовных преступников мы должны окружить их нашим попечением и лечить, но тем не менее, разум довлеет к протесту против чрезмерно милосердных толкований преступления, последствием которых было бы разрушение санкций морали и разоружение права. Мы уподобляем манию отравлению и, видя, что последнее почти всегда является волевым актом, мы одобряем мудрость судей, которые наказывают проступки и преступления, совершенные в пьяном виде, не считая извинительной добровольную утрату разума. Может быть придет день, когда это самонаведенное условие будет считаться отягчающим обстоятельством, и когда мыслящее существо своим действием поставит себя вне разума, оно найдет себя также за пределами ограды права. Не является ли право разумом человечества? Горе тому, кто опьянел, произошло ли это от вина, гордыни, ненависти или даже любви. Он становится слепой, несправедливой игрушкой обстоятельств, он оказывается ходячим бичом и живым роком; он может убивать или насиловать; он разнузданный дурак, будем именовать его так. Общество имеет право на самозащиту; это более чем право — это обязанность.
Эти рассуждения вызваны преследованиями магов, о которых пойдет речь. Церковь и общество часто обвиняли в убийстве дураков. Мы отметили, что колдуны были дураками, но их глупость была глупостью извращенности. Если некоторые невинные, но больные люди среди них преследовались, это было несчастьем, за которое ни церковь, ни общество отвечать не могут. Каждый человек, осужденный по законам своей страны и юридическим формам своего времени, осужден справедливо; его возможная невинность находится в руках Бога; перед людьми он есть и должен оставаться виновным.
В замечательном романе "Бесовский шабаш" Людвиг Тик описывает святую женщину: бедное старое создание, изнуренное истощением, умственно ослабленную постами и молитвами, которая, полная ужаса к колдунам, в избытке смирения обвинила себя во всех преступлениях, уверовала в то, что она ведьма, созналась в этом и была сожжена заживо. Что доказывает эта история, если она истинна? Не более, чем возможность судебной ошибки. Но если такие ошибки возможны в действительности, их не должно быть по справедливости, ибо к чему пришло бы тогда человеческое правосудие? Сократ, осужденный к смерти, мог бежать, и его собственные судьи обеспечили бы ему надлежащие средства, но он уважал законы и потому решил умереть.
В суровости приговоров надо считать виновными законы, а не суды средневековья. Был ли Жиль де Лаваль, о преступлениях и наказании которого мы рассказывали, осужден несправедливо и не следовало ли его простить, как дурака? Были таковыми те страшные слабоумные, которые составляли любовные напитки из жира младенцев. Более того, Черная Магия явилась общей манией той несчастной эпохи. Из-за постоянной обращенности к вопросам колдовства сами судьи иногда оканчивали тем, что считали себя причастными к тем же преступлениям. Бедствие становилось эпидемическим, и наказания, казалось, увеличивали число виновных.
