Дорогой ценой - Рой Кристина (читать книги txt) 📗
Кто знает, как чувствует себя душа, которая в таком случае сознаёт себя виновной в случившемся. «Я ничего не мог сделать, он сам виноват, говорил себе Коримский. Почему он мне сразу не сказал о своём состоянии? Я бы дал ему возможность лечиться если бы он мне написал в своём письме: «Я болен, поэтому ухожу из аптеки». — Я послал бы его на курорт. Но он всё скрывал от нас Раушер ему был ближе. Он виноват, что я унизился перед этим человеком».
Таким образом, Коримский старался заглушить обвиняющий его голос, твердивший ему: «Он работал у вас до изнеможения, а вы выгнали его из дома».
«У источника спасенья будешь ли меня встречать?
Там, во славе наслажденья я смогу ль тебя обнять.
Там другие в звуках пенья будут мне привет слагать.
У источника спасенья будешь ли меня встречать?
Да, я встречу, где источник, да, тебя я встречу там,
Где течёт живой источник, да, тебя я встречу там».
Под звуки этой песни Николай читал дневник своего умершего друга, и перед ним ещё полнее раскрылась его душа. Из этих записей он узнал о том, какую работу Урзин проводил в Н. Вдруг Николай Коримский прочитал такое, от чего нельзя было не вздрогнуть.
«Сегодня я был у доктора К. Моя болезнь достигла своей высшей точки. Врач сказал мне, что я проживу едва ли год. Господи, я ещё так мало сделал и так мало времени осталось мне служить Тебе» О, я прошу Тебя, дай мне силы быть Тебе верным до конца и сделай этот мой последний год благословенным годом, чтобы я ещё многим душам мог указать путь ко спасению».
«Едва полгода прошло с тех пор, — подумал Николай. — Значит, доктор ошибся. Стало быть, Мирослав знал, когда он пришёл к нам, что жить ему оставалось недолго».
С волнением Никуша читал дальше. Сердце его сильно забилось, когда он прочёл следующее:
«О, что я сегодня узнал! Какая печальная весть. Николай отравился! Господа, рассказывавшие об этом друг другу, очевидно, не подозревали, кто слышит их разговор и что от этого кровью обливалось сердце брата. Мой Никуша, ах, мой Никуша! И у меня нет возможности поспешить к тебе! Все сейчас в таком горе, а я не могу им помочь! А так ли это? Им нужен провизор, а я здесь освобожусь только в ближайшие дни. Может быть, пан Коримский взял бы меня? Но пойти к нему в услужение? Ах, это больно!
Тихо, душа моя, что это за мысли? Ведь таким образом я попал бы к Никуше! И, может быть, я мог бы свидетельствовать перед ним о Господе? Но это самопожертвование, это ежедневное волнение, а я так болен… Но кто принесёт им Свет, если я этого не сделаю?».
По щеке Никуши скатилась слеза. Он на мгновение закрыл глаза, а потом стал читать дальше.
«Слава Господу, моё прошение принято. Я пишу уже с дороги.
После трудной борьбы мне снова светит свет мира. Да, я за всё воздам любовью. Я не нарушу моего обещания, дедушка. Я тебе обещал никогда ничего не принимать от Коримского, но я не обещал никогда ему ничего не давать. Так как он мне не позволил всю жизнь быть ему любящим сыном, я хочу хотя бы как подчинённый послужить ему из последних моих сил. Ведь он никогда не узнает, кто жил под его крышей. Мой позор я и дальше понесу один».
Со страхом и удивлением Николай стал пролистывать книжку и искать между изложениями мест из Священного Писания и текстами песен замечания, относившиеся лично к нему или Мирославу. Их было трудно найти, потому что он мало писал о себе.
«Я видел Никушу. О, какой красивый у меня брат, хотя он сейчас так болен! Он так страдает, а тебе, душа моя, твои страдания иногда кажутся невыносимыми! Что они в сравнении с его страданиями? Верно, что ты страдаешь от рождения; но те неожиданные, внезапно появившиеся страдания сильнее. О, если бы я мог умереть вместо Николая, чтобы любимый сын остался с отцом! Как он его любит! И Никуша достоин этой любви. О, если бы я мог добиться хотя бы немного склонности от него! Но меня он почти не замечает. И всё же я рад его видеть и служить ему! Я видел Маргиту… Бедная моя сестричка! Господи, приведи Ты Сам всё в порядок, дай, чтобы они могли соединиться. У людей многое невозможно, но для Тебя нет преград».
