»Небесный огонь» и другие рассказы - Николаева Олеся (первая книга .txt) 📗
Вдруг с грохотом распахнулась дверь и на пороге показалась наша княгиня: это она распахнула ее ногой.
— Сколько можно задерживать этих прекрасных молодых людей, — возвестила княгиня. — Я уже соскучилась по ним! Я хочу повезти их на русское кладбище!
Лилия Александровна смерила ее строгим взглядом.
— Неужели вам не скучно? — не унималась княгиня. — Наверняка это что?то академическое, покрытое пылью времен…
— Нам безумно интересно…
— Что — какое?нибудь ученое богословие? Что-нибудь такое чопорно — партикулярное?.. Вот еще охота! Ты поедешь с нами на кладбище? — спросила она Лидию Александровну.
— Езжайте одни. С миром. Когда?нибудь мы еще договорим, — отпустила нас Лидия Александровна.
Мы сели в машину к княгине, хотя до кладбища можно было дойти и пешком.
Возле кладбища какие?то арабско — африканские дети гоняли мяч. Их согревало последнее осеннее солнышко… Мы зашли в храм, поставили свечи, помолились, потом отправились от одной могилы к другой: от Бунина к Бердяеву, от отца Сергия Булгакова — к Феликсу Юсупову.
— Не люблю кладбищ, — поежилась княгиня, когда мы двинулись к машине, назад. — Я люблю жизнь!
Она достала ключ, он пискнул… Увы! — машина была открыта.
— Я не заперла машину! — воскликнула княгиня, кидаясь к заднему сиденью, где лежали все наши пожитки и откуда она так и не вынула пакет с водкой и икрой.
— Они украли! — только и произнесла она.
Действительно, пропала шикарная, из оранжевой буйволиной кожи тончайшей выделки сумка моего мужа, которую он привез из Америки. Она могла складываться до размера барсетки. А можно было ее раскинуть, как чемодан, и в нее помещалось все. В боковом кармашке ее было огромное количество десятифранковых монет — штук сорок, которые я туда складывала, с тем чтобы потратить на подарки. Но главное — пропал пакет с водкой и икрой. Той икрой, десятибаночной,
двухсотграммовой, ради которой, по молитвам настоятеля и протоиерея отца Владимира Рожкова, Господь затмил глаза московским таможенникам, так что они смотрели и не видели, а также вывел из игры швейцарских и французских пограничников… На заднем сиденье осталось только… норковое манто княгини!
Как, норковое манто? — спросите вы. — Так его же в первую очередь должны были украсть…
Э, нет! Дело в том, что тоненькая норка была с испода незаметна. А сверху — это был как бы черный плащик. Плащовка. Достоинство аристократов — не выпячивать свое богатство, чтобы — не пахло деньгами. Скромная роскошь и прикровенный шик. Это у плебеев все наоборот: златая цепь на дубе том.
Мы огляделись. Мяч арабо — африканское юношество уже больше нигде не гоняло. Все было тихо и темно.
— Княгиня, вы очень расстроились?
— Да, — она как?то сникла. — Но я сама виновата. Забыть запереть машину — это что? Как мне жалко подарков отца Владимира! Десять банок икры! Сын так меня будет ругать, так ругать! Вы только ему не говорите. Ну, что теперь — назад, в Париж?
И в молчании мы помчались обратно.
— Вы, правда, цените отца Владимира? — снова спросила княгиня. — Вы понимаете, какой он душка, что он за человек?
— Понимаем…
— Слава Богу, что мы уже успели передать княгине эту злосчастную икру с водкой, предъявили все десять банок, — сказала я, когда мы простились с ней. — Хороши бы мы были, если бы произошло все то же самое, но до того, как она воочию увидела их! Как бы мы оправдывались! Какой был бы соблазн подозревать, что это мы все сожрали!.. Ужас…
По счастью, княгиня позвонила отцу Владимиру и сама рассказала ему, как не потрудилась вынуть из машины его гостинцы и как ее обокрали…
Он был очень расстроен. Какой?то остался у него осадок… Он даже пробовал сердиться на меня. Но как только я это подметила, я довольно резко ему ответила:
— Отец Владимир, все! Ваши молитвы имеют ограниченную сферу влияния. Вы просили, чтобы нас пропустили через границу, — нас пропустили. Вы просили, чтобы нас даже не заметили, — нас не заметили. Вы благословляли нас передать ваши дары княгине? Мы передали. А просили вы, чтобы нас с княгиней после этого — не обокрали? Нет, не просили. Благословляли ее запирать машину? Нет, не благословляли! Ну — так и что теперь?
