Курская битва. Оборона. Планирование и подготовка операции «Цитадель». 1943 - Букейханов Петр Евгеньевич
Также приказом германского главного командования вооруженных сил от 13 ноября 1941 года № 3900 было приостановлено освобождение военнопленных. Соответственно к весне 1942 года, когда дефицит людских ресурсов вынудил немецкое военное руководство начать формирование вспомогательных отрядов из советских военнопленных, а также широко использовать их труд в промышленном производстве, обеспечивая им условия для выживания (директивы Генерального штаба сухопутных войск от 7 и 16 марта и Генерального штаба вооруженных сил от 24 марта 1942 года), более 2 миллионов военнопленных уже были убиты, а также умерли от голода и тяжелых условий содержания [132]. Сведения об этой жестокости, активно распространяемые советской пропагандой, не могли не дойти до населения СССР в тылу и солдат Красной армии на фронте, соответствующим образом повлияв на их психологическое отношение к немцам и германской армии.
Предложение Генерального штаба сухопутных войск, направленное Гитлеру весной 1943 года по поводу формирования под руководством генерала Андрея Власова так называемой Русской освободительной армии из числа советских военнопленных и граждан, перешедших на сторону германских войск, было отклонено фюрером, поэтому все обращения Власова, касающиеся вопросов фактического формирования русских воинских частей и соединений, оставались нереализованными до осени 1944 года [133].
В то же время, с целью предотвращения массовой сдачи в плен на фронте, Ставкой Верховного главнокомандования СССР был издан приказ № 270 от 16 августа 1941 года, в соответствии с которым сдававшиеся в плен бойцы и командиры являлись злостными дезертирами, их требовалось уничтожать всеми средствами, члены семей оказавшихся в плену командиров подлежали аресту, а семьи рядовых лишались государственного пособия и помощи [134]. Этот приказ, возможно, заставил упорнее сражаться тех солдат, кто оказался в окружении, однако не предотвратил поражения и отступления Красной армии летом 1942 года. Тем не менее в какой-то момент войны в настроении советских солдат наступил перелом, отразившийся в уменьшении числа перебежчиков на сторону врага, с приблизительно 80 тысяч человек в 1942 году до 26 тысяч в 1943 году [135].
С точки зрения историка В. Замулина [136], в 1943 году советский солдат качественно изменился, потому что большинство мобилизуемых на фронт теперь принадлежали к поколениям, родившимся уже при власти коммунистической партии, не испытали на себе ее ошибок и были воспитаны в патриотическом духе. Военный хронист 6-й армии вермахта майор Мартин Франке отчасти подтверждает это, констатируя [137], что самые молодые солдаты Красной армии оставались самыми храбрыми и в атаке, и в обороне. Однако, во-первых, молодежь отличает неустойчивость психики, поэтому молодым людям свойственна как безоглядная храбрость, так и ее обратная сторона – паника и трусость, независимо от их убеждений. Во-вторых, даже летом 1943 года молодые люди, родившиеся после 1917 года, еще не составляли большинства действующей армии. Например, к началу Курской битвы в составе 5-й гвардейской танковой армии насчитывалось 43,7 % военнослужащих данного возраста – менее половины [138].
Поэтому мы скорее разделяем мнение В. Бешанова, связывающего переломный момент с изданием приказа Народного комиссариата обороны № 227 от 28 июля 1942 года, которым были введены карательные меры для укрепления порядка и дисциплины в войсках, вплоть до расстрела на месте трусов и паникеров, чтобы «…помочь честным бойцам дивизий выполнить свой долг перед Родиной»; формировались заградительные отряды для размещения в тылу неустойчивых соединений (3–5 отрядов по 200 человек в каждом на одну армию); создавались штрафные подразделения из бойцов, допустивших проявления трусости, нерешительности и дисциплинарные нарушения (от одного до трех батальонов по 800 человек в пределах одного фронта) [139]. Издание этого приказа сцементировало фронтовые части и повысило их устойчивость в бою, поскольку солдаты стали психологически более уверены в надежности своих однополчан. В дальнейшем, по мере приобретения войсками боевого опыта и появления небольшого слоя ветеранов, которые своим примером воздействовали на новобранцев, упорство русских постепенно возрастало, их окруженные части бросали боевую технику, но не сдавались, продолжая сражаться или прорываясь из кольца блокады. Окружение стало штатной боевой ситуацией, не являвшейся чем-то экстраординарным для солдат и офицеров. Например, участник Курской битвы генерал Николай Бирюков отмечает [140], что в результате изучения случайной выборки, в которую вошли 30 советских дивизий, участвовавших в войне с лета 1941 года, он установил, что только 5 соединений избежали окружения, тогда как остальные 25 попадали в окружение от одного до трех раз. По мнению Эйке Миддельдорфа (Eike Middeldorf, офицер Генерального штаба сухопутных войск Германии, участник боевых действий на Восточном фронте в составе 4-й танковой дивизии, после войны командовал в звании генерала 7-й бронетанковой дивизией армии Федеративной Республики Германии) [141], русская оборона значительно отличалась от обороны других армий тем, что от пехоты требовалось считать бой в окружении обычной формой обороны. Это подтверждается в исследовании Генерального штаба Красной армии, где указано [142], что в ходе обучения советских войск перед Курской битвой одной из обязательных тактических тем было ведение боя в окружении. Соответственно весной 1944 года советские войска уже уверенно действовали даже в условиях появления сотен танков противника в тылу и потери своих коммуникаций [143].
Таким образом, решающим фактором, повлиявшим на стойкость солдат и офицеров Красной армии в бою, стало применение жестоких репрессивных мер как непосредственно против самих бойцов, так и против членов семей военнослужащих, дезертировавших или сдавшихся в плен врагу. В соответствии с упоминавшимся выше приказом № 270 члены семей таких военнослужащих могли быть осуждены за связь с «изменниками Родины», подвергнуты принудительному выселению, ссылке в отдаленные районы, лишены продовольственного пайка. Именно прямая и реальная угроза карательных мер в отношении себя лично или своих близких родственников вынуждала солдат и офицеров стойко сражаться на фронте, а не какой-то «патриотический дух», разговоры о котором фактически маскируют репрессивную внутреннюю политику советского военно-политического руководства во время войны.
Вместе с тем ценой за это стали жизни и судьбы более 994 тысяч советских военнослужащих, осужденных в период 1941–1945 годов (в том числе за дезертирство – более 376 тысяч), из которых около 423 тысяч были направлены на фронт в штрафные подразделения (среднемесячная убыль личного состава здесь достигала 52 % от численности подразделения), около 437 тысяч отбывали наказание в местах заключения, а 135 тысяч – расстреляны [144]. Почти миллион солдат и офицеров понадобилось наказать, чтобы сделать Красную армию более или менее боеспособной, а сколько родных и близких этих людей были репрессированы в тылу, так и остается до настоящего времени точно неизвестным.
Как отмечает Фридрих Меллентин [145], коммунистическим органам удалось создать в русской армии то, чего ей недоставало в Первую мировую войну, – железную дисциплину. Подобная, не знающая жалости военная дисциплина, которую не выдержала бы ни одна другая армия, превратила неорганизованную толпу в необычайно мощное орудие войны; она явилась решающим фактором в достижении огромных политических и военных успехов Сталина.
