Люди пути. О суфиях, суфизме и суфийских историях - Раджниш Бхагаван Шри "Ошо" (серии книг читать онлайн бесплатно полностью .txt) 📗
Хасан бросился к ногам этого незнакомца. Хасан — ищущий, поэтому Хизр явился, чтобы помочь ему. Хасан — искренний ищущий, но на ложном пути, искренний ищущий, но окутанный, как облаком, ошибочными идеями, — отсюда появление Хизра. Когда вы искренни, даже если вы не правы, вы найдете мастера. А если вы неискренни, то пусть вы тысячу раз правы, вы все равно не найдете мастера, потому что мастер может установить контакт только с искренним человеком.
Этот человек ищущий, Хасан — это великий ищущий. Он ходил от одного мастера к другому, он бродил по всем суфийским местам, пытаясь узнать... И он был готов. Когда кто-то что-то говорил, он был готов понять. Он моментально смог увидеть суть, что «этот человек спас шестерых, а я не смог спасти даже одного. Бог выразил свое мнение относительно меня, что я еще не стал инструментом». Тогда он не стал сопротивляться. Он упал в ноги Хизру и сказал: «Спаси меня. Ты спас шестерых, а я тону в собственной гордости. Спаси и меня тоже, иначе я утону». Хизр сказал: «Я помолюсь, чтобы Бог смог реализовать твою цель».
И это то же, что я говорю вам: я молюсь, чтобы Бог смог реализовать вашу цель.
Достаточно на сегодня.
Глава 14
Перетягивание каната
Первый вопрос:
Ошо, я хочу стать просветленным. Почему ты не поможешь мне?
А для чего я здесь, по-твоему?
В том, что касается меня самого, — моя работа завершена. Я здесь только для вас. И хотя я делаю все, что могу, но и ты делаешь все, что можешь, чтобы мне помешать. Это перетягивание каната. Это конфликт между мастером и учеником.
Помни: это конфликт. Ученик остается противоречивым в своем желании. Он хочет стать просветленным, но он хочет просветлеть таким, какой он есть. Он не хочет меняться, в этом противоречие. Вы бы хотели попасть в рай, но такими, как есть. Это невозможно.
Такие, как есть, вы не можете стать просветленными. От вас придется отрезать и выбросить почти все, что составляет вашу суть. Это равносильно самоубийству. Это болезненно, это невероятно болезненно, потому что вы всегда считали то, что должно быть отрезано, своей сутью. Вы отождествились с ним настолько, что вы визжите, кричите, вы убегаете, вы прячетесь, вы закрываетесь.
Я понимаю вопрос и желание. Да, ты бы хотел стать просветленным, но тебе хотелось бы стать просветленным очень задешево, не проходя через боль, через страдание. А совершенствование приходит через страдание. Оно приходит через невыносимую боль, это тяжело, за это приходится платить. И плата не деньгами, плата самой вашей глубинной сутью. Плата — это ваша самая глубочайшая жертва. Ученик должен исчезнуть.
Мужчина встретил хорошенькую девушку и влюбился в нее. Однажды он повез ее кататься на лодке, и вдруг она упала за борт. Он схватил ее за волосы, но в его руках остался парик. Он дотянулся до руки, и таким же образом отвалился протез.
Он сказал: «Дорогая, соберись, мне нужно твое содействие, иначе я не вытащу тебя».
Вот что постоянно происходит между мной и тобой. Ты должен немного посодействовать мне. Я знаю, что иногда ты содействуешь, но твое содействие является содействием только снаружи, лишь видимостью. Глубоко внутри ты продолжаешь сопротивляться. Даже когда ты сдаешься, ты продолжаешь подсматривать уголками глаз — как далеко идти? — и ты идешь ровно настолько, насколько видишь, и ты постоянно настороже, чтобы, если понадобится, можно было сразу отступить назад. Твоя сдача не является путешествием в один конец. А пока она не станет путешествием в один конец, я не смогу тебе помочь.
И дело не в том, что я не хочу тебе помогать. Для моего пребывания здесь нет никакой другой причины. Моя работа завершена. Со мной ничто уже не произойдет, даже если я проживу двадцать лет, тридцать, сорок, сто или тысячу лет. Все, что должно было произойти, произошло. Для меня время исчезло — и так же исчезла так называемая жизнь.