Ему нечего было мне возразить.
Возмездие
Разговор зашел о возмездии. Началось с того, что священник отец Валентин, служивший в Подмосковье, завел речь о воровстве.
— Никто не является таким профессиональным экспертом в социальной сфере, как священник. Когда у меня исповедуются работники торговли нашего городка, я понимаю, что у нас просто повальное воровство, — посетовал он.
— Что, прямо товары воруют? — удивилась Ирина Львовна, моя соседка по даче, зашедшая ко мне «пересидеть темноту»: у нас в поселке часто отключают электричество, но не целиком, а отдельными линиями. Вот дача Ирины Львовна и оказалась на этот раз на такой «линии». Теперь она сидела с нами под большой лампой, пила чай и с интересом слушала священника.
— Ну да, и товары, бывает, крадут, и обвешивают, и обсчитывают… Даже как?то у них и не принято без этого, — вздохнул отец Валентин.
— А вы что? Отчитываете их за это? — поинтересовалась Ирина Львовна.
— Бесполезно. Они мне в ответ: а детей чем кормить? А за квартиру платить? Так что я их просто… пугаю.
— Как — пугаете?
— Возмездием. Говорю — за каждый украденный рубль ответите десятерным. Этого они боятся.
— Как же так? — не унималась Ирина Львовна. — Кому это десятерным будут отвечать? Милиции?
— Да Бог им пошлет такую ситуацию, когда их самих обманут и они потеряют больше, чем сами украли, — сказала я. — Даже мои дети чуть ли не с младенчества эту математику знают.
— Они что — крали? — ужаснулась Ирина Львовна.
— Нет, не крали. Но бывало, что кассирша в метро или в магазине ошибалась в их пользу, а они, заметив это, как ни в чем не бывало брали шальные денежки, дескать «Бог послал». И буквально через два — три дня наступало возмездие: при первой же возможности их обсчитывали в другом месте или они вовсе теряли кошельки. И это происходило именно тогда, когда я давала им много денег — или в школе нужно было заплатить за проездной, или за экскурсию в другой город внести немалую сумму… Словом, они, это раз испытав на себе, никогда лишней копейки чужой не возьмут.
— И как вы хотите, чтобы с вами поступали люди, так и вы поступайте с ними, — процитировал отец Валентин.
— Ну да, в плане воспитания — это, конечно, хорошо. Но в жизни все совсем не так, — махнула рукой Ирина Львовна. — Некоторые крадут, крадут, а им хоть бы что…
— Значит, их дела совсем плохи, — вздохнул отец Валентин. — Верный признак того, что Господь особо печется о человеке, это когда его сокрытые согрешения настигают его извне. Предстают въяве.
— Это как? — спросила Ирина Львовна.
— Осудил кого?нибудь — и тут же сам впадаешь в подобное прегрешение. Или соврал, а это тут же и воплотилось.
— Действительно, — вспомнила я. — У меня есть приятель, который спасался от армии тем, что симулировал астму. И как только ему вручили белый билет, он тут же и заболел. Именно астмой. Или я тоже, бывает, навру, что простудилась, хотя абсолютно здорова, просто мне не хочется лишний раз выходить из дома, и тут же у меня начинается насморк, озноб.
— А уж если над кем посмеешься, так жди, что сам попадешь в нелепую историю, — заключил отец Валентин, — Как говорит наша приходская юродивая, кто над кем посмеется, тот на того и поработает.
— Нет, — решительно замотала головой Ирина Львовна. — У меня такого не бывает. Все это сказки какие?то…
И она побрела домой, потому что, по ее расчетам, на даче уже включили электричество.
Теперь надо сказать несколько слов про Ирину Львовну. Это — пятидесятипятилетняя вдова, но не «несчастная вдовушка», которую потеря мужа сломила и состарила в одночасье. Нет, она не позволила себе расслабляться в скорби, а напротив, взяла себя в руки, даже как будто взбодрилась и начала новую жизнь, при этом слова ее приобрели категоричность, а жесты — властность. Одежда весьма ладно облегала ее кругленькую фигуру, волосы она красила краской «Золотой пляж» и, как я полагаю, была весьма даже не против встретить какого — нибудь достойного мужчину ее возраста, чтобы связать с ним оставшуюся жизнь. Может быть, она бы уже так и сделала, потому что вроде бы какие?то поклонники у нее были, да уж очень ей мешала «завышенная самооценка», о которой она говорила просто как о высокой.
