Иисус, прерванное Слово: Как на самом деле зарождалось христианство - Эрман Барт Д.
Но читатель узнает эту причину. Сразу после смерти Иисуса завеса рвется пополам, а сотник признает Иисуса Сыном Божьим. Разорванная пополам завеса указывает, что смерть Иисуса открыла Бога всему Его народу, а не только иудейским первосвященникам, совершающим жертвоприношения в храме. Смерть Иисуса принесла искупление (см. Мк 10:45). И кто-то сразу же осознает это — но не ближайшие последователи Иисуса и не иудеи из толпы, а солдат-язычник, только что распявший его. Смерть Иисуса приносит спасение, и это намерены признать язычники. Это отнюдь не малоинтересный отчет о том, что «на самом деле» произошло в момент смерти Иисуса. Это богословие, облеченное в повествовательную форму.
Историки давно предположили, что в этом рассказе Марк не только объясняет значение смерти Иисуса, но и пишет о ней, ориентируясь на определенный круг читателей — на более поздних последователей Иисуса, терпящих гонения и муки от рук властей, противостоящих Богу. Подобно самому Иисусу, его последователи не знают, за что им столько боли и страданий. Но Марк объясняет этим христианам, что они могут быть уверены: даже если они сами не понимают, почему страдают, Богу это известно, Бог действует за кулисами, чтобы превратить мучения в искупление. Для достижения цели, которую преследует Бог, требуется пройти через страдания, а не избежать их, даже если эта цель в настоящий момент неясна. Таким образом, смерть Иисуса, по версии Марка, служит образцом, позволяет христианам понять, ради чего они терпят гонения.
Смерть Иисуса у Луки
Рассказ Луки тоже чрезвычайно примечателен, содержателен и драматичен, тем не менее он совсем другой (Лк 23:26–49). Речь не просто о расхождениях в некоторых деталях: различия гораздо существеннее. Они определяют общий характер изложения и в результате влияют на возможное истолкование текста.
Как и у Марка, у Луки Иуда предает Иисуса, Петр отрекается от него, Иисуса отвергают иудейские власти и приговаривает к казни Понтий Пилат, но не высмеивают и не бьют воины Пилата. Только Лука сообщает, что Пилат добивался, чтобы Иисуса судил царь Галилеи Ирод — сын царя Ирода из рассказа о рождении Иисуса — и не кто-нибудь другой, а воины Ирода насмехаются над Иисусом прежде, чем Пилат признает его виновным. Это расхождение, однако оно не влияет на общее восприятие различий между двумя повествованиями, на которые я здесь указываю.
У Луки Иисуса уводят на казнь, Симона Киринеянина заставляют нести его крест. Но по дороге к месту распятия Иисус не молчит. В пути он встречает женщин, оплакивающих его, обращается к ним и говорит: «Дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и детях ваших» (Лк 23:28). Далее он пророчествует о грядущих бедствиях, которые им предстоят. Судя по всему, Иисус вовсе не потрясен тем, что с ним происходит. Он больше озабочен участью окружающих, нежели собственной судьбой.
Более того, Иисус не молчит, пока его распинают на кресте, в отличие от повествования Марка. Вместо этого он молит: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34)[18]. По-видимому, Иисус поддерживает тесную связь с Богом и беспокоится больше о тех, кто совершает казнь, чем о себе. Иисуса высмеивают представители иудейских властей и римские воины, но только не те двое, которых распяли вместе с ним — в отличие от текста Марка. Один из разбойников пытается злословить Иисуса, но другой унимает его, упрекает за это и объясняет, что они получили по заслугам, а Иисус не сделал ничего плохого (вспомним, что Лука подчеркивает полную невиновность Иисуса). Затем разбойник просит Иисуса: «Помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое!» Ответ Иисуса приковывает внимание: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк 23:42–43). В этом повествовании Иисуса вовсе не ставит в тупик то, что с ним происходит, и причины этих событий. Он совершенно спокоен, он все держит под контролем, он знает, что произойдет, и понимает, что будет дальше: он очнется в раю Божьем, и разбойник вместе с ним. Это полная противоположность описанию у Марка, у которого Иисус чувствовал себя забытым и брошенным вплоть до самого конца.