Перед внутренним взором Николая вставали картины недавнего прошлого. В них было многое, о чём он не знал. С какой заботливостью и радостью было описано, как свет начинал светить в сердцах всех тех, перед кем Мирослав свидетельствовал о Господе. Записано было у него каждое доброе слово, каждое, даже самое малое доказательство любви к нему. Как они ему были дороги и как мало их было!
Николай дочитал до того места, где речь шла о болезни его матери. Книжка выпала из его рук. «Это была ужасная ночь! Слава Тебе, Господь мой, что она кончилась. Но я прошу Тебя, пусть подобные ночи не повторятся для Твоего несчастного дитяти! Я вчера очень сильно взволновался. Я благодарю Тебя, Господь, что обошлось без сердечного приступа, хотя для меня это, наверное, было бы лучше, потому что я не знаю, как сегодня выйду на улицу. Но я живу уже не для себя: несчастная женщина нуждается во мне. Никуша перепоручил её мне. Но то, что мне вчера пришлось сказать ей правду — ах!.. Теперь мне кажется, что каждый видит на моём челе печать позора. Ах, не могла бы эта боль миновать меня? Разве я такой гордый, что нуждаюсь в таком ужасном унижении? О Господи, помилуй и утешь меня! Мне надо провести собрание, но как я его проведу с таким раненным сердцем? О моей вчерашней жертве я не жалею, Господи, нет! Эта несчастная, дорогая душа должна была выйти из своего заблуждения, даже если бы мне это стоило жизни. Я не хотел, чтобы она мать мою подозревала и дальше в таком ужасном грехе — тебя, мою бедную матушку! Но кому бы эта несчастная дама больше поверила, чем мне — Людмиле Боринской, и её сыну? Нет, я не жалею об этом; только мне теперь кажется, что каждый может прочитать на моём челе эти ужасные слова: «Незаконный сын К-го».
Надо бы посмотреть за ней, но не могу. Ах, Господи, я желал бы, чтобы её глаза никогда больше не смотрели на меня!
Зачем я всё это пишу? Зачем я трогаю мою рану? Разве Господь моей матери и мне не оказал великую милость тем, что Урзин, несмотря на то, что знал о её положении, смилостивился над ней, взял её и великодушно дал ей и мне своё доброе имя? Помоги мне, Господь, быть достойным Твоей милости и носить дарованное мне имя с достоинством до конца моих дней!»
Прочитав эти слова, юноша сидел, опустив голову на грудь, словно поражённый молнией. Ах, как часто слово человеческое сильнее электрической искры. А раскрытая тайна всегда поражает.
Эта тайна, которая так давила на Урзина, поразила Николая Коримского, как удар. Под его тяжестью он упал на пол и закрыл лицо руками, потому что чистые ланиты сына загорелись от позора своего падшего отца.
Теперь весь мрак исчез. Бедная его мать, к которой он часто бывал таким несправедливым, обвиняя её в жестокости, оправдана в могиле. Дальнейшего разъяснения не требовалось: Николай знал теперь всe.
Когда он через какое-то время вошёл в зал, собравшиеся уже пели:
«Верной защитой Он будет,
Бремя твоё понесёт;
Он никогда не забудет,
Слёзы с очей Сам отрёт.
Видит твои он скитанья,
— Всё удалит воздыханья,
Плач прекратит и стенанья,
Все слёзы с очей Сам отрёт»
Все видели, как Николай Коримский подошёл к гробу усопшего друга. Склонившись у его головы, он ласково провёл рукой по его лицу, словно хотел что-то стереть с него. Все видели его волнение, слёзы катились по его щекам. Но никто не знал и подозревал, что Николай в тот момент думал. Только теперь, когда сердце его перестало биться, Николай узнал о любви своего брата к нему, которую тот даровал ему ценой своей собственной жизни.
