Дельфания - Лермонтов Владимир Юрьевич (книги без сокращений TXT) 📗
Дельфания бросила на меня внимательный, задумчивый взгляд.
— Это ничего, — произнесла она. — Сейчас вспомнит все. Ты хочешь? — И Дельфиния вопросительно посмотрела на мальчика. — Не бойся, я не сделаю тебе ничего плохого. Доверься мне.
Илюша молча кивнул в знак согласия, и Дельфания подошла к нему сзади и положила раскрытые ладони на голову, слегка касаясь волос Илюши.
— Закрой глаза, — произнесла она мягким, спокойным и доверительным голосом.
Илья закрыл глаза и Дельфания тоже. И вдруг она резко отдернула руки, порывисто опустилась на колени и развернула к себе оторопевшего мальчика, который испуганно смотрел на все происходящее.
— Ты мой брат, Илюша! Я — сестра твоя! Радость моя! — воскликнула Дельфания и, прижимая к себе недоумевающего Илью, стала целовать его в щеки, глаза, голову, руки. — Я твоя сестренка! Слышишь? Здравствуй, братик, мой родненький!
Дельфания плакала, и слезы счастья текли по ее щекам ручьями. Ветер налетел сильным порывом и раздул затухающий огонь костра. В темных небесах засверкали молнии, освещая синим светом лагуну и две фигурки, сплетенные в бесконечно радостном восторге. Я стоял настолько пораженный этой сценой, что на моей спине выступил холодный пот, и я не верил своим глазам. Не верил тому, что две родные души нашли друг друга здесь, в этой пустыне, сойдясь, как сходятся тут горы и море. Случилось подлинное чудо, ибо вера и любовь победили все: и смерть, и разлуку, и страдания, и боль.
Глава 21. БОЛЬШЕ ЧЕМ ЛЮБОВЬ, БОЛЬШЕ ЧЕМ ЖИЗНЬ
Я шагал по лесу, а в лесу шел летний, теплый, звонкий дождь, который, может быть, плакал вместо меня. И, возможно, это были не слезы скорби от разлуки, а слезы радости от встречи. Листва шуршала и шепталась меж собой то ли о своем, то ли обсуждая произошедшее со мной. Птицы отчаянно пели радость лету, травы безудержно кипели ароматами, воздух золотился водными россыпями дождя, солнце из-за туч поливало землю бриллиантовыми лучами.
Я не чувствовал, что я промок до нитки, напротив, мне отчаянно хотелось, чтобы дождь лил и лил, чтобы он проник в мою душу, в мое сердце и унес то, что болело у меня внутри. И в моем сознании, как летний гром, раздавались последние слова Дельфании:
— Нежность моя! Наша с тобой любовь — как трамплин к чему-то большему, великому, что больше нашей жизни, нашей любви. Найди ЭТО и расскажи об ЭТОМ. Это важно не только для нас с тобой, но и для всего мира.
А потом доносился голос Илюши, который с мокрыми от слез радости глазами говорил мне, обнимаясь с сестрой:
— Ну, вот видите, дядя Вова, мой кораблик доплыл! Я верил, очень-очень верил, и моя мечта сбылась!
— Да, Илюша, истинно твоя мечта свершилась и даже две, ведь ты не только нашел свою родную сестру, но и теперь будешь жить с ней в море, с дельфинами, как ты когда-то и мечтал. И моя мечта тоже исполнилась, — произнес я вслух ответ Илюше.
Тут я вспомнил, что дождь в дорогу — это хорошая примета, может быть, действительно так. Ведь мы оба, а точнее даже нас трое, отправились в путь, причем каждый в свой. И тогда я ощутил, что этот дождь — посланник нисходящей с небес благодати и благословения. И, конечно, дождь надежды на новую жизнь, новую любовь и новое счастье. Но где оно, в чем, как до него добраться?
Я вернулся в Горный и собрался было целую вечность отходить от пережитого, как это раньше случалось со мною после глубоких впечатлений и экстраординарных событий. Однако я понял, что так нельзя, я не имею права предаваться собственным переживаниям, а нужно что-то делать, и прежде всего нужно было найти ТО, о чем говорила Дельфания, ТО, что больше моей жизни и моей любви.
Все в голове моей смешалось в бурном водовороте, в душе также полыхали неостывшие костры тех безумных ночей любви с Дельфанией на берегу моря, сердце витало в заоблачных далях, в морских раздольях, и все это было пропитано горечью разлуки и одиночества. Если еще остаться наедине с самим собой и воспоминаниями, то можно сойти с ума, думал я, когда направлялся в больницу к безымянной малышке, которой исполнилось уже два месяца от роду, от того дня, когда она совсем одна лежала на пустыре и ждала своей участи: жить или нет. Я вез с собой некоторые нужные для младенца вещи. В больнице, несмотря на категорическое объявление о запрете на вход в отделение, меня не выпроводили. Медсестра приняла мои вещи для Неизвестной, а потом я вдруг набрался смелости и спросил, а нельзя ли увидеть девочку, и она согласилась! Я стоял, нервничая всего лишь минуту, когда сестра принесла мне малютку, завернутую в пеленку. Малышка уже крутила головой и смотрела распахнутыми глазками на мир, как бы вопрошая: «Что это? Кто этот человек? Что со мною происходит?». Прощаясь, сестра спросила меня о том, кем я являюсь этой девочке, я сказал, что никем. И тогда сестра сказала, что к малышке никто не ходит. Мне стало больно. Я сел в машину, и слезы надавили мне на глаза, а в горле и в солнечном сплетении сжалось все в спазме. Я не мог объяснить, почему мне стало так больно и горько, как я не мог ожидать от себя, умеющего все-таки контролировать свои чувства.
Может быть, потому, что на улице кипела жизнь, шел двухтысячный год от рождества Христова, а вот тут, в этой маленькой больнице лежит живой Бог в пеленках и ждет, как и две тысячи лет назад, милосердия и сострадания. Что изменилось за эти двадцать веков? — спрашивал я себя. Мы стали умнее, цивилизованнее, образованней, культурнее, духовнее?
Наконец я взял себя в руки и решил обзвонить всех своих знакомых, чтобы рассказать им о девочке и о том, что забота о сиротах снимает с человека все грехи.
Мне даже пришло озарение: предложить каждому начать новое тысячелетие с самого благого деяния на земле — заботе о сиротах. Я звонил трое суток без перерыва, каждому подробно рассказывая историю девочки и о том, что мы и только мы способны своими благими поступками и усилиями положить основание новой цивилизации света, любви и счастья. В основном мои слушатели отнеслись с пониманием и обещали принять участие в судьбе малышки. Были такие, которые говорили, что у них самих забот хватает и у них проблемы с деньгами. На что я отвечал, что не прошу у них денег, а предлагаю начать третье тысячелетие с благого поступка. Выглядело это, конечно, глупо, будто я просил денег для себя, когда я предлагал каждому сделать маленький, даже не шаг, а шажок по пути к духовному очищению и нравственному перерождению. Некоторые просили меня, чтобы я к ним заехал, взял их подарок и передал девочке.
— Понимаете, — отвечал я, — дело, возможно, не столько в том, что этот ребенок нуждается в наших подарках, сколько мы сами нуждаемся в духовном обновлении. И потому сходить в больницу — это все равно что совершить паломничество к святым местам, за вас я это сделать не могу.
Находились и такие, кстати, вполне состоятельные люди, которые говорили после моего рассказа:
— Это все понятно. Но вот мне бы кто-нибудь помог!
И дальше следовало часовое повествование о трудной жизни.
— Я передам вашу просьбу девочке, чтобы она вам помогла, — завершал я изрядно затянувшееся излияние.
И самое удивительное было то, что тот, кто в общем-то считал себя весьма духовным и продвинутым, втягивался в пустую дискуссию об общероссийских бедах, плохих правительствах, о дурных матерях, бросающих своих новорожденных детей на умирание, и так далее.
— Извините, — останавливал я. — Я говорю вам не в общем о проблеме, а о конкретном ребенке, который появился в нашем городе и который нуждается в человеческой заботе и внимании.
Была и еще одна категория людей, которые никак, то есть абсолютно никак не восприняли эту весть…
Странно, прежде я считал этих людей живыми, а они, оказывается, уже умерли.
Я стоял на вершине своей горы и смотрел в синюю даль, в ту сторону, где находится море.
— Да, Дельфи, я понял, что есть больше жизни и больше любви — это жизнь сирот и любовь к ним. Ты, конечно, была права, когда говорила о том, что нельзя задерживаться на нашей любви, которая хотя и прекрасна, и волшебна, но дана была нам Всевышним как ступень по лестнице, ведущей вверх, ведущей к еще большей жизни и большей любви. Я ведь, честно говоря, обижался на тебя за эти слова, будто ты не вполне ценила, что мы имели с тобой, и думал, что, может быть, ты не так сильно любишь меня, как я тебя. Но теперь я осознал, что действительно нельзя останавливаться, нужно идти вперед и нести свою любовь, теплоту своего сердца, да и саму жизнь тем, кто более всего нуждается в этом, кому сегодня эта любовь, забота и нежность может не просто помочь жить, но прежде всего просто выжить. Ты открыла мне через эту спасенную девочку новую ступень духа, новый уровень жизни, когда ты не берешь, а главным образом отдаешь, накопив прежде этой любви. Причем отдаешь себя без остатка, без какой-либо выгоды, без намека на то, чтобы получить благодарность или признательность в ответ. И это — новое для меня состояние сознания, новый уровень бытия, в котором растворяются обиды и горечи, одиночество и отчаяние и зарождается новая жизнь и новая любовь…