На земле сгущается тьма, завеса храма рвется пополам, пока Иисус еще жив — в отличие от описания Марка. Здесь разорванная завеса должна указывать не на то, что смерть Иисуса приносит искупление, так как он еще жив. Она свидетельствует о том, что его смерть — «власть тьмы», как он говорит ранее в том же евангелии (Лк 22:53), и она знаменует суд Божий над иудейским народом. Разорванная завеса выступает здесь как знак отрицания Богом иудейских традиций поклонения, символом которых является храм.
И самое главное: вместо того, чтобы перед смертью издавать вопль, исполненный тоски и отчаяния («Для чего Ты Меня оставил?»), у Луки Иисус громким голосом молится Богу и провозглашает: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой». С этими словами он испускает дух (Лк 23:46). Здесь Иисус не считает, что Бог покинул его, и не гадает, за что ему такие муки одиночества и смерть. В этом случае Иисус чувствует, что Бог рядом, и утешается мыслью, что Бог на его стороне. Иисус полностью осведомлен о том, что с ним происходит и зачем, он вверяет себя попечению небесного Отца, твердо зная, что случится дальше. Затем сотник подтверждает то, что прекрасно известно самому Иисусу: «Истинно Человек Этот был праведник».
Трудно передать, как велика разница между этими двумя изображениями смерти Иисуса. Ранее я указывал, что ученые иногда полагают, будто повествование Марка было призвано вселять надежду в тех, кто терпел гонения и муки, объяснить им: как бы ни выглядели эти страдания, за ними стоит Бог, добивающийся искупления. С какой же целью Лука мог изменить повествование Марка — так, чтобы Иисус уже не умирал в терзаниях и отчаянии?
Некоторые критически настроенные толкователи предполагают, что Лука вполне мог тоже писать для христиан, терпящих гонения, но вкладывать в свои слова, обращенные к этим страдальцам за веру, совсем иную мысль, нежели Марк. Вместо того чтобы подчеркивать, что во всей сцене смерти Иисуса присутствует Бог, хотя на первый взгляд дело обстоит иначе, Лука мог предлагать христианам образец для подражания, объяснять, как они должны терпеть муки — подобно Иисусу, совершенному мученику, который до самой смерти был убежден в своей невиновности и уверен в осязаемом присутствии Бога в его жизни, сохранял спокойствие и держал себя в руках, зная, что эти страдания необходимы для обретения рая как награды, что вскоре все будет кончено, и начнется другая, благословенная жизнь. Эти два автора ведут речь об одних и тех же событиях, но пытаются донести до читателей совершенно разные мысли, относящиеся как к смерти Иисуса, так и к стойкости его последователей, терпящих гонения.
Развязка
Затруднения возникают, когда читатели объединяют эти два повествования в одно всеобъемлющее, в котором Иисус говорит, делает и испытывает все, что есть в обоих евангелиях. При таком подходе основополагающие мысли Марка и Луки неизбежно затмеваются и теряются. Иисус уже не умирает в агонии, как у Марка (поскольку он держится уверенно, как у Луки), но и не хранит спокойствие и уверенность, как у Луки (поскольку он в отчаянии, как у Марка). Каким-то образом ему удается сочетать и то, и другое. Кроме того, его слова приобретают совсем иное значение, поскольку он говорит все то же, что в обоих евангелиях. А при попытке объединить Евангелия от Матфея и Иоанна читатели получают еще более хаотичный портрет Иисуса и ошибочно полагают, что они восстановили подлинныйход событий. Подходить к этим историям с подобных позиций — значит лишать каждого автора присущей ему цельности, а его историю — вложенного в нее смысла.
Так читатели составили знаменитые «семь последних слов умирающего Иисуса» — объединили предсмертные слова, которые он произносит во всех четырех Евангелиях, и решили, что теперь эта история известна им полностью. Но этот толковательный прием не дает возможности получить историю в целом. Он создает пятое повествование, радикально отличающееся от четырех канонических — пятое, которое, в сущности, представляет собой результат переписывания четырех евангелий, пятое евангелие. Делать это не возбраняется, если есть желание: мы живем в свободной стране, нам никто не помешает. Но с точки зрения приверженцев историко-критического метода, это далеко не лучший подход к изучению евангелий.
