Христианское юродство и христианская сила (К вопросу о смысле жизни) - Экземплярский Василий Ильич (читать лучшие читаемые книги .TXT) 📗
И однако не эта мысль о будущих веках, когда все человечество придет ко Христу, когда все будут просвещенными и добрыми, не это давало смысл жизни работникам Христовым в мире, не это было их путеводной звездой. Забота о завтрашнем дне в деле созидания Царства Божия также не должна была входить в содержание духовной христианской жизни, как и забота о завтрашнем дне в жизни личной. Господи, говорили ученики Христовы, восторженно радовавшиеся Воскресению Его, не в этом ли году Ты восстановляешь царство Израилю? Господь ответил им, а с ними вместе и нам всем: "Не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в своей власти" (Деян. 1:7). Не дано вам знать, стало быть, и не надо вам знать, это не ваше дело, не предмет ваших забот. Каждый верующий должен был знать нечто другое, то именно, что день Божий наступит неожиданно, что каждое мгновение жизни нужно ждать Христа, иметь елей в светильниках своих для встречи небесного Жениха, иметь сердце чистое для того, чтобы радоваться Ему и приветствовать Его словами: "Ей, гряди, Господи Иисусе" (Откр. 22:20). Вся дивная таинственность созидания Царства Божия на земле исчезла бы в тот момент, если бы сказано было, что настанет Царство Христа тогда, когда все придут к Нему, и от такого успеха зависело бы завершение дела Божия на земле. Но этого не было и быть не могло. Скорее обратное: апостол высказывает определенное убеждение, что все, хотящие жить благочестиво, гонимы будут. Христос говорит, что в последние времена умножатся беззакония, иссякнет любовь — живительное начало Божьего Царства. В таинственных образах Откровения рисуются последние судьбы Царства Божия на земле, и это Царство представляется гонимым, верующие — обиженными и малочисленными, зло — торжествующим. Не хочу подробно развивать этих мыслей, не хочу гадать и объяснять то, что, по воле Божией, осталось сокрытым от нас. Одно утверждаю: нигде в Евангелии не говорится, что Царство Божие на земле осуществится видимо, что все придут ко Христу здесь же и что наша земля сделается царством света и радости. Этого не обещается, и нет данных даже на это надеяться. Недаром человек, полный бесконечной любви ко Христу, человек, отдавший все свои бесконечно богатые силы на служение Его Царству на земле, убежденно говорил, что если только в этой жизни мы надеемся на Христа Иисуса, нет более несчастных людей, чем мы. И если Христос не воскрес, суетна вера наша, нелепа и проповедь наша (1 Кор. 15:14,19). Крест Христов, как я сказал, является уделом каждого христианина, одинаково и в начале исторического пути христианства в мире, и в конце этого пути. Нельзя представить себе даже поколения сытых и смеющихся христиан в конце этого земного века как завершения дела Христова на земле. И действительно, скорби, лишения и гонения предрекаются так же последним ученикам Христа в мире, как и первым.
Ясно после этого, что не будущее счастье людей, не успехи даже Царства Божия на земле осмысливают жизнь нашу на ней. Плоха была бы та религия, которая, указывая в этом цель и смысл жизни, сама же предсказывала, что зло на земле всегда будет сильно и царственно. Нет, как для каждого и в каждом невидимо Царство Божие, составляя достояние его сердца, так таково же оно и во всем мире. Нам заповедано работать для этого Царства, указано, что нужно делать, чтобы участвовать в строительстве Божием, но планы и цели его так же сокрыты от нас, как неведомы были они и первым ученикам, как неведомы для каждого из нас конец нашей жизни, ее назначение, ее сравнительная ценность. Как в нашей жизни, так и в общественной работе христианство одинаково требует от нас совершенного самоотречения, всецелой преданности всего себя в волю Божию. Напрасны стремления угадать сроки и цели Божьего строительства на земле, и не в успехе этого дела залог нашей энергии в служении добру.
Но если так, то что же тогда осмысливает жизнь нашу, служение наше Богу в мире? На это отвечает апостол словами: "Мы спасены в надежде" (Рим. 8:24).
