Религия денег.Духовно-религиозные основы капитализма. - Катасонов Валентин Юрьевич (бесплатные полные книги TXT) 📗

Внешние причины – деятельность так называемой мировой «закулисы» – сил, враждебных России, сил, которые преследовали в нашей стране свои экономические, политические и духовные цели. Экономическая цель – установление полного контроля над ресурсами и хозяйством России. Политические цели – превращение России в марионетку Запада, ликвидация в ней ненавистного Западу монархического строя. Духовные цели – ликвидация христианства, по крайней мере, в его православной форме. В целом мы согласны с описанием и оценкой внешних причин, приводимых Назаровым.

Среди внутренних причин Назаров выделяет следующие: «крестьянский вопрос» (незавершенность аграрной реформы, начатой Столыпиным); «национальный вопрос»; «еврейский вопрос»; особая роль в российском обществе так называемого «ордена русской интеллигенции» (как источника демократических, антимонархических идей; решающая роль интеллигенции в создании политических партий и учреждении Государственной Думы как рассадника революционных идей и т. п.). Не будем сейчас анализировать подробно характеристику подробно описанных Назаровым внутренних причин. В чем-то он прав, в чем-то он неточен, в чем-то ошибается. Но если говорить о главной ошибке в объяснении социально-экономических причин «русских» революций, то это отсутствие в списке этих причин быстрого развития капиталистических отношений в русском обществе.

Назаров совершенно справедливо говорит о высоких темпах экономического развития России накануне Первой мировой войны. Но вот про «цену» этих достижений он почти ничего не говорит. Он восхищается быстрым притоком иностранных инвестиций в российскую экономику. А между тем постепенно и незаметно западный капитал захватывал ключевые позиции в экономике России – добывающей и обрабатывающей промышленности, торговле и, что особенно важно, банковском секторе. В 1910 году в нефтяной промышленности России 80 % капитала находилось в собственности трех иностранных компаний – американской «Стандарт ойл», англо-голландской «Шелл» и шведской «Нобель». В 1912 году у иностранцев было 70 % добычи угля в Донбассе. Кроме того, иностранцам принадлежало 90 % добычи платины, в их собственности находились 90 % акций электрических и электротехнических компаний, все трамвайные предприятия и т. д. [37].

Примечательно, что банки распространили свои щупальца на всю российскую экономику, приобретая контрольные пакеты акций. В 1910 году 88 % всех акций российской металлургии находились в руках банков, причем ? этих акций принадлежали парижскому банковскому консорциуму из трех французских банков. В судостроении банкам принадлежало 96 % капитала, в том числе 77 % – парижским. В паровозостроении 100 % акций находились в руках двух банковских групп – парижской и немецкой [38].

Россия обеспечивала быстрое экономическое развитие также с помощью иностранных (в первую очередь, ротшильдовских) займов. И накануне Первой мировой войны Россия, добившись ценой невероятных усилий четвертого (по другим данным – пятого) места в мире по объему промышленного производства, заняла прочно первое место по величине внешнего долга. Назаров говорит о «золотом рубле», который был, по его мнению, самой прочной валютой в мире. Но российский рубль поддерживался за счет золотых кредитов все того же Ротшильда. А «золотой рубль» был навязан России в самом конце XIX века Западом (денежная реформа С. Ю. Витте 1897 года) для того, чтобы обеспечить возможность вывоза из России дивидендов и процентов по займам в «самой прочной валюте в мире». Об этом убедительно писал царский генерал А. Нечволодов в своей книге «От разорения к достатку» (1906): «Привлечение иностранных капиталов в государство сводится к эксплуатации этими капиталами отечественных богатств и рабочих рук страны, а затем и вывозу за границу золота, приобретенного в стране за продажу продуктов производства» [39].

