Преступники и преступления с древности до наших дней. Гангстеры, разбойники, бандиты - Мамичев Дмитрий Анатольевич

Итак, нам троим было вверено это дело, а собственно говоря, — одному мне.

Но еще до приказания графа я тотчас принялся за розыск.

Едва свечерело, я переоделся оборванцем: в рваные галоши на босую ногу, в рваные брюки, женскую теплую кофту с прорванным локтем и в военную засаленную фуражку. Потом подкрасил нос, сделал себе на лице два кровоподтека и, хотя на дворе было изрядно холодно, вышел на улицу и смело пошел на окраину города, на Литовский канал.

Окрестность за Московской заставой, к шоссе, и в настоящее время представляет место небезопасное, но тогда там была совершенная глушь.

Тянулись пустыри, не огороженные даже заборами, а у шоссе стояли одинокие сторожки караульщиков от министерства путей сообщения, на обязанности которых лежало следить за порядком на шоссе.

Эти крошечные домики стояли друг от друга саженях в двухстах.

Туда-то и направил я свои шаги. Иванов указал на караулку под № 11, и я решил прежде всего осмотреть ее и внутри, и снаружи.

Одинокая сторожка стояла саженях в 5 от шоссе.

Два крошечных окна и дверь выходили наружу, а с боков и сзади домик окружал невысокий забор.

Тут же, за домиком, протекала исчезнувшая теперь речка Лиговка, за которой чернел лес.

Место было глухое. Ветер шумел в лесу и гнал по небу тучи, сквозь которые изредка пробивался месяц.

Из двух окон сторожки на шоссе падал бледный свет.

Настоящий разбойничий притон!

Я осторожно подошел к караулке и заглянул в окно. Оно было завешено ситцевой тряпкой, но ее края не доходили до косяков, и я видел все, что происходило в комнате.

Комната была большая, с русской печью в углу.

Вдоль стены тянулась скамья, перед которой стоял стол, а вокруг него табуретки. У другой стены стояла кровать, и над нею висела всякая одежда.

За столом, прямо лицом к окну, сидел маленького роста, коренастый чухонец, необыкновенной силы. У него были белокурые большие усы и изумительно голубые глаза, глаза ребенка.

Прислонясь к его плечу, рядом с ним сидела рослая, красивая женщина.

Другая сидела к окну спиной, а на скамье — высокий мужчина в форменном кафтане с бляхою, с трубкой в зубах.

На столе стояли зеленый полуштоф, бутылки с пивом и деревянная чашка с каким-то хлебовом.

Чухонец что-то говорил, махая рукой, и все смеялись.

Я решился на отчаянный шаг и постучал в окошко.

Все вздрогнули и обернулись к окну.

Чухонец вскочил, но потом опять сел.

Сторож пыхнул трубкой, медленно встал и пошел к двери.

Признаюсь, я дрожал — частью от холода, частью от волнения.

Дверь распахнулась, и в ее просвете показалась высокая фигура хозяина.

Опираясь плечом о косяк, он придерживал свободной рукой дверь.

— Кто тут? Чего надо? — грубо окрикнул он. Я выступил на свет и снял картуз.

— Пусти, Бога ради, обогреться! — сказал я. — Иду в город. Прозяб, как кошка.

— Много вас тут шляется! Иди дальше, пока собаку не выпустил!

Но я не отставал.

— Пусти, не дай издохнуть! У меня деньги есть. Возьми, коли так не пускаешь.

Этот аргумент смягчил сторожа.

— Ну, вались! — сказал он, давая дорогу, и, обратясь к чухонцу, громко пояснил: — Бродяга!

Я вошел и непритворно стал прыгать и колотить нога об ногу, так как чувствовал, что они невозможно прозябли. Все засмеялись. Я притворился обиженным.

— Походили бы в этом, — сказал я, сбрасывая с ноги галошу, — посмеивались бы!

— Издалека?

— С Колпина!

— В поворот?

— Оно самое. Иду стрелять, [43] пока што…

— По карманам? — засмеялся сторож.

— Ежели очень широкий, а рука близко… Водочки бы, хозяин! Иззяб!

— А деньги есть?

Я захватил с собою гривен семь мелкой монетой и высыпал теперь их на стол.

— Ловко! Где сбондил?

Я прикинулся снова и резко ответил:

— Ты не помогал, не твое и дело…

— Ну, ну! Мое всегда дело будет! Садись пей! Стефка, налей келишек!