Надежда не есть удел одних христиан. Это закон вообще нашей жизни, ограниченной временем, когда нет настоящего, а все либо в прошлом, либо в будущем. "Кто пашет, должен пахать с надеждою, и кто молотит, должен молотить с надеждою получить ожидаемое" (1 Кор. 9:10). В этих словах апостол на простом примере определяет характер всей нашей жизни. Надеждой живет скупец, отказывающий себе во всем и лишающий себя высшей радости давать свое другим; надеждой живет каждый учащийся и учащий, каждый делающий что-либо в жизни, к надежде призывают и те, которые проповедуют жить ради блага будущего человечества. Надежда же, наконец, является одним из светил в христианском кругозоре, освещающим путь христианина в мире. Надежда по своей психологической природе — та же вера, только в ней еще больше затрагивается наша эмоциональная сго- оона, она еще больше заставляет трепетать наше сердце, побуждает волю все идти, идти. И надежда христианская, говоря опять словом апостольским, "не постыжает" (Рим. 5:5): надежда озаряет путь жизни и так же соединяет со Христом верующего в делании его, как вера в сознании нищеты своей.
Моему сознанию ясны две волны сомнения и страха, обуревающие душу людей, желающих жить по Христу. Эти волны я описал, как умел. Первая из них несет скорби, лишения, одиночество и отверженность каждому, хо- "ящему в мире жить по Христу; а вторая — бессилие всех трудов человека в делании его на ниве Христовой, бессилие миллионов и веков работы на ней. И спасение от этих волн, несущих смерть и отчаяние в самую душу Hairy, только в надежде христианской, которая, конечно, есть тот же Христос.
Так как горе в мире безмерно, скорби его глубоки, а страдания неисчислимы, то без утешения, без надежды жизнь наша вообще немыслима. Если нет надежды, то нет и оправдания жизни. И человечество всегда жило надеждами. Все то множество путей, какими шло в мире человечество и какими теперь оно идет, все эти пути озарялись той или иной надеждой. Погасала надежда, погасала и жизнь; разгоралась надежда, и жизнь возрастала, крепла воля, росла уверенность, неустанно работало сердце. Жило человечество и такими надеждами, которые недостойны человека, жило и мечтами о светлом и чистом; вдохновлялось близко лежащей целью, но радовалось и далекому будущему. Всегда и везде смысл жизненному пути сообщала надежда, независимо от направления самого пути, независимо от большей или меньшей ценности содержания самой надежды. Если последняя оказывалась обманутой, то или и сеет жизни потухал для человечества, или новая звезда появлялась на горизонте человеческой жизни, новая надежда манила его вдаль, все идти и идти.
Мы посмотрели на пути христианской жизни в мире, и оказались эти пути скорбными и в мирском смысле безнадежными. Как шелуха с зерна, так и все мирские надежды ничтожны для того, чтобы напитать алчущее и жаждущее правды христианское сердце. Близкие утешения так же отталкивают христианина, как и возвышенные речи о торжестве прогресса в мире. Нужно признать, что христианство не удалось, нужно или отказаться от стремлений пересоздать жизнь, либо других путей искать для этого; или же нужна высшая христианская надежда, которая непоколебленной может стоять среди натисков всех разъяренных волн моря жизни.
Христианство предметом надежды имеет, конечно, опять-таки Христа, но в конкретном образе приходящего вторично на землю в славе Отца Своего и Основателя нового неба и новой земли, по слову апостола: "Се, творю все новое" (Откр. 21:5). Я сказал, что вне надежды на Христа Воскресшего, вне веры в будущую загробную жизнь личности и Небесное Царство Христа, вне этой веры христианство является одним из типов такого оптимистического учения о жизни, которое полно внутренними противоречиями и, во всяком случае, разделяет участь всех теорий, говорящих о спасении жизни будущего ценой жертвы прошлого и настоящего. Совершенно новое освещение получает путь человеческой жизни в мире, озаряемый идеями всеобщего воскресения и Царства Христова Небесного. Те, казалось бы, несокрушимые преграды на пути христианской жизни в мире, которые должны вовсе обессмыслить эту жизнь и обесценить ее с точки зрения "мирского" разума и даже "мирской" совести, человеческой правды, — эти преграды, эта тьма рассеивается лучами названной христианской надежды, рассеивается и фактически и, если можно так сказать, принципиально.