Я в этом теле только для того, чтобы вы могли меня видеть. Даже в теле очень немногие могут видеть, когда же меня не будет в теле, те, кто смогут меня видеть, станут еще большей редкостью. Но вы не содействуете. Поэтому вы по-прежнему не понимаете меня.
Например, всего два дня назад одна саньясинка-француженка сказала мне, что она в замешательстве, что она не может решить, стоит ли ей вернуться или остаться еще немного. Я всмотрелся в нее... изменения не за горами, ею нужно было лишь пробыть здесь немного дольше, может быть, еще четыре, пять, шесть недель. И она бы сделала большой шаг навстречу сатори. Но если бы я ответил ей: «Пробудь здесь еще несколько недель, и с тобой нечто произойдет», — тогда само мое предсказание помешало бы этому, потому что тогда она стала бы жадной, тогда она бы только и делала, что ждала в нетерпении. И не только ждала, она бы начала требовать: «Почему это не происходит?» И сама эта мысль: «Почему это не происходит? Когда же это произойдет?» создала бы в ней напряжение, и это событие стало бы невозможным.
Поэтому я не мог предсказывать, так как само предсказание поменяет всю ситуацию. Я не могу сказать прямо: «Оставайся здесь еще несколько недель, и с тобой нечто произойдет», — это невозможно, ничто не произойдет. Даже если я скажу: «Побудь здесь еще несколько недель, это будет хорошо для тебя», смутное желание может возникнуть в ее душе, слабая надежда. Нет, я не могу ей сказать ничего прямо, я должен быть очень уклончивым.
Поэтому я сказал ей: «Побудь здесь несколько недель и проведи еще две или три группы», — а она проводит группы. Это не имело никакого отношения к ее собственному росту, я ничего не говорил напрямую о ее собственном росте. Она вроде согласилась, но я наблюдал и видел, что согласие было только наполовину, не более того. Лишь... едва достаточно, чтобы остаться. Оттого, что я попросил ее остаться, она не испытывала радости, не чувствовала счастья. Она не могла почувствовать дар, благословение. Из-за того, что она не испытывала радости, возможность ее роста уменьшилась вдвое.
Но то, что должно было произойти с ней, могло произойти только в праздновании. И хотя она была здесь, но не по-настоящему здесь. Она была здесь только потому, что я так сказал. Поэтому вероятность того, что с ней что-то произойдет, упала вдвое.
Затем я ей сказал, что, если она хочет что-то сделать, и это не совпадает с моим мнением, ей не нужно чувствовать себя виноватой. Она тут же обрадовалась! И уехала. Теперь не было нужды чувствовать себя виноватой — казалось, она только и ждала, чтобы я это сказал. И хотя я ранее просил ее остаться, она даже не подождала, чтобы спросить меня, она мне даже не сообщила. Она просто уехала. Она оправдывалась перед другими: «Ошо сказал, что, если ты сделаешь что-то вопреки моему совету, тебе не нужно чувствовать себя виноватой. Так отчего я должна чувствовать вину? Я уезжаю».
В этом хорошо только одно: она никогда не узнает, что упустила. Как вы можете знать? Многие из вас продолжают упускать, но вы никогда не узнаете, что вы упускаете. Мне только грустно из-за вас, я чувствую сострадание, когда вижу, как кто-то упускает. Он может даже не осознавать, что упускает. Он может промахнуться всего на несколько дюймов — дом очень близко. Но он никогда не осознает, он никогда не сможет оглянуться назад. Как он может?
И вот она уехала. Я не мог сказать ей напрямую, я должен был говорить уклончиво. Она не смогла понять моего иносказания, и она нашла объяснение — что Ошо разрешил... То, что я сказал, было просто помощью, чтобы вы не чувствовали себя виноватыми. Я не разрешал делать все, что вам заблагорассудится, я не говорил идти против моего совета. Я просто сказал, что если тебе хочется уехать, и для тебя невозможно следовать моему совету... Я не говорю, что, не следуя моему совету, вы что-то приобретете, я говорю, что вы что-то упустите — но не нужно чувствовать вину. Упустить — это уже означает наказать самого себя. Зачем усиливать это чувством вины?
