Энциклопедия заблуждений. Третий рейх - Лихачева Лариса Борисовна (книга читать онлайн бесплатно без регистрации .txt) 📗
Питались нацистские преступники так же, как и заключенные других немецких тюрем. Хотя бывшие союзники закупали продукты по своему усмотрению. Советское подразделение фашистов не баловало — никаких деликатесов, — но и режим, и рацион выдерживало очень строго. Американцы же в свое дежурство кормили заключенных почти также, как служащих и гостей в офицерской столовой. Они привозили свежие помидоры даже зимой, закупали молоко в Дании. Осужденные Нюрнбергским трибуналом преступники буквально жировали на тюремных харчах. В одном из писем к матери Шпеер писал: «К сожалению, у меня начинает появляться брюшко… и снова передо мной встал старый вопрос о весе». Врачи, наблюдавшие заключенных, были единодушны в том, что в таких условиях те могут дожить до 100 лет.
Ограничения в контактах для изолированных от общества нацистов также были не очень суровыми. Каждую неделю узники имели право отправлять и получать по одному письму, содержащему не более 1300 слов. Писать при этом следовало на немецком языке, разборчиво, без сокращений, цифр и стенографических знаков. Содержание писем ограничивалось личными вопросами. Кроме того, заключенным ежемесячно предоставлялось получасовое свидание с близкими.
Ширах и Шпеер очень дорожили этими свиданиями. Что же касается Гесса, то, к удивлению персонала, более чем за 20 лет он ни разу не пригласил приехать в «Шпандау» ни жену, ни сына. Гесс объяснял это так: «Я считаю недостойным встречаться с кем бы то ни было в подобных обстоятельствах». В первый раз о встрече с семьей он попросил в 1969 году, когда серьезно заболел и опасался смерти. После выздоровления Гесс уже не отказывался от свиданий с родственниками.
Он ни в чем не раскаивался, продолжал боготворить Гитлера и пребывание в тюрьме подчинил одной цели: даже после смерти остаться в памяти поколений таким же, каким был в годы Третьего рейха. В качестве примера можно привести письмо Гесса жене. Из него цензор по долгу службы вырезал следующие слова: «Если бы мне пришлось начать жизнь сначала, я бы все повторил». Об этом же он 9 марта 1972 года говорил М. Неручевой: «О своей деятельности думаю то же самое, что и раньше. При мне не было концлагерей, все осложнения произошли после моего отлета в Англию. Однако должен заметить, что они были и есть и в других странах, в том числе и в СССР…. Что касается расовой политики и геноцида — тут мы были совершенно правы, и это подтверждают нынешние беспорядки в США. Мы не хотели, чтобы подобное было в Германии. Немцы — нордическая раса, и допускать смешение немцев и евреев, представителей другой расы, мы не могли. Наша политика была правильной. Этих взглядов я придерживаюсь и сейчас».
Во время другой встречи с М. Неручевой, 25 июля 1973 года, он заявил: «Я и раньше ничего не имел против русских, но всегда считал и придерживаюсь этого мнения и поныне: советская система является злом, которое надо уничтожить. Будучи одним из руководителей Рейха, я полагал, что Советский Союз представляет угрозу моей стране. Именно поэтому мы решили нанести превентивный удар, а если и имели место зверства немцев в России, то это неизбежно в любой войне…»
Несмотря на то что Рудольф Гесс так и не встал на путь истинный, оставшись в душе фашистом, с годами отношение к нему становилось все мягче и мягче.
Петр Липейко, который с 1985 по 1987 год служил в подразделении, охранявшем «Шпандау», достаточно подробно описал условия содержания нацистского преступника в этот период. И, надо сказать, не в каждом санатории так заботятся о здоровье отдыхающих, как в тюрьме беспокоились о нацистском преступнике Рудольфе Гессе.
Помещение, в котором он содержался, камерой можно назвать лишь с большой натяжкой. Оно состояло из пяти (!) комнат, среди которых были спальня, комната отдыха, библиотека, где имелось множество книг по астрологии — последнему увлечению наци № 2. Он читал четыре ведущие немецкие газеты, слушал радио, смотрел большой японский телевизор. Заключенный имел право на две двухчасовые прогулки в сутки по внутреннему саду размером не меньше чем футбольное поле.
Гесс вел себя высокомерно, а порой и вызывающе. Он был весьма недружелюбен по отношению к охране: откровенно недолюбливал англичан, вообще не разговаривал с русскими, игнорировал американцев. Более-менее терпимо он относился только к французам и иногда даже общался с ними. Также старый фашист требовал от младших по званию караульных отдавать честь. Англичане вполне серьезно соблюдали субординацию, американцы все обращали в шутку, русские, понятное дело, нациста не жаловали.
П. Липейко так описал свою первую встречу с Рудольфом Гессом: «Он шел мне навстречу по узкой тропинке, и кому-то из нас надо было уступить дорогу. Тут на меня нашла даже некоторая злость: почему я, офицер армии страны-победительницы, должен это сделать? Мы остановились, и я увидел из-под мохнатых бровей не по годам внимательный и властный взгляд. Несколько мгновений Гесс изучал новичка, потом медленно сошел с тропы. Интересно, что после этой «дуэли» он стал со мной здороваться, хотя русских старый нацист никогда не приветствовал».
Обслуживали Гесса два личных повара — афганец и югослав. Пища была изысканная, но особых гастрономических пристрастий узник не выражал. Правда, по праздникам — на Рождество, в день рождения — он начинал капризничать: то ему елку не с такими иголками привезли, то подавай редкий сорт винограда. И американское подразделение, которое почему-то считало необходимым изо всех сил ублажать арестанта, порой гоняло самолет по всей Европе.
Фашистскому преступнику не отказали даже тогда, когда он попросил установить в здании тюрьмы лифт. Гесс объяснял это тем, что ему, старику, трудно ежедневно преодолевать лестницу высотой около 1,5 м, возвращаясь после прогулки в свои «апартаменты». Чтобы именитый узник не чувствовал себя обиженным, лифт немедленно смонтировали…
А гулять заключенный очень любил. Специально для него в саду был построен маленький домик. Внутри находилось несколько стульев, стол и лампа с абажуром, чтобы престарелый Гесс мог почитать газеты, которые ему регулярно доставляли постоянно менявшиеся коменданты тюрьмы.
Наци № 2 очень заботился о своем здоровье. Он регулярно ложился на обследование в госпиталь, расположенный в английской зоне Западного Берлина. В подвале «Шпандау» сгнил заказанный для узника гроб, а Рудольф Гесс все жил, и жил, и собирался жить дальше. Когда в 1984 году в ФРГ широко отметили его 90-летний юбилей, вполне серьезно прозвучал девиз «Вперед, к столетию!». Впрочем, учитывая описанные выше условия содержания именитого узника, создавалось впечатление. что весь персонал тюрьмы мечтал о том, чтобы продлить его жизнь.
За здоровьем Гесса следили медицинские специалисты четырех стран-победительниц, прикрепленные к «Шпандау». На крайний случай был разработан план под названием «Парадокс». Он предусматривал экстренные меры, в том числе и реанимационные, если заключенному станет плохо — возраст-то был очень солидный.
Подполковник Ф. В. Козликов рассказал, что медицинские осмотры заключенного проводились международным консилиумом врачей не реже чем раз в месяц. Председательствовали по очереди медики каждой из стран-победительниц. Вначале рассматривался протокол предыдущего осмотра Гесса. Примечательно, что в этом документе упоминалась не фамилия узника, а его номер: заключенный № 7. Затем Рудольф стоя зачитывал заранее подготовленный текст. В нем он сообщал врачам о своем самочувствии и высказывал жалобы и пожелания относительно лечения. Все эти вопросы тут же обсуждались, и принимались необходимые решения. После этого проводилось собственно медицинское обследование заключенного.
Регулярные осмотры, корректировка назначений, сбалансированное питание — классическая кардиологическая диета — все это было призвано обеспечить Рудольфу Гессу мафусаилов век. И следует сказать, что для 93-летнего старца он обладал неплохим здоровьем. У него были артрит, паховая грыжа и остеохондроз, но никаких болезней, опасных для жизни, у нацистского преступника не диагностировали. Кстати, это подтвердило и вскрытие. Английский профессор Камерон, которому было около шестидесяти лет, тогда философски заметил: «Мои внутренние органы, пожалуй, выглядят похуже».
