Бомба для дядюшки Джо - Филатьев Эдуард Николаевич (читать книги полностью без сокращений бесплатно TXT) 📗
— Знаете, Игорь Васильевич, почему бы вам с Жолио-Кюри не начать это дело? Он — коммунист.
И предложил поговорить с Жолио-Кюри о развитии этих работ с Францией. Мы стали готовить документы. Ну, а пока готовили письмо, Жолио-Кюри умер».
Именно тогда Курчатов произнёс фразу, звучавшую как некий призыв к своим сподвижникам (они её потом часто повторяли):
«Исполнять задуманное немедленно, не отталкивая товарищей, а воодушевляя и властно увлекая за собой!».
Из воспоминаний Николая Власова:
«Когда врачи запрещали ему участие в заседаниях и другие организационные дела, он искренне радовался и с наслаждением шёл на Огру — отвести душу».
Яков Зельдович тоже рассказывал о той же поре:
«Юмора и оптимизма у Курчатова было, хоть отбавляй! Даже когда было трудно, юмор оставался. Чего стоит название плазменной установки 1958 года «Доуд-3», расшифровывавшееся подробно: «Хорошо бы успеть до третьего удара!»»
То есть «До удара 3».
Владимир Комельков:
«Говорят, что истинное существо человека проявляется в его отношении к смерти. Курчатов знал, что он серьезно болен, но болезнь не сломила его неукротимого желания жить и творить. Уже было два небольших инсульта. Он ходил с палочкой. В насмешку над неотвратимостью он назвал новую строящуюся установку „Доуд-3“ с тем, чтобы она вошла в строй до того, как на него обрушится третий удар».
Однако этого «третьего удара» Курчатов так и не дождался. Судьба приготовила ему иной финал.
Дмитрий Переверзев вспоминал:
«Самым, насыщенным и, пожалуй, самым трудным был последний год. Болезнь давала о себе знать. И хотя Игорь Васильевич не поддавался ей и не показывал окружающим, что она его одолевает, временами он становился задумчивым и молчаливым. В одну из ночных прогулок неожиданно сказал:
— Плохое у нас с тобой здоровье, Митяй! Однажды раз — и готово!».
И всё же к 1959 году Курчатов постепенно оправился от последствий второго инсульта. Виктор Давиденко вспоминал:
«Зимой, когда он выходил на пешую прогулку в шубе с бобровым воротником и в бобровой боярской шапке, можно было наблюдать, как встречные старушки начинали прилежно креститься, по-видимому, принимая его за архимандрита… Это было далеко от Москвы, где мало развлечений. Ка. ждая такая картинка служила поводом к шуткам, а посмеяться Игорь Васильевич всегда любил».
В феврале 1959 года Курчатову предстояло выступить на одном из заседаний внеочередного XXI съезда партии. Делегатами партийного форума были и Ванников со Щёлкиным. О том, как 3 февраля встретились в фойе Кремлёвского Дворца съездов три ведущих советских атомщика, — в книге «Апостолы атомного века»:
«В первый день съезда Ванников и Курчатов надели звезды Героев и значки Лауреатов, а Щёлкин как всегда пришёл без наград. В перерыве Ванников и Курчатов строго стали ему выговаривать:
— Тебя наградили, выбрали для такого торжественного события, как съезд, а ты пришёл без наград, всеми пренебрёг. Мы этого от тебя не ожидали!».
Кирилл Щёлкин задумался. А Игорь Курчатов вышел на трибуну съезда. И заявил о возобновлённых атомных взрывах:
«Кстати сказать, эти испытания оказались весьма успешными. Они показали высокую эффективность некоторых новых принципов, разработанных советскими учёными и инженерами. В результате Советская армия получила ещё более мощное, более совершенное, более надёжное, более компактное и более дешёвое атомное и водородное оружие (Аплодисменты.)».
Однако Курчатов не мог не высказать и своего собственного отношения к возобновившимся испытаниям:
«Советский народ вынужден продолжать это мрачное соревнование, на которое его толкает несговорчивость США и Англии. Но будем надеяться на лучшее. Будем надеяться не только на запрещение в ближайшее время атомного и термоядерного оружия, но и на исчезновение из жизни человеческого общества войны как средства решения международных споров (Продолжительные аплодисменты.)».
Заключительная часть курчатовского доклада была посвящена проблеме «мирного использования термоядерной энергии» путём «непрерывного регулируемого ядерного сжигания тяжёлого водорода»:
«Заканчивая выступление, я не беру на себя смелость делать предсказания о сроках осуществления управляемой термоядерной реакции, но хочу заверить делегатов съезда, что советские учёные, инженеры и техники, работающие над задачей термоядерной энергетики, сделают всё от них зависящее для решения этой важнейшей научно-технической проблемы (Аплодисменты.).
Учёные нашей великой Родины будут вместе со своей партией, со всем советским народом трудиться, не покладая рук, чтобы сделать человека истинным властителем природы в коммунистическом обществе (Аплодисменты.)».
Стуча тростью о ковровую дорожку, Курчатов сошёл с трибуны. Проходя мимо сидевшего в зале Щёлкина, улыбнулся ему и постучал пальцем по звёздам Героя на своей груди. Как бы ещё раз упрекая коллегу, не надевшего своих наград.
О том, как события развивались дальше, в «Апостолах атомного века»:
«Щёлкин принял эти упрёки за чистую монету, на следующий день пришёл с наградами, а Ванников и Курчатов, договорившись, награды сняли.
Увидев Щёлкина, оба стали его отчитывать:
— Тебя на съезд выбрали работать! Чего ты хвастаешься звёздами? Не ожидали, что ты такой нескромный!».
Курчатов оставался самим собой.
В конце пятидесятых годов многим казалось, что главный атомный академик находится в апогее славы. И это было действительно так. Но жизнь его тем временем неумолимо подходила к концу. Настала пора подводить итоги.
Какие выводы, подводя черту под прожитыми годами, сделал сам Игорь Васильевич, неизвестно. Угадать пытались многие его коллеги.
Игорь Головин:
«Помню, как в последние месяцы его жизни я, будучи тогда ещё молодым, докладывал ему с товарищами планы работ. Внимательно выслушав нас, Игорь Васильевич сказал:
— Зачем так много пунктов? Делайте в жизни, в своей работе только самое главное, иначе второстепенное, хотя и нужное, займёт все силы, отнимет ваше время, и до главного вы не дойдёте.
Эти слова стали завещанием не только для нас, но и для всех молодых людей, решивших посвятить свою жизнь науке».
Юрий Соколов:
«Борода откровенно гордился своими успехами, своим домом, высоким своим положением, дружбой со многими людьми. И он — подлинный рыцарь без страха и упрёка — имел право на это, поскольку всё:, что у него было, пришло в результате тяжёлого, упорного труда И поэтому говорил он о себе без малейшей тени хвастовства..
Мне врезался в память один из разговоров с Курчатовым, может быть, единственный в таком роде, когда он откровенно высказал тревожившие его мысли. Я знал, что вопрос о подготовке, скорее даже не о подготовке молодых учёных постоянно его занимал и тревожил. Мне приходилось слышать, как он с беспокойством говорил о том, что мало у нас по-настоящему крупных научных открытий, особенно в области экспериментальной физики…
— Что, строго говоря, следует понимать под культурой учёного? В первую очередь, он должен быть хорошим специалистом, основа всего — это специальные знания, так сказать, техника учёного. Но одной такой техники, конечно, мало, она ещё не есть творчество, можно знать очень много и не сделать ничего… Однако обилие идей тоже часто оказывается пустым цветением. Недаром Эйнштейн сказал, что хорошие идеи приходят так редко… По-видимому, секрет состоит в том, что нужно уметь подмечать непонятное и противоречивое и ум, еть добираться до его сути. А для этого нужен особый склад ума.…».
Андрей Сахаров:
«Весной 1959 года, ещё при жизни Курчатова, я гулял по берегу нашей объектовской речки с В.А. Давыденко, близко знавшим Курчатова. В ответ на мои восторженные реплики об Игоре Васильевиче Давиденко сказал:
