Побеги, тюремные игры - Кучинский Александр Владимирович (читать хорошую книгу txt) 📗
Чем дальше уходит состав от средней полосы России, тем беднее становится растительность, суровее климат и длиннее отрезки между населенными пунктами. Если поезд взял курс на Заполярье, зек вряд ли «сделает ноги» под Воркутой или даже Печорой. Не привлекает его и таежная зона. Другими словами, на побег идут в первые дни этапа. Продолбить пол или перепилить стальной прут за это время сложно. Но возможно.
Октябрь 1981 года. В спецпоезде № 239, который следовал на Западный Урал, возникло ЧП. В полшестого утра сквозной караул вагона № 206/5689 нашел совершенно пустым третье купе. В полу зияла дыра. Беглецы двумя сапожными ножами, переданными с воли, проковыряли нижнюю обшивку вагона и проломили днище. Отверстие находилось немного правее центра, почти у самой решетки. Поэтому риск оказаться под колесами был невелик. Однако был риск в другом. В купе ехали матерые рецидивисты, которых этапировали в Соликамск на перековку. Трудовые будни на особом режиме никому не улыбались. Урки подозревали о конечном пункте высадки и решили сойти накануне.
Двое зеков, лежа на нижних нарах, ковыряли пол, еще двое на третьем ярусе следили за коридором. Когда в коридорном проеме возникал «вертухай», «стрема» тихонько покашливал. Дыра мгновенно накрывалась темно-серой тряпкой. В мутном 25-ваттном освещении широкая тряпка сливалась с фоном и была неприметной. Конвой проходил, и работа возобновлялась. Чтобы выдолбить отверстие, в которое мог бы протиснуться человек среднего телосложения, ушли сутки. В пути поезд сделал единственную остановку в Горьком. Солдатик-срочник, стараясь не запачкать свою форму, нагибался и брезгливо заглядывал под вагон. В это время та же самая серая тряпка уже была закреплена снаружи днища. Пройдя вдоль вагона, служивый успокоился.
Поезд дал гудок, тронулся в путь и стал набирать скорость. По составу уже был дан отбой. В конце коридора в караульном купе слышались голоса и смех. Раз или два прошел по коридору начальник караула. Кто-то тяжело потопал в туалет и начал там отхаркиваться. Спустя несколько километров в третьем купе началось десантирование. Зеки сдернули тряпку. Внизу грохотали колеса («вертухаи» старой закваски могут на слух еще в коридоре определить: пробит пол или нет), и шпал уже не было видно. Первый зек ушел под днище, когда поезд стал резко замедлять скорость. Он обмотал голову черной курткой и полез головой вперед. Под днищем он зацепился руками за что-то и стал затягивать ноги. Через минуту зек висел под вагоном, упершись пятками в край дыры. Еще миг — и он упал спиной на полотно. Второй рецидивист также дождался торможения и также окунулся в холодную ночную тьму. Через двадцать минут в купе никого не было.
Обнаружив пустое купе, караул объявил тревогу. Состав уже успел отъехать почти на сотню километров. Розыскные группы прочесали этот отрезок и собрали шестерых зеков чуть ли не у самого полотна. Один из них сломал шейный позвонок, второй раздробил голову о стальную перетяжку, третий содрал всю кожу на спине и затылке и быстро терял кровь. Остальные три выглядели получше, но быстро передвигаться не могли. Седьмого беглеца нашли в пяти километрах от железнодорожной насыпи. Он сильно повредил плечо, быстро выдохся и едва-едва ковылял к поселку. Зек оглянулся на выстрел за спиной и, шатаясь, остановился. На его посиневшем от боли и холода (в октябре уже срывался снег) лице уже ничего не читалось. Выяснилось, что он раздробил ключицу и вывихнул плечевой сустав. Когда кто-то из конвоя, не приглядевшись, саданул его прикладом в спину, беглец потерял сознание. Последний блатной десантник оказался счастливчиком. Он получил сильные ушибы, но они не помешали ему добежать до автотрассы, остановить грузовик, груженный кирпичом, и отъехать на нем почти на шестьдесят пять километров. Беглеца арестовали только на третьи сутки после побега.
В годы расцвета Главного управления лагерей, когда шла миллионная демобилизация в трудовую армию страны, во все уголки Родины мчались переполненные составы. В купе, куда с горем пополам были втиснуты десятка два зеков, говорить о побеге считалось дурным тоном. Блатные авторитеты с самого начала оккупируют средний ярус, самый спокойный и удобный, и мечтают поскорей добраться до лагеря. Остальные зеки жмутся внизу и на багажных полках, мечтая о том же, только менее умиротворенно. При такой тесноте и духоте попасть в карцер — везение. Карцер вагонзака — последнее купе, разделенное перегородкой на два узких помещения с нижней и верхней полкой. Пол и стены карцера отделаны стальным листом, разрезать который можно лишь газосваркой. Как правило, там изолируются наиболее опасные элементы, могущие замутить массовые беспорядки или убежать.
Армейский устав строго карал конвой за побег их подопечного. Многих солдат зеки-беглецы отправили в дисциплинарный батальон. Не удивительна та жестокость (временами подогретая национальным вопросом), которой встречали беглого арестанта. Если опытный беглец, уже прошедший через мясорубку смертельной ненависти, чувствовал, что кольцо вокруг него сжимается и его вот-вот сцапают, он спешил совершить новое преступление. Камера — порой единственный способ сохранить и здоровье, и жизнь. Устав внутренней службы пугает солдат дисциплинарной или уголовной ответственностью, которой ему, в случае ЧП, не избежать.
Был давний случай, когда на одном из заполярных перегонов вспыхнул вагон. Поговаривали, что зеки готовили чифир и замкнули вагонную проводку. Возможно, огнеопасную небрежность проявил кто-то из охранников или проводников. Коридор запылал, и начальник караула мгновенно подал сигнал тревоги. Через несколько минут поезд остановился. Погасить огонь огнетушителями не смогли, слишком обширной была площадь поражения. Зеки истошно вопили и просили открыть дверь. Огонь уже подобрался к решеткам и начинал лизать стенки купе. Начальник охраны поезда отозвал весь личный состав и приказал срочно изолировать вагон. С обеих сторон крепления отсоединили, и вагон остался догорать в одиночестве. Он наполнился предсмертными криками. Кое-кто уже выламывал обугленную перегородку, продирался сквозь пол или крышу. Тут же последовала команда: «Оцепить вагон! Стрелять на поражение! Если хотя бы один уйдет в тайгу — отдам под суд все отделение».
Зеки, вырвавшиеся из пламени, получали пулю от конвоя. Безусые солдаты, глядя во все глаза и дрожа от мысли, что кто-то из уголовников скроется, добросовестно косили живые горящие факелы. Вот с протараненной крыши на насыпь рухнул человек и, развернув к офицеру обоженное лицо, завопил: «Не стреляйте! Я ногу сломал. Я не буду бежать!» Это были его последние слова. Те, кто наблюдал весь этот кошмар с крыши вагона, кричали: «Менты поганые! Отребье вонючее! Стреляй, падла. В меня стреляй». Вагон успешно догорел. Никто из зеков так и не спасся, но и не убежал в дремучую тайгу.
А впереди лежал Тайшет…
Купе проснулось от чьих-то робких стенаний. Это скулил зек Бражник, скрючившийся на нижнем ярусе. Он ворочался, икал, подпрыгивал и наконец скатился на пол. Еще миг, и по купе разнесся характерный запах свежего дерьма.
— Ты че, баклан, в натуре?! — засуетились на второй полке. — Гарнир понес, что ли?
Зек катался по полу и выл от боли. Стоявший в наряде сержант быстро подошел на шум. Он потянул носом воздух и брезгливо поморщился.
— Не могу, старшой, — жалобно повернул к нему голову зек. — Умираю. Еще утром прихватило. Думал, копыта отброшу. Дай на толчок схожу. Еще немного — и лыжи в угол поставлю.
В купе послышался чей-то визг: «Ты мне своим повидлом штаны уделал!». Кто-то отчаянно плевался. Вдруг раздался хрип и странное хлюпанье. Судя по всему, больного зека вырвало. Купе оживилось еще больше. Его шестнадцать пассажиров суетливо топтались, возились, перекладывали вещи с места на место.
— Выведи его, командир! — не выдержал рецидивист Синько. — Он уже и так обверзал все будь здоров. На хрена нам всю дорогу его говно нюхать в натуре?
