Сталин. Операция «Ринг» - Лузан Николай (читать хорошую книгу .TXT) 📗
Блюменталь мгновенно протрезвел. «Это клевета и ложь! – сказал он. – Когда в город вошли красные, я был арестован и приговорен к расстрелу. Но приговор был обжалован, и дело прекращено за недоказанностью обвинения».
Хорошо начавшийся вечер был совершенно испорчен…»
Вечер действительно был испорчен, но этот темный эпизод из прошлой жизни Блюменталь-Тамарина не испортил ему жизни. Тень наркома Луначарского и благосклонность других советских руководителей ограждали его от НКВД. Он продолжал оставаться кумиром публики. Перед ним замаячили лавры звезды первой величины советской сцены, но вмешалась война. Она стала истинным мерилом гражданственности и нравственности. В ней, как в горниле, с души слетала окалина повседневности и обнажались в одних – несгибаемый стержень, в других – трухлявая гниль. Война сорвала с лицедея Блюменталь-Тамарина маску. Он трусливо бросил театр, актеров и вместе с женой, личной секретаршей, исполнявшей по совместительству роль любовницы, затаился на казенной даче в поселке Новый Иерусалим. Блюменталь-Тамарин надеялся, что нордические корни – по линии отца в его жилах текла немецкая кровь – позволят стать своим в алчной своре фашистов.
26 ноября 1961 года после ожесточенного боя передовой авангард гитлеровских войск ворвался в Истру. Вслед за ними в прорыв ринулись 10-я танковая и 252-я пехотная дивизии. Измотанные, обескровленные в непрерывных контратаках части генерала Белобородова вынуждены были отступить и занять позиции у Волоколамского шоссе. Они стояли насмерть, а в это самое время в Истре кучка отщепенцев хлебом-солью встречала оккупантов. В их числе находился Блюменталь-Тамарин. По всем правилам театрального искусства предатель разыграл перед командованием мотодивизии СС «Рейх» сцену, не уступающую гениальному перу Гомера и кисти великого Рембрандта. На фоне дымящихся руин Ново-Иерусалимского монастыря Блюменталь-Тамарин со слезами умиления на глазах и дрожью в голосе поведал немецким офицерам, что молил о том дне и часе, когда он – заблудший сын Великой Германии наконец соединится с исторической родиной и сможет послужить на берлинской сцене.
Первый концерт для захватчиков Блюменталь-Тамарин и такие же, как он, перевертыши: актер и директор театра Вахтангова Глазунов с женой – балериной Девольской, солисты Большого театра Жадан и Волков дали в оккупированной фашистами Истре. Им рукоплескали те, на чьих руках еще не высохла кровь безвинных жертв – жителей города – женщин, детей и стариков. А за стенами зала убитые горем истринцы слали в их адрес проклятия.
В Берлине в министерстве пропаганды к заявке-концерту и предложению Блюменталь-Тамарина «осчастливить» истинных арийцев своим присутствием отнеслись с прохладцей. У рупора фашистской пропаганды Геббельса артистические таланты предателя и его потуги доказать свое арийское происхождение вызывали лишь усмешку. Прежде чем дать роль на сцене берлинского театра, иуду заставили отрабатывать тридцать сребреников. От него потребовали насолить как можно больше советским вождям, а вместе с ними извалять в грязи страну и ее народ. Блюменталь-Тамарин согласился. С его участием была состряпана режиссура антисталинского, антисоветского спектакля. После репетиций и приема «спектакля» чиновниками из министерства пропаганды Блюменталь-Тамарина выпустили на пропагандистские подмостки.
С февраля 1942 года его выступления в эфире стали регулярными: выходили каждый вторник и четверг в 18:00. Наряду с беспардонной ложью и клеветой в адрес Сталина и советской действительности он, подражая голосу вождя, от его имени зачитывал так называемые «указы» Совнаркома, внося смятение в умы людей и дезорганизуя работу ведомств и учреждений. Одновременно с этим в профашистских газетах, распространявшихся на оккупированных территориях, одна за другой появлялись статьи: «Блюменталь-Тамарин обличает палача Сталина», «То, что вы не знаете о Сталине», «25 лет советской каторги» и другие, а на позиции обороняющейся Красной армии кипами сыпались листовки с изображением довольного собой и жизнью русоволосого, вальяжного красавца-мужчины – Блюменталь-Тамарина. В них он, обращаясь к командирам и красноармейцам, живописал прелести «нового немецкого порядка», призывал сложить оружие и переходить на сторону «доблестного вермахта».
Все это переполнило чашу терпения советских вождей. 27 марта 1942 года Военная коллегия Верховного Суда СССР, рассмотрев дело по существу, заочно вынесла предателю вердикт: «За измену Родине приговорить к смертной казни (заочно) бывшего руководителя художественного театра им. Мочалова В. Блюменталь-Тамарина».
Решение суда не остановило изменника. В своих радиопередачах, публикациях и листовках он исходил ядом к советским вождям, коммунистам и социалистическому настоящему страны. В конце концов, у Сталина лопнуло терпение.
Звонок руководителя личной канцелярии Сталина и Особого сектора ЦК ВКП(б) Александра Поскребышева застал наркома НКВД СССР Лаврентия Берию, когда тот собирался отправиться домой. Тон, каким Поскребышев сообщил о срочном вызове в Кремль, заставил его забыть не только об ужине, но и о сне. Сложив в папку последние донесения закордонных разведывательных резидентур, план будущей операции «Монастырь» по проникновению в гитлеровскую спецслужбу, Берия покинул кабинет на Лубянке, спустился к машине и выехал на встречу со Сталиным.
Ночная столица, несмотря на успешное наступление советских войск под Москвой, все еще напоминала осажденный город-крепость. Ее улицы щетинились противотанковыми ежами. Перекрестки бугрились опорными пулеметными точками. В скверах и парках, на зенитных батареях в постоянной готовности к бою продолжали нести дежурство расчеты. В небе, выстуженном февральским морозом, напоминая стадо огромных бизонов, зависли аэростаты. В просветах между ними проглядывала луна. Она призрачным светом заливала окрестности и придавала им сюрреалистический вид. К ночи мороз усилился. Воздух стал недвижим. В наступившей вязкой тишине были слышны только цокот копыт и стук каблуков конных и пеших патрулей.
Они расступались перед машиной с правительственными номерами. Водитель на мгновение приостанавливался и, предъявив спецпропуск, продолжал движение. Берия на это никак не реагировал, отсутствующим взглядом смотрел перед собой и ломал голову над тем, что послужило причиной для срочного вызова в Кремль. Не найдя ответа, он с тяжелым сердцем поднялся в подъезд, на входе в приемную сдал пистолет дежурному офицеру и вошел.
Навстречу ему из-за стола встал Поскребышев. Его невзрачный вид не мог ввести в заблуждение Берию. Опытнейший бюрократ – руководитель личной канцелярии Сталина и Особого сектора ЦК ВКП(б), он налету хватал мысли вождя. Сталин не раз в узком кругу подшучивал над Поскребышевым – «наш самый главный» – и был недалек от истины. Тот действительно решал многое, но еще больше знал, что занимает Сталина и что тот намерен предпринять. Пожав руку Поскребышеву, Берия поинтересовался:
– Как настроение у Иосифа Виссарионовича, Александр Николаевич?
– Рабочее, Лаврентий Павлович, – уклончиво ответил Поскребышев и, быстро свернув разговор, сказал: – Проходите, он ждет вас.
Берия, бросив взгляд в зеркало, застегнул верхнюю пуговицу на кителе, открыл дверь и вошел в кабинет.
– Здравствуйте, Иосиф Виссарионович!
Сталин ничего не ответил, тяжело поднялся из-за стола и ошарашил вопросом:
– Так, значит, кровавый палач и дни сочтены? Это что такое, Лаврентий?!
Берия изменился в лице и растерянно захлопал глазами.
– Молчишь, Лаврентий Павлович?
– Извините, Иосиф Виссарионович, я не понимаю вас.
– Он не понимает! – Сталин ожег его испепеляющим взглядом и процедил: – Ты радио слушаешь?
– Радио? Какое? – глаза Берии забегали.
– А такое! Вот читай! – Сталин швырнул на стол сводку последнего радиообращения Блюменталь-Тамарина.
Берия прошлепал к столу и склонился над ней. Через мгновение кровь схлынула с лица, а на лбу выступила обильная испарина. Перед его глазами заплясали строчки: «Блюменталь-Тамарин обличает кровавого палача Сталина и его сатрапов». Он пытался сосредоточиться, но буквы наползали одна на другую. У Сталина иссякло терпение наблюдать за его потугами, и он сорвался на крик:
