Дорогой ценой - Рой Кристина (читать книги txt) 📗
— Никто, пан барон, но оставаться мне здесь нельзя. Где бы я ни был, везде я буду на чужбине и одиноким.
— Значит, вы действительно намереваетесь уйти?
— Приходится. — Голова Мирослава поникла. — В своём счастье они меня легко забудут. Над ними светит свет благодати Божией.
— А ваша начатая работа в Подграде?
Урзин встал.
— Господь от меня не требует ничего невозможного. Он всё усмотрит, не знаю как, но уверен, что усмотрит. Мы не можем, делать людей зависящими от нас, ибо мы сегодня здесь, а завтра, быть может, в другом месте.
— Значит, вы в самом деле должны оставить Подград?
— В самом деле.
— Пообещайте мне, что вы никуда не пойдёте, как только ко мне.
— Вашим секретарём.
Юноша протянул ему руку.
— Моим другом.
Рука опустилась.
— Этого я не могу, пан барон, — сказал Мирослав. — Я не горд, но Никуша сказал бы, что я как друг мог бы жить и у них, а этого я не могу. Но оставим этот разговор. Зачем об этом говорить, если мы совсем не знаем, доживём ли мы до завтрашнего дня.
С усталым видом Урзин Начал убирать со стола.
— Надеюсь, что я вас не обидел, пан Урзин, — сказал барон озабоченно. — Будьте тогда секретарём, если вы иначе не хотите, только идите ко мне.
— Я благодарю вас, пан барон, и если на то воля Божия, то я приду. Извините меня, я сейчас вернусь.
Мирослав вышел. Стоя у окна, барон размышлял: «Интересно, по какой причине ему нужно уходить? Я вижу, что он вынужден так поступить. По своей скромности он думает, что это так просто. Сначала он среди них служил, как добрый самарянин, и теперь думает, что они так просто расстанутся с ним. А я должен принять его на должность секретаря! Я чувствую себя так, будто я Ангела принимаю на службу. Коримский может ещё подумать, что я отбил его у него. Но ведь у него нет другого дела для Урзина, а в аптеке ему стало вредно работать. Но ты,
Урзин, подожди! Если ты будешь у меня секретарём, я тебя постепенно продвину по службе. Ты слишком добр и одарён, чтобы быть всего лишь провизором Коримского».
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Наступил новый день. На балконе в Подолине стоял Аурелий, скрестив руки на груди. Вчерашние события снова взволновали молодое сердце.
«Моё первое утро новой жизни, — размышлял он. — Я являюсь членом семьи Орловских, как сын Фердинанда Орловского. Я жив, а он мёртв; его покрывает песок пустыни. Много рассказал маркиз дедушке, кроме одного: умер ли мой отец во Христе.
Вчера я об этом ещё не мог спросить, а сегодня я спрошу. Сегодня
— какой чудесный день! Что за день наступил сегодня для дедушки и для меня! Ах, голова дедушки уже побелела, а сегодня только первое утро новой жизни после долгих лет блуждания без света, без Христа! О, благодарность тебе, Иисус Христос, что ты обратил меня к Себе в мои молодые годы, что я в молодости мог ступить на путь Истины! Всю мою жизнь я посвящаю Тебе! И сегодня я обновляю мой обет! О благодарю Тебя, что сегодня, впервые переступив порог Орлова, как сын этого рода, я могу это сделать как свидетель Твоей милости и Истины!»
Радостная улыбка озарила его лицо. «А Никуша сегодня впервые проснётся обручённым женихом. Будучи ещё несколько недель назад между жизнью и смертью, он сегодня жених! Какие чувства овладеют им, когда он проснётся!? А Тамара? Нет, это слишком хорошо! Она приехала сюда, чтобы найти свет своих глаз, и она нашла его. Но кроме этого, она нашла свет своей души и сокровище сердца. А теперь ещё это великое счастье, что её отец обратился к Господу! Зимой нас окружали скорби и мрак, а теперь вокруг нас один свет! Вспомнить страшно, как здесь было, когда пришёл Мирослав. Мирослав — мой любимый брат! Что ты делаешь сейчас? Мы остались вчера все здесь, потому что после того, как Никуша представил свою невесту, нам не хотелось расходиться, а ты остался один. Что ты делаешь сейчас? Я пойду к тебе, пока все ещё спят; я скоро вернусь сюда».
