Размышления о псалмах - Льюис Клайв Стейплз (читать книги онлайн бесплатно полные версии txt) 📗
Конечно, здесь таится опасность. Именно здесь проходит путь к тому ветхозаветному самодовольству, которое так яростно обличал Спаситель. Скоро мы об этом поговорим, но сперва я замечу: считать себя правым — одно, считать себя праведным — другое. Никто из нас не праведен, и потому второе мнение всегда ошибочно. Однако многие из нас, а может быть, и все, бывают в чем-нибудь правы. Более того, плохой человек может быть прав, хороший — не прав. Вопрос о том, Чарли или Томми принадлежит карандаш, никак не связан с вопросом о том, кто из мальчиков лучше, и не дай Бог родителям впасть в эту ошибку. (Еще хуже, если они скажут Томми, чтобы он был добрым мальчиком и отдал Чарли карандаш, хотя Чарли и не прав. Может быть, оно и вправду лучше, но правда эта — не ко времени. Вынужденная милость хуже суровой справедливости. Томми запомнит на всю жизнь, что милость и доброта — ханжеская уловка, выгодная ворам и любимчикам.) Мы нив коей мере не должны думать, что псалмопевцы заблуждаются или просто лгут. В определенное время, в определенном деле они действительно правы. Быть может, нам неприятен их голос, он недостаточно мягок — но несправедливо обиженные люди редко бывают мягкими.
И все же прискорбное смешение «правых» и «праведных» не миновало их. В псалме 7 мы видим самый переход. Вначале псалмопевец прав, а в стихе 9 он уже праведен: «Суди меня, Господи, по правде моей и по непорочности моей во мне». Бывает смешение и похуже: жажда суда нерасторжимо переплетается с жаждой мести. Об этом мы поговорим отдельно. Псалмы, где речь идет о собственной праведности, мы разберем через несколько глав; псалмы, где речь идет о мщении, — сейчас, в следующей главе. Именно из-за них священники боятся приучать людей к Псалтири. Но должна же и от них быть польза христианам, если мы верим (а я верю), что Писание боговдохновенно! (Я скажу позже, почти в конце, как я это понимаю.)
III. ПРОКЛЯТИЯ
Когда мы читаем некоторые псалмы, ненависть пышет в лицо, словно жар из печи. Иногда эта ненависть не пугает, но лишь потому, что смешна современному разуму.
Примеры ненависти пугающей можно найти во многих местах, но самый ужасный, наверное, в псалме 108. Автор просит Бога, чтобы тот поставил нечестивого над его врагом, а «диавол да станет одесную его» (6). По-видимому, смысл здесь не совсем такой, какой привидится читателю-христианину. «Диавол» — это обвинитель, быть может — доносчик. «Когда будет судиться, да выйдет виновным, и молитва его да будет в грех» (7). Тут, мне кажется, речь идет не о молитве к Богу, а о мольбе, обращенной к человеку, к судье. «Да будут дни его кратки, и достоинство его да возьмет другой. Дети его да будут сиротами, и жена его — вдовою. Да скитаются дети его и нищенствуют, и просят хлеба из развалин своих… Да не будет сострадающего ему; да не будет милующего сирот его» (108:8-10,12). Еще ужасней один стих из прекрасного псалма — о вавилонских младенцах (136:9). И поистине бесовская, утонченная злоба в 68:23: «Да будет трапеза их сетью им, и мирное пиршество их — западнею».
Примеры, вызывающие улыбку, если не смех, особенно режут слух в любимых псалмах. Так, в псалме 142 после одиннадцати стихов, над которыми чуть не плачешь, вдруг приписка (ах ты, чуть не забыл!): «И по милости Твоей истреби врагов моих». Еще простодушней совсем уж детский возглас: «О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого!» (138:19) — словно автор удивляется, как это Всемогущему не пришло в голову такое простое средство против зла. Самый чудовищный пример — в одном из лучших псалмов, 22; после злачных пажитей, тихих вод, твердой помощи «посреди сени смертныя» мы натыкаемся на такие слова: «Ты приготовил предо мною трапезу в виду врагов моих», то есть — я пирую, а они смотрят! Поэт не может, по-видимому, радоваться Божьим дарам, если эти гнусные враги не увидят их и не изойдут завистью и злобой. Вероятно, здесь меньше бесовского, чем в том стихе, который я цитировал раньше, но мелочность и пошлость такого чувства вынести невозможно.
Конечно, мы можем просто не обратить внимания, отбросить эти стихи. Но, как ни жаль, они не вычленяются, они переплетены с поистине дивными строками. Если же мы все еще верим, что Писание — священно или хотя бы что христиане, читая веками псалмы, не действовали прямо против Божьей воли; если мы помним, что Сам Господь непрестанно черпал из псалмов и образы и слова, — мы попытаемся извлечь пользу из этих стихов. Какую же?
Сейчас я буду говорить не о всей пользе, а о части ее — другую часть вы найдете в главах об иносказаниях. Кроме того, в этой главе речь пойдет лишь о пользе, до которой постепенно, очень медленно додумался я сам.
Поначалу я твердо верил (верю и теперь), что нельзя думать так: если такие фразы есть в Библии, значит, мстительность и злоба каким-то образом и благочестивы, и хороши. Однако нельзя и сделать вид, что ненависти тут нет вообще. Она есть — неприкрытая, гложущая, злорадная; но мы согрешим, если станем оправдывать эту страсть в ком бы то ни было, а хуже всего — в себе. Все дальнейшие рассуждения возможны только в том случае, если вы примете эти предпосылки.
Как всегда, мне прежде всего помог как бы и внерелигиозный опыт. Я вдруг узнал эти чувства. Все мы их знаем. Это — досада, выраженная так свободно, бесстыдно, непристойно, как в наши дни ее выражают только дети. Конечно, я не подумал, что древние израильтяне жили без ограничений и условностей. Восточные и древние культуры во многом условней, ритуальней, вежливее нашей. Но подавляли они не то, что подавляем мы. Они не скрывали злобы ради приличия и не боялись, что их назовут неврастениками. Поэтому мы и видим здесь злобу, как она есть.
Казалось бы, после этого я должен был обратить взор в собственное сердце. Действительно, весьма душеполезно делать такой вывод из «злобных псалмов». Правда, мы и в самой страшной обиде не мечтаем о таких отмщениях. Жизнь наша спокойней (вернее, в некоторых странах она пока еще спокойней). Псалмопевцы жили среди ужаснейших казней, насилия, кровавых закланий, иногда — человеческих жертв. Кроме того, повторю, мы лучше скрываем наши чувства даже от самих себя. «Что же, — говорим мы, — он еще пожалеет…», и нам кажется, что мы просто предсказываем, ничуть при этом не злорадствуя. Однако, читая о том, как псалмопевец лелеет свою обиду, узнать себя мы можем. Что ни говори, этот озлобленный, дикий, жалеющий себя человек очень близок нам.
Да, душеполезно об этом подумать. Но я подумал о другом. Я увидел, что бывает, когда обидишь человека. Вот он, естественный результат жестокости. Слово «естественный» я пишу с умыслом: благодать может смыть его, разум — подавить, самообольщение — скрыть от нас (это хуже всего). Но суть не в том. Если бросить спичку в опилки, они вспыхнут, хотя огонь можно сразу залить водой или затоптать. Так и здесь — если вы грубы с человеком, или высокомерны, или пренебрежительны, он обидится. Вы введете его в искушение — он станет из-за вас таким, каким был автор псалмов, когда писал те стихи. Может он и подавить искушение, но ведь может и не подавить. Если не подавит, если погибнет от ненависти ко мне, как же спасусь я сам? Я не только обидел его, я ввел в его сердце новый грех. Если этот грех его разрушит, это я соблазнил его, я — искуситель.
Незачем толковать о том, что прощать легко. Все мы помним старую шутку: «Бросил курить? Это что! Я сто раз бросал». Прощать трудно. Мы сотни раз вынуждены прощать одно и то же. Мы прощаем, умерщвляем досаду — а она оживает как ни в чем не бывало. До седмижды семидесяти надо прощать не 490 обид, но одну-единственную. А я ввел в чье-то сердце лишнюю обиду! У меня прекрасные к тому возможности, мне очень легко унизить человека. Если вы не преподаватель, не старшая медсестра, не судья, благодарите за это Бога.
Встречая в псалмах проклятия, нельзя просто ужасаться. Да, проклятия ужасны. Но подумаем не о том, как злобен псалмопевец, а о том, что его до этого довело. Именно такую злобу, согласно естественному закону, рождают жестокость и несправедливость. Отнимите у человека имущество, честь или свободу, и вы отнимете у него чистоту, а может — из-за вас он перестанет быть человеком. Не все жертвы кончают с собой; многие живут, и живут они злобой.
