Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - Квитка Андрей
Во время переправы через рукав Бадаохэ мой Джигит сорвал об камень подкову с частью копыта и сразу захромал; я пересел на Карабаха, но и в поводу нельзя было вести бедное животное, не подковавши его. Ни у одного из казаков не оказалось запасной подковы. Я подъехал к начальнику цепи, чтобы узнать, здесь ли еще наш отряд; оказалось, что он ушел два дня тому назад в Цзянчан, а цепи были выдвинуты от 23-го полка и атаковали передовые части японцев, занявших кряж по ту сторону реки. Полк стоял в долине по дороге в Ляоян. Я решил ехать туда, чтобы подковать лошадь в обозной кузнице. Пули стали жестоко нас преследовать: вероятно, японцы приняли нас за группу начальства; не слышно было жужжания пуль, с которым свыкся слух в турецкой войне. Пули впивались в землю с коротким звуком «дзык», поднимая пыль кругом нас; я бы охотно увеличил шаг, глупо было бы быть убитым или раненым, не принимая никакого участия в деле, но нас задерживал бедный Джигит, отчаянно хромавший; наконец, мы добрались до стены предместья Саймацзы и скоро вошли в ущелье, где было совсем спокойно.
Я думал, что шла перестрелка между передовыми постами нашими и неприятельскими и что двинутые в атаку наши цепи отбросят японцев к Айянямыню, очистив дорогу на Цзянчан, куда я намеревался отправиться, как только подкую лошадь, но скоро пришлось убедиться, что эта перестрелка была началом серьезного боя. По дороге перегнал нас скачущий в карьер стрелок. «Что такое?», – спросил я, он ответил на ходу: «Требуют подкреплений».
Подошли мы к небольшому леску, где был расположен бивак отряда генерала Грекова. Там было большое оживление: пехота становилась в ружье, горная батарея в семь орудий брала в передки. Офицеры допивали остатки чая, предложили и мне, сахару и хлеба уже не было, они были съедены или уложены. Пока казаки разыскивали кузнеца, которому я приказал щедро заплатить, я переседлал и пересел на чалого, так как мне захотелось посмотреть на бой, и было бы жаль подвергать выстрелам незаменимых лошадей, приведенных издалека.
Стрелковые офицеры рассказали мне, что в 7 часов утра один из сторожевых постов на дороге в Цзянчан был обстрелян неприятелем, который был выбит охотничьей командой, и отступил по направлению к Айянямыню; тогда одна рота стрелков перешла в наступление и нанесла порядочный урон противнику, захватив десять винтовок. Я сам был свидетелем дальнейших действий наших передовых частей; очевидно, неприятель получил подкрепление, и мы шли поддерживать своих.
На носилках лежали здесь два солдата, замученных сегодня ночью китайцами у Саймацзы; предполагали, что они подбирались к китайским женщинам или производили какое-нибудь насилие, а может быть, они пострадали за грехи других, и китайцы отомстили им за поругания и насилия, наносимые некоторыми грабителями, которые попадаются во многих частях, но довольно редко – между казаками.
Две роты были отправлены вперед на подкрепление, остальные части с батареей направились к боевой позиции на гребне невысокого отрога, прикрывавшего вход в долину. Два орудия были подняты на гору, остальные установлены внизу, на нашем левом фланге против Саймацзы. Я поднялся на позицию, слез с лошади и привязал ее к дереву около запасного лафета и зарядных ящиков, в укрытом месте, куда неприятельские снаряды не должны были попадать. Я подошел к цепи, залегшей за кустами на самом гребне горы. Передо мною открывалась такая картина: внизу на песчаной низине с порослями ивняка двигались одна за другой уступами цепи стрелков; они переправлялись вброд через Бадаохэ, поднимались по пологому склону распаханной желтоватой котловины, отвечая редкими, одиночными выстрелами на учащенный огонь противника. При бездымном порохе ничто не выдавало присутствия неприятеля; он, должно быть, стрелял с опушки леса, покрывающего вершины невысоких гор верстах в двух от нашей позиции. Эта цепь гор смыкалась против нашего левого фланга высокой остроконечной сопкой над Саймацзами; это была та самая сопка, на которой не считалось нужным ставить сторожевого поста, когда мы там располагались, хотя опыт показал, что с незанятой сопки могут неожиданно раздаться неприятельские залпы. Теперь с вершины ее стреляли в нас японцы и взбирался на нее всадник с большим белым значком. В его складках красный круг представлялся в виде креста; этим объясняется, может быть, слух о выбрасывании флага красного креста японцами для того, чтобы ввести нас в заблуждение и заставить прекратить огонь. Вспомнилось мне теперь при виде въезжающего всадника мнение одного из наших сотенных командиров, что нельзя было выставлять сторожевого поста на этой сопке, потому что туда трудно забраться. Против нашего правого фланга, у самого берега Бадаохэ, выступала другая сопка с отвесной скалистой стороной к реке. По этой скале, как кошки, взбирались стрелки охотничьей команды.