Аурелий оторвал свой взгляд от долины, которая лежала перед ним в ярком утреннем свете, намереваясь идти к Урзину. И только теперь он заметил, что был не один. Позади него, прислонившись к колонне, стоял маркиз.
— Доброе утро, ваша светлость! Вы уже встали?! — воскликнул Лермонтов удивлённо.
— Доброе утро, пан доктор! Тот же вопрос и я могу задать моему гостю.
— Вашему гостю? Домашний врач во всяком случае может вставать раньше своего хозяина, — засмеялся Аурелий весело.
Серьёзное лицо маркиза тоже просветлело.
— Внук пана Орловского не может быть больше моим домашним врачом.
— О, почему же нет? Ведь я не для того учился, чтобы расстаться с наукой.
Я хочу остаться врачом моей будущей невестки, тем более, что я теперь свободно могу говорить с маркизой Тамарой о том, что дорого не только мне и ей, но и вашей светлости.
— Вы и прежде это делали, и я вам благодарен за это. Без ваших решительных действий я, может быть, сегодня ещё стоял бы на краю пропасти, и, наверное, уже погиб бы в ней.
— Слава Господу, что нет больше этой пропасти! Но, пан маркиз, — сказал Аурелий, вплотную приблизившись к нему, — в это прекрасное утро осталась ещё одна тень в моём сердце, которую хотелось бы устранить.
— Тень в вашем сердце? — Маркиз внимательно смотрел на него.
— Да, ваша светлость. Я слышал, что вы рассказали дедушке о моём несчастном отце. И мне хотелось бы ещё одно знать. Если бы я это узнал, счастье моё достигло бы вершины.
— А что вы хотите узнать? — Маркиз отступил от него, мучительное беспокойство овладело им. – Мне больше нечего добавить.
— И всё же! — Светлое лицо Аурелия опечалилось. — Мне больно, но я, как сын, должен об этом спросить, иначе я не могу. Пожалел ли отец мой когда-нибудь о том, что он причинил моей матери и Церкви Божией?
— Да, — глухо вырвалось из уст маркиза.
— Да? Значит, он покаялся?
— Да.
И он получил прощение и мир?
— Христос, по милости Своей, принял его, поверьте мне, доктор Лермонтов, но не спрашивайте больше.
— О, пан маркиз, больше я ничего и знать не хочу! — ликовал Аурелий.
От восторга ему захотелось обнять весь мир, и он обнял того человека, который принёс ему эту радость. И маркиз его не оттолкнул, нет, маркиз прижал его к своей груди.
— Вы этому так рады?
— О, пан маркиз, не спрашивайте! Разве ваше известие не является залогом того, что однажды, как сейчас обнимаю вас, я обниму его там, где мы вечно будем жить, где я буду его сыном, а он — моим отцом?
— Однако вспомните, — голос маркиза дрогнул, — какое зло причинил этот отец вам и вашей матери! Как велика его вина!
— Бог простил его, пан маркиз, этого достаточно. Всё так, как сказал Мирослав: мои родители на небесах примирённые и счастливые навеки.
— Это он так говорил? Когда же?
— Тогда, когда я не мог простить Орловских, обвиняя дедушку в жестокости.
Тогда он навёл меня на мысль, что у Бога тысячи путей и что Он одним из них и отца моего привёл к Себе, соединив с матушкой. Я сейчас хотел пойти к Мирославу.
Позвольте мне, пан маркиз. Я хочу сообщить ему о моём великом счастье.
— Если вы не против, я тоже пойду с вами; я ему тоже ещё обязан.
Через четверть часа они оба ехали верхом через долину Подолина по направлению к горе.
— Может быть, он ещё спит? — сказал маркиз.
— О, Мирослав рано встаёт, он как жаворонок.
Аурелий вспомнил, каким он вчера счастливым пришёл с прогулки. В то же время перед его внутренним взором стояла трагическая история жизни Урзина. Невольно он оглядывал деревья, не висит ли где плетёный гамак со спящим Мирославом. Вдруг Аурелий подумал, что его друг стал тем Давидом, через которого Господь победил Голиафа, ехавшего теперь рядом с ним. Он сам был Иосифом, которого Бог послал для спасения его братьев. Он был героем, победителем! Все его юношеские мечты сбылись, но каким путём! Да, таковы пути Господни!