И еще о «быстром экономическом развитии» России в начале XX века. Результаты растущего производства в нашей стране доставались преимущественно не русскому народу, поскольку параллельно с ростом производства шло увеличение экспорта продукции за пределы России. В основном экспорта сырья и полуфабрикатов. Обрабатывающая промышленность явно отставала от добывающей, а ассортимент готовой промышленной продукции был крайне узок. Поэтому параллельно нарастал импорт готовой промышленной продукции, особенно машин и оборудования, другой высокотехнологичной продукции. Россия все больше превращалась в сырьевой придаток Запада, нарастало ее техническое отставание. Хотя темпы экономического развития России после отмены крепостного права были выше, чем у многих европейских стран и США, разрыв в уровнях душевого потребления между Россией и капиталистическим Западом не уменьшался, а, наоборот, рос. Согласно совместному исследованию, проведенному Хьюстонским университетом США и НИЭИ при Госплане СССР в конце 1980-х годов, в 1861 году душевой национальный доход России составлял примерно 40 % по сравнению с Германией и 16 % – по сравнению с США. В 1913 году соответствующие цифры были равны 32 и 11,5 процента [40]. Таковы плоды того, что Россия вступила на путь зависимого капиталистического развития.

Развитие капитализма вело к разрушению крестьянской общины, социальной поляризации общества, появлению в городах безработных и тех самых люмпен-пролетариев, которые «орденом русской интеллигенции» и мировой закулисой использовались позднее в качестве «расходного материала» революций. Самое главное, что капитализм вел к быстрому духовному разложению общества, упадку веры, кризису Русской Православной Церкви (об этом кризисе, кстати, Назаров пишет). Капитализм (причем еще не в полной мере развившийся) привел к тому, что сочетание «экономического развития, социальной справедливости и истинной веры» (слова М. Назарова) в России стало невозможным. В 1917 году русский народ оказался перед альтернативой:

а) дальнейшее капиталистическое развитие (Февральская революция);

б) социалистическое развитие (Октябрьская революция).

Из двух зол русский народ выбрал меньшее. По крайней мере, в рамках социалистической альтернативы ему предлагали «социальную справедливость», идея которой находилась в генах русского православного человека. Идеи «экономического развития», «демократии» и «прогресса», которые выдвигались в рамках капиталистической альтернативы, были малопонятны русским, и они интуитивно воспринимались как чуждые.

Конечно, большевики в дальнейшем отказались от многих своих лозунгов, фактически обманув русский народ. Но события 1917 года стали «лакмусовой бумажкой», отразившей антикапиталистические настроения русского православного человека [41].

Капитализм и Церковь

Отсутствие серьезной духовной оценки нынешнего общества не способствует, мягко говоря, спасению души христиан в современных крайне трудных (не только с социально-экономической точки зрения) условиях. Уже не приходится говорить о том, что это делает малопродуктивной деятельность наших социологов, экономистов и политологов по поиску выхода России из ее социально-экономических и политических «тупиков».

Определенная отстраненность Церкви от социальных проблем имеет свои исторические корни. На протяжении многих веков Церковь существовала в условиях традиционного общества и руководствовалась так называемой умеренной хозяйственной доктриной. Суть ее в том, что Церковь не возражает против богатства, накапливаемого человеком, но призывает не привязываться к нему душой. При этом допускается частная собственность. Большая часть жизни человека традиционного общества протекает в «малом» круге – круге своих единомышленников (для христианина – это окружение таких же, как он, христиан). При распаде традиционного общества и быстром развитии товарно-денежных отношений христианин оказывается втянутым в «большой» социум, где привычное ему христианское окружение почти отсутствует. Невольно такой человек начинает задумываться над вопросом: как ему, будучи христианином, жить в этом «большом» социуме? Приспосабливаться? Бежать из этого социума «в леса»? Преобразовывать «большой» социум на христианских началах? Искать пути возвращения в традиционное общество? Церковь, к сожалению, слабо помогает человеку разобраться в этих сложных вопросах, продолжая по инерции общаться со своей паствой как сообществом асоциальных людей.