Грозный. Буденновск. Цхинвал. Донбасс - Сладков Александр Валерьевич (читать онлайн полную книгу TXT) 📗
А через год на место боя 135‑го полка явятся два мужика. Русские, из Москвы. Они окажутся в Цхинвале почти случайно, приедут в командировку. Придут они с лопатами и с граблями. Поплюют на руки и скажут, обращаясь друг к другу:
– Ну что, начали?
– Давай, погнали!
Они выскребут из травы, из-под кустов весь мусор: бычки, пустые бутылки, использованные контрацептивы, гигиенические прокладки… Очистят землю, политую кровью. Потом на помощь придут дети осетинские, из соседней школы. Москвичи зальют бетоном небольшую площадку. В том самом месте, где погиб Ротный, Дэн – майор Денис Ветчинов. И будут им помогать все те, к кому они обратятся: местные осетины, начальники и обычные люди, приезжие дагестанские работяги, да все… Они водрузят на площадку огромный валун. А на следующий же день этот валун будет завален живыми цветами. Рядом встанут граненые стопки, наполненные прозрачной, как слеза, аракой, загорятся поминальные свечи.
Я отправлюсь в Южную Осетию к очередной годовщине. Увижу на подъезде к Цхинвалу, высоко на крутом горном склоне гордую, почти рейхстаговскую надпись: «Август 2008. Разведрота, 429 полк». И чуть ниже, другим шрифтом: «Залина, маникюр-педикюр. Тел: 8-928…» Да… История со временем обрастает глупостями, ложью и другой шелухой, сквозь которую пробраться к истине порой невозможно.
Донбасс
– Гля, они корову тянут! Украли! Ну дают укропы. Им, видать, жрать нечего!
– А может, они по женщинам соскучились?
– Точно. Они ж в Евросоюз хотят. А там свободная любовь. То зоофилы, то педофилы. Тфу ты, мля!
Ополченцы переговариваются по рации. Мы слушаем их болтовню по громкой связи, как радиопостановку. Ополченцы рядом. В двух километрах от нас, но за кордоном. Держат в клещах две украинские бригады. А те пытаются вырваться из котла, но – никак.
А я вам скажу, на войне хуже нет, чем попасть в окружение. Сидишь себе и смотришь в одну точку. Если тишина – страшно. От одного ожидания смерти помереть можно. Если артобстрел – ладонями зажимаешь уши и прижимаешь голову чуть ли не к животу. А на тебя с неба кусочками падает земля, словно в твой окоп, как в могилу, уже кидают три ритуальные горсти. И будто удавка затягивается на шее. И уже позорный плен видится спасением. Украинские десантники и мотопехота как раз в такой ситуации сейчас и находятся.
Я готовлюсь к переходу на Украину. Все предписания в кармане, ребята мои, оператор и звукооператор, спят. Мы ждем, когда за нами приедет машина из Луганска.
Днем в штабе тишина, а вот по ночам слышно, как там, за кордоном бьет артиллерия. Звуки боя долетают до нас и сквозь стены, и по рации. Ополченцы лупят из всех стволов. Выстрел, и тут же взрыв. Выстрел – взрыв. В упор. Пять, десять, сто раз. Эфир живет. Ополченцы командуют, матерятся, комментируют свою работу. Иногда в частоту влезают окруженные украинцы. Просят пощады, но их лупят и здесь.
– Шо ви робите, хады! Зупинытися!
– Ты на каком языке со мной разговариваешь, скотина!
– Припиныте вогонь!
– Ничего не понимаю. Что ты блеешь?
– Хады!
Штаб контрабандистов стоит на окраине российского Донецка. Есть и у нас такой город – в Ростовской области. Дом. Кругом кусты. То ли бывший магазин, то ли склад. Крыша дырявая, шифер зеленый, весь во мху. Стены из серого бетона, выжженные ярилом, щербатые, краски на них нет и не было. Хочешь попасть в штаб? Разморенный жарой, ты делаешь шаг в провал в стене. И погружаешься в сырую, прохладную темноту. Движешься длинными коридорами, пока вдали не заблестит огонек. Это фонарь, стильный, с витражами. Покачиваясь на цепях, он освещает шикарную кованую дверь. Домофон, кнопочка. Алё, свои! Задвижка замка щелкает, и тебя впускают в уютный кабинет. Пузатый кожаный диван. Прямо по курсу массивный стол. Черный, директорский. Компьютер-яблоко, золоченая подставка под календарем, стаканчик с ручками и карандашами. За столом стул – винтажный, с изогнутой спинкой. На зеленом сукне, под мягким светом антикварной лампы, вместо рабочих бумаг – небрежно брошенные телефоны, брелоки и автомобильные ключи. Вдоль дивана тянется прямоугольный журнальный столик. Столешница стеклянная, прозрачная. Ножки витые, серебряные. На дальней стене, прям за директорским столом, растянуто знамя ДНР. Черная, синяя, красная полосы. На столике вместо газет и журналов стоят бутылки. Виски, молт. Шотландский копченый, дорогой. Французское вино. Рядом большие кружки, или, как говорят на Руси, бокалы. В них крепкий чай или черный кофе. На диване, в креслах, откинувшись на мягкие кожаные спинки, отдыхают несколько человек. Уже ночь, но здесь не спят. Слушают рацию, изредка чокаются, вполголоса обсуждают свои дела.
В детстве я читал про контрабандистов. Не помню у кого. У Майн Рида, наверное. А может, у Фенимора Купера. Про лихих разбойников с кривыми кинжалами и с кремневыми пистолетами. С обветренными лицами и закрученными вверх усами. Эти контрабандисты на книжных совсем не похожи. Джинсы, футболки. Спортивное телосложение. Возраст? Есть те, кому под тридцать. Есть и кому под шестьдесят. А вот работа у них – сплошные приключения. Риск, погони, ночные караваны. Правда, нынче никакие они не разбойники. Добровольные помощники донецкой революции. И луганской тоже.
Мои друзья утомлены. Почему друзья? Потому что других в штаб не пускают. Слишком закрытое место. Здесь обсуждают вещи, не предназначенные для чужих ушей. И коль ты попал сюда, вроде как посвящен.
За световой день по местным колдобинам контрабандисты проезжают километров по пятьсот. Проезжают – это мягко сказано. Пролетают. Это вообще их стиль: быстро ездят, быстро думают, быстро делают. А то, глядишь, догонят, и поймают.
Сейчас они перебрасывают за кордон в основном не товар, а людей. Молодых, поджарых, старых, бородатых, разных, но жаждущих одного – войны. Попадаются в этой толпе люди с камерами, фотоаппаратами, с нейтрально-голубыми касками и бронежилетами. Ни их цель все та же – война.
В первый раз в Новороссию я отправился, когда все только начиналось. Не так много было выстрелов, но журналистов российских на Украину уже не пускали. Разворачивали прямо на пограничных постах: «Ваш паспорт! Ага… Кто такие? Репортеры?! Це неможливо! Повертайтеся додому!».
Но разве репортера можно остановить и развернуть? При слове «нельзя» он начинает сходить с ума. У него развивается клаустрофобия. Для него уже становится жизненно важным попасть именно туда, куда его пускать не хотят. И он всегда добивается своего.
Обмануть украинских пограничников оказалось проще пареной репы. Журналюги перли в Новороссию внаглую, через Киев. Причины посещения придумывались самые невероятные. Например, одни покупали в Москве билеты на концерт какой-нибудь украинской рок-группы. И предъявляли их украинским пограничникам. Мол, мы фанаты, а кумиры наши выступают только у вас. Прокатывало! Другие приобретали путевки в украинский санаторий по лечению псориаза. Мол, в Одессу едем, «в лекарню». Тоже годилось, верили. Но все равно, для конспирации члены съемочных групп добирались до Киева разными поездами и самолетами. Профессиональную аппаратуру с собой не брали. Громоздкая, заметят. Уже в Донецке или Луганске покупали бытовые маленькие камеры. На них и снимали.
Для меня легальный путь был заказан. Не помогли бы ни санаторий, ни концерт. Я примелькался на экране, меня узнают. И тогда я решил стать нелегалом. Даже представлял себя сгорбленным под тяжестью огромного рюкзака, сыплющим на тропу табак, который сбивает со следа собак. С привязанными к ботинкам копытами: мол, корова прошла, а не журналист.
Но вышло все по-другому. Приехали в Ростов. Вышли на нужных людей. Ночь, туман, секретная встреча.
– Вам куда?
– За кордон.
– Европа, Штаты, Китай?
– Да вот сюда, на Украину.
– Тю! Готовы?
– Да.
– Ну тогда вперед!
Через час в грязной «Ниве» пробираемся на Украину. По ухабам и в кромешной темноте. Фары закрыты маленькими накидками, как здесь говорят, «бандитками». На панели шелестит рация.
