Дневник забайкальского казачьего офицера. Русско-японская война 1904–1905 гг. - Квитка Андрей
Всей компанией поехали завтракать на пристань, – так называется одна из трех строящихся частей Харбина в разных, довольно удаленных друг от друга местах. Может быть, эти три предместья сольются когда-нибудь в один большой город, но теперь эта разбросанность непонятна и крайне неудобна. Мы завтракали в отдельной зале ресторана «Колхида», куда не доносились звуки музыки и пение хористок.
Поезд отходил в одиннадцать часов вечера. Наша прислуга была посажена в вагоне 2 класса, что вызвало справедливое неудовольствие офицеров, ехавших в 3 классе; дело уладилось начальником станции, приказавшим прицепить другой вагон 2 класса.
28 апреля. Вот и Китай. Тот самый Китай, с которым мы познакомились еще в детстве по рисункам на ширмах, веерах, на фарфоровых вазах и чайных приборах. Очертания гор, растительность, кумирни [15], люди и животные – все казалось сказочным, причудливым, невероятным, и таким мы