История русской литературы с древнейших времен по 1925 год. Том 1 - Святополк-Мирский (Мирский) Дмитрий Петрович (полная версия книги .TXT) 📗

более узнаваемым и реальным Некрасовым, сложной, не всегда

образцовой, но глубоко человечной и оригинальной личностью.

Столь сильно отличавшийся от своих современников, во многих

отношениях Некрасов разделял с ними недостаток сознательного

мастерства и художественной культуры. Характерно, что он вообще

не знал, что такое просодия, не знал даже названий стихотворных

размеров. Он только смутно, подсознательно знал, чего ищет, и хотя

был великолепным критиком чужих стихов, не умел судить свои

собственные. Он тратил свою творческую энергию на далекие ему,

неблагодарные сюжеты. Он обладал опасной способностью к

версификации, развившейся в те годы, когда он был поставщиком

водевилей и рифмованных фельетонов. Многое из того, что он писал

даже в зрелые годы, – просто рифмованные статьи, и даже в лучших

его стихах (за малым исключением) попадаются лишенные

вдохновения многословные пассажи. Он, в сущности, восстал против

всех условностей поэтического вкуса, всего арсенала «поэтической»

поэзии, и смысл его лучших и оригинальнейших произведений

именно в том, что он отважно создавал новую поэзию, не скованную

традиционными нормами вкуса. Но собственный его творческий вкус

был не всегда безошибочен, и хотя он очень близко подошел к

созданию нового, оправдавшего себя стиля (особенно в великолепной

сатирической поэме Кому на Руси жить хорошо? ), он так никогда и

не овладел им полностью. Но сила вдохновения, но поэтиче ская

энергия во многих, даже не лучших стихах его так велика, что

приходится принимать случайные ляпсусы как элементы целого. По

оригинальности и поэтической энергии Некрасов занимает одно из

первых мест среди русских поэтов и даже сравнение с Державиным

ему не страшно.

Главная тема некрасовской поэзии, по его собственному

выражению, – «страдания народа». Но его вдохновение, в выборе

темы гражданское, в разработке ее становится субъективным и

личным, а не общественным. За исключением тех стихотворений, где

он больше всего приближается к духу народной песни и таким

образом освобождается от слишком личного, стихи его, его поэзия

всегда личная, он никогда не высказывается от имени группы.

Общественные пороки современной ему России для Некрасова не

столько объективный факт, сколько мучительное личное

переживание. Его социальная поэзия рождена муками глубокой,

жестоко истерзанной чувствительности. Можно сказать, что у

Некрасова был комплекс «социального сострадания». Именно

сострадание (страдание вместе с другими), а не жалость

(снисхождение к чужому страданию) одушевляет поэзию Некрасова.

При всей политической серьезности и искренности его

демократических чувств, с точки зрения психологии «страдания

народа» были для него эманацией, символом его собственных

страданий – от бедности, от болезни, от уныния, от мучений совести.

Ему была свойственна необыкновенная мощь идеализации;

потребность создавать богов была одной из наиболее сильных его

потребностей. Главным из этих богов был русский народ; за ним идут

такие же идеализированные и субъективизированные мифы о матери

и о Белинском. Его идеализированное представление о народе,

разумеется, тяготеет к сентиментальности, и ему не всегда удавалось

избежать этой волчьей ямы, но в лучших вещах, которых у него

много, всякий намек на сентиментальность очищается в жарком огне

его поэтической энергии и поэтической искренности. Разговоры о

вкусе и красоте формы совершенно неуместны в присутствии

стихийного творчества, создавшего, например, такие реалистически-

мифологические поэмы как Мороз Красный нос. Но у Некрасова

народ не только объект сострадания и поклонения. Он и шутит, и

смеется вместе с ним, так же как вместе с ним страдает, и из всех

русских поэтов девятнадцатого века он единственный был по-

настоящему творчески близок к духу народной песни; он не

имитировал ее: просто у него была душа народного певца.

Все творчество Некрасова можно разделить на две части: ту, где

он пользуется формами, обусловленными (пусть и с отрицательным

знаком) предыдущим развитием литературной поэзии, – и ту, где он

работает в духе народной песни. В целом можно сказать, что в

первой он субъективен, а во второй объективен и безличен. Эти

аспекты очень разнятся, но именно их комбинация создает его

неповторимую поэтическую индивидуальность. Первая, традиционно

литературная часть гораздо более неровная, чем вторая. Нижний слой

ее переходит в совершенно механическую и нехудожественную

версификацию, которой он занимался в сороковые годы и которой так

никогда и не оставил. Многое из того, что особенно ценилось

современниками за гражданское и гуманистическое содержание,

сегодня кажется негативной частью некрасовского наследия. Нам

нелегко, к примеру, открыть какие-нибудь достоинства в написанном

без вдохновения механическом переложении воспоминаний княгини

Волконской, жены декабриста ( Русские женщины, 1867), в поэме,

которую старшее поколение считало некрасовским шедевром.

С другой стороны его иронические и сатирические стихи, вероятно,

нравятся нам больше, чем нашим отцам и дедам. Едкий, злой и

сжатый сарказм такой крепкой вещи, как Вор, ставит Некрасова в

первый ряд величайших сатириков мира. В большинстве случаев его

гневные риторические инвективы выиграли от времени больше, чем

потерял остальной Некрасов. Я, во всяком случае, думаю, что такие

поэмы, как элегия Родина, являются вершиной русской поэзии и

оставляют поэтические инвективы Лермонтова далеко позади. Другая

группа некрасовских стихов, выигравшая от времени, – его

замечательно оригинальная любовная лирика: неподслащенный,

несентиментальный, пронзительный, страстный и трагический

рассказ о любви, которая приносит любящим больше страдания, чем

радости. Наконец, среди самых ранних его стихов (1846) находится

то, поистине бессмертное стихотворение, которое столь многие

(среди них Григорьев и Розанов) прочувствовали и осознали как

нечто большее, чем стихи, – стихотворение о трагической любви на

краю голодной смерти и морального падения – начинающееся

словами «Еду ли ночью по улице темной». То же напряжение и сила

ощущаются в стихотворениях, написанных во время последней

болезни ( Последние песни).

Об его объективной повествовательной поэме Саша (1854), за

которую его обвиняли в плагиате тургеневского Рудина еще до того,

как он был напечатан у него в журнале, можно сказать, что это

попытка создания проблемного рассказа в стихах, и, несмотря на

имеющиеся там прекрасные места, она выглядит жалко в сравнении с

романами Тургенева. Гораздо интереснее его многочисленные

короткие и драматические стихотворения из крестьянской жизни.

С одного из них ( В дороге, 1847) начался его творческий путь.

Некоторые из ранних стихотворений написаны в явно романтиче ском

тоне ( Огородник). Одно из самых знаменитых – Влас (1854),

стихотворение, в котором Некрасов доказал свое сочувствие не

только страданиям народа, но и его религиозным идеалам. Самая

масштабная из его поэм (не в стиле народных песен) –

величественный и статуарный Мороз Красный нос (1863), с его

мифологической идеализацией русской крестьянки и широкими

панорамами молчаливого, скованного морозом леса.

В своей народно-песенной поэзии Некрасов уходит от своего moi

haissable (ненавистного «я»), освобождается от мучительной

одержимости страданием и становится поэтом, выражающим