Линия огня неприятеля имела более версты протяжения. Когда наши роты показались на пашне, отважно наступая против невидимого неприятеля, началась стрельба залпами вперемежку с пачками. Было безумно продолжать открытую атаку против очевидно превосходных сил, и наши цепи стали спокойно отходить назад, залегая, отстреливаясь и делая короткие перебежки. В это время нам было видно, как густая неприятельская колонна, не менее четырех рот, двинулась по лощине и через лес навстречу нашим охотникам, задумавшим охватить левый фланг противника. Так как скала, по которой лезли охотники, не была видна японцам, то надо полагать, что они были предупреждены об этом движении китайцами, стоявшими на вершине сопки позади нас и делавшими какие-то знаки руками, вероятно, условные сигналы. Было жутко ожидание встречи наших смельчаков с неприятелем, в 5–6 раз его превосходящим. Наконец раздалась в лесу ружейная трескотня, она продолжалась минуть десять, охотники появились опять на опушке леса и стали скатываться вниз со скалы, преследуемые выстрелами сверху.
Я стоял в цепи и разглядывал в бинокль разыгрывающиеся фазы боя; трудно было уследить одновременно за всем, что происходило на большом протяжении, солдаты обращали мое внимание то на ту, то на другую точку, я наводил туда бинокль и знакомил моих случайных товарищей с подробностями, незаметными простым глазом. Этот обмен замечаний и впечатлений сблизил меня с этой простой, но симпатичной средой; я, видно, им тоже понравился, мы весело болтали и шутили, пока не началась работа и для нас. Особый интерес проявился, когда японцы вышли из своих укрытий и стали сами перебегать по той поляне, по которой недавно наступали наши, молодцы-стрелки. Японцы перебегали поодиночке к заранее намеченной складке местности, и когда набиралась туда целая часть, совершенно укрытая от взоров, она открывала огонь залпами по команде своих начальников, которые одни только стояли, и когда цепи подверглись сильному обстрелу, то офицеров вовсе не было видно. Одновременно с наступлением цепей, вышедших из опушки леса, две колонны, силою около двух батальонов, стали спускаться из-за леса в глубокую лощину, по которой шла дорога на Саймацзы. Наша батарея открыла огонь по этим колоннам и по наступающим цепям. Обрадовались солдаты: «Ишь, ловко хватило их», – говорили они.
Действительно, стройное движение неприятеля приостановилось, стих тоже огонь с сопок, которым они нас обсыпали во время перебежек цепей по чистому месту. Но вот что-то прошипело над нашими головами, и далеко сзади лопнула граната. «Как обидно», – подумал я про себя, – «они стреляют бездымным порохом и их батарей не видно, а наши горнушки пускают к небу красивые белые кольца, как делают курильщики». Я поделился своими мыслями с солдатами, а они ответили:
«Никак нет, ваше высокоблагородие, они тоже черным порохом стреляют». «Да где же их батареи», спросил я. «А вон там, за сопкой, что синеет». И действительно, верстах в четырех от нас, позади и сбоку неприятельской позиции, показался дымок, другой, третий, четвертый, пятый, шестой, и пошли лопаться снаряды между нами и над батареей, что была внизу. Наша батарея попробовала отвечать, но ее снаряды не долетали на целую версту; она предпочла убраться совсем и более не появлялась, а могла бы она еще нанести порядочный урон неприятельской пехоте и, быть может, остановить ее наступление; нужно было только менять позиции и становиться за природным укрытием, а не стоять на виду, как это было с начала боя.
