Миф Свободы и путь медитации - Трунгпа Чогъям Ринпоче (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Разочарование
Пока мы придерживаемся духовного подхода, который обещает спасение, чудеса, освобождение, мы остаемся связанными «золотой цепью духовности». Когда носишь такую цепь, она может казаться очень красивой; она инкрустирована драгоценными камнями и украшена тонкой резьбой; тем не менее эта цепь сковывает нас. Люди считают, что эту цепь можно носить просто ради украшения и не быть при этом ее узником, но это самообман. Пока наш подход к духовности основан на обогащении эго, он на самом деле представляет собой духовный материализм: это не творческий, а самоубийственный процесс.
Все слышанные нами обещания — чистый обман. Мы ожидаем от учений, что они разрешат наши проблемы, обеспечат магическими средствами, которые помогут справиться с нашей подавленностью, агрессивностью, сексуальными отклонениями. Но, к своему удивлению, мы начинаем понимать, что ничего этого не происходит. Мы испытываем сильное разочарование, когда осознаем, что необходимо работать над собой и над своими страданиями, а не зависеть от какого-то спасителя или от магической силы йоги. Мы глубоко расстроены тем, что от своих ожиданий придется отказаться, что ничего нельзя строить на основе заимствованных мнений.
Мы должны позволить себе состояние разочарования, ибо оно означает капитуляцию культа себя и своих достижений. Ах, нам так хотелось бы видеть, как мы достигаем просветления, как наши ученики празднуют это событие и осыпают нас цветами; нам хотелось бы видеть чудеса, землетрясения, богов, поющих ангелов и т. п. Но ничего подобного никогда не происходит. Достижение просветления с точки
зрения эго —полнейшая смерть, смерть личности, смерть я, меня и моего, смерть наблюдателя. Это последнее и величайшее разочарование. Движение по духовному пути очень болезненно. Оно совершается через постоянное сбрасывание масок —мы как бы отрываем их от себя целыми слоями, и каждый раз это вызывает боль.
Эта цепь разочарований в конце концов побуждает нас к отказу от всякого честолюбия. Мы падаем все ниже и ниже, пока не коснемся почвы, пока не ощутим связи с самой основой чистоты и здоровья — с землей. Мы оказываемся ниже всего, проще всего, мельчайшей песчинкой без каких бы то ни было ожиданий. Когда мы приземлены, не остается места для мечтаний или фантазий, и тогда наша практика становится наконец действенной. Мы начинаем учиться правильно заваривать чай, учимся ходить прямо, не спотыкаясь. Весь наш подход к жизни становится более простым и непосредственным; теперь любые поучения, которые нам случается услышать, любые книги, которые удается прочесть, обретают действенность. Они как бы подтверждают нашу практику, поощряют нас к работе в должности песчинки — каковой мы и являемся — без ожиданий, без мечтаний.
Мы слышали так много обещаний, слышали так много заманчивых описаний всевозможных экзотических мест, видели так много снов, но с точки зрения песчинки нам не стоит и рассчитывать на все это. Мы всего лишь пятнышко пыли посреди вселенной. И в то же время наше положение весьма богато возможностями, очень красиво и удобно для работы. В сущности, оно весьма привлекательно и многообещающе. Если вы —песчинка, то остальная вселенная, все пространство, вся протяженность принадлежит вам, потому что вы ничему не препятствуете, ничего не стесняете, ничем не владеете. Существует колоссальная открытость: вы как бы император всей вселенной, потому что вы всего лишь песчинка. Мир очень прост и в то же время так величествен и открыт! —потому что ваше вдохновение основано на разочаровании, в котором отсутствуют амбиции эго.
Страдание
Мы начинаем свое духовное странствие с того, что задаем вопросы, подвергаем сомнению свои заблуждения. Существует постоянная неопределенность относительно того, что реально и что нереально, что такое счастье и что такое горе. По мере того как развертывается наша жизнь, мы переживаем мгновение за мгновением и год за годом. Мы продолжаем задавать вопросы; в конце концов эти вопросы как бы прокисают и начинают гнить, превращаются в боль. Боль нарастает, поскольку вопросы становятся все более серьезными, а ответы все более ненадежными.
Становясь старше, мы рано или поздно начинаем спрашивать: в чем заключается смысл жизни? Мы можем ответить себе: а в чем нет смысла жизни? Ведь все есть жизнь! Но такой ответ слишком остроумен, слишком хитер, а вопрос все-таки остается. Мы могли бы сказать, что смысл жизни — в существовании, но тогда — для чего нужно это существование? Чего мы стараемся достичь в своей жизни? Некоторые люди утверждают, что смысл жизни заключается в том, чтобы направить наши усилия и энергию к высшим целям — установить связь между Землей и Луной, стать просветленным, стать крупным профессором, великим ученым, великим мистиком, сделать мир лучше, очистить землю от загрязнения. Может быть, в этом действительно заключается смысл жизни? И от нас действительно кто-то ожидает тяжелой работы и каких-то достижений — скажем, мы должны открыть мудрость и поделиться ею с другими; или нам следует создать более справедливый политический строй, укрепить демократию, добиться равенства всех людей, чтобы каждый в рамках взаимной ответственности имел право делать то, что ему хочется. Может быть, следует повысить
уровень цивилизации до наивысшей точки, чтобы наш мир стал фантастическим местом, обителью мудрости, просветления, учености и высочайшего развития техники; должно быть достаточно питания для всех, хорошие дома, приятное общество. Нам нужно стать высокообразованными людьми, богатыми и счастливыми; не должно быть ссор, войн и нищеты. Мы должны обладать невероятно мощным интеллектом, которому известны ответы на все вопросы, известны научные объяснения того, как начинается жизнь медузы или что управляет космосом.
Я вовсе не смеюсь над подобными рассуждениями, но они не принимают во внимание вопрос о смерти. Смерть — это неотъемлемая часть жизни и ее противоположность. Учитываем ли мы это? Сама весть о смерти оказывается болезненной. Если бы вы попросили своего пятнадцатилетнего сына написать завещание, люди сочли бы такой поступок совершенной бессмыслицей; никто не стал бы этого делать. Мы отказываемся принимать смерть, но наши высочайшие идеалы, наши рассуждения о смысле жизни, о развитых формах цивилизации — все они не имеют практического значения, если мы не принимаем во внимание процесс рождения, страдания и смерти.
Каждое мгновение существуют рождение, страдание и смерть. Рождение есть открытие к новой ситуации. Сразу же после рождения существует чувство свежести, новизны, как будто мы ранним утром наблюдаем восход солнца: птицы просыпаются и поют свои песни, воздух свеж, проступают неясные очертания деревьев и гор. Когда встает солнце, мир приобретает ясность и отчетливость. Мы наблюдаем, как солнце светит все ярче и ярче, пока его красный свет не превратится в белый, в ослепительное сияние. Мы предпочли бы удержать рассвет и восход, удержать солнце от полного подъема, сохранить его светлое обещание. Хотелось бы, но это невозможно. Никто и никогда не добивался этого. Мы боремся, чтобы сохранить новую ситуацию, но в конце концов нам не удается ни за что удержаться и мы умираем. Когда приходит смерть, между нею и следующим рождением существует некоторый промежуток, но и этот просвет заполнен всевозможной болтовней подсознания, вопросами о том, что нам делать, и мы открываем щеколду новой ситуации и рождаемся вновь. Этот процесс мы повторяем снова и снова.
И когда вы даете жизнь ребенку и при этом хотите удержаться за свою жизнь, вам, в сущности, не следовало бы перерезать пуповину после его рождения. Но вы должны это сделать. Рождение есть выражение отдельности между вами и ребенком: или вам придется увидеть смерть своего ребенка, или ему придется увидеть вашу смерть. Может быть, этот взгляд на жизнь слишком мрачен, но он правдив. Каждое совершаемое нами движение — это выражение процессов рождения, страдания и смерти.