Сидевшая подле чухонца женшина взяла полуштоф и тотчас налила мне стаканчик.

Я чокнулся с чухонцем, выпил и полез в чашку, где были накрошены свекла, огурцы и скверная селедка — что-то вроде винегрета.

Сторож, видимо, успокоился и сел против меня, снова взявшись за трубку.

Чухонец с голубыми глазами ребенка стал меня расспрашивать.

Я вспомнил историю одного беглого солдата и стал передавать ее, как свою биографию.

Сторож слушал меня, одобрительно кивая головой; чухонец два раза сам налил мне водки.

— А где ныне ночевать будешь? — спросил меня сторож, когда я кончил.

— В Лавре! — ответил я.

— Ночуй у меня, — вдруг к моей радости предложил мне сторож, — завтра пойдешь вот с ним! — он кивнул на чухонца.

Я равнодушно согласился.

— Сразу в наши записаться хочешь! — засмеялся сторож. — Ну, что ж! — и он назвал всех.

— Меня Павлом зови. Павел Славинский, я тут сторожем. Это дочки мои: Анна да Стефка — беспутная девка! Ха-ха-ха, а этого Мишкой. А теперь иди, покажу, где спать тебе!

Я простился со всеми за руку, и он свел меня в угол за печку.

Там лежал вонючий тюфяк и грязная подушка.

— Тут и спи! тепло и не дует! — сказал он и вернулся в горницу.

Я видел свет и слышал голоса.

Потом все смолкло. Мимо меня прошли дочери хозяина и скрылись за дверью.

Павел с Пояненом о чем-то шептались, но я не мог разобрать их голосов.

Вдруг дом содрогнулся от ударов в дверь.

Я насторожился.

В ту же минуту на меня пахнул холодный воздух и раздался оглушительный голос:

— Водки, черт вас дери!

— Чего орешь, дурак! — остановил его Павел.

— Дурак! Вам легко лаяться, а я, почитай, шесть часов на шоссе простоял.

— А чего стоял?

— Чего? Известно чего: проезжего ждал!

— Ну, дурак и есть! — послышался голос Мишки. — Ведь было сказано, пока наших не выпустят, остановиться надо.

— Го, го! Дураки вы, если так решили. Остановитесь, все скажут — они и душили! А их выручать надо.

— Жди, дурак! У них там завелся черт Путилин. Все вынюхает.

— А я ему леща в бок.

Я тихо засмеялся.

Они продолжали говорить с полной откровенностью.

— А у Сверчинского кто?

— Сашка с Митькой.

— А они как решили?

— Да как я! Душу… — пришедший грубо расхохотался… — Значит, к тебе и добра не носить? а?

— Зачем! Носить можешь. Я куплю.

— Ну, то-то! Так бери!

И на стол упало что-то тяжелое.

— Постой! — вдруг сказал Мишка, и я услышал его шаги.

Я тотчас раскинулся на тюфяке и притворился спящим. Он нагнулся и ткнул меня в бок.

Я замычал и повернулся. Он отошел.

— Что принес? — почти тотчас раздался голос Павла.

— А ты гляди!..

Послышался легкий шум, что-то стукнуло, потом раздалось хлопанье по чему-то мягкому, и все время шел разговор отрывочными фразами.

— Где достал?

— А тебе што?

— Нет, я так. Дрянь уж большая.

— Скажи, пожалуйста, дрянь! За такую дрянь по 100 рублей платят!

— Где как, а у меня красненькую…

— Красненькую! Да ты жид, што ли!

И тут поднялся такой гвалт, что от него впору было проснуться мертвому.

— Тише вы, дьяволы! — закричал, наконец, Мишка. — Ведь тут… и он не договорил, вероятно, сделав жест.

— А ну его! — отозвался хозяин. — Он нашим будет. Ну, 20 рублей и — крышка!

Они опять стали кричать. Потом на чем-то поладили.

— Ну, пошел, — сказал пришедший.

— Куда?

— А к соседу пить. Идем, што ли…

— Можно! — отозвался хозяин А ты?

— Кто же дом постережет? — ответил Мишка. — Нет, я останусь!

— Как хочешь…

— Ха-ха-ха! — загрохотал гость. — Он не соскучится.

— Мели, мели!.

Послышалось шарканье ног, пахнул холодный воздух, хлопнула дверь — и все стихло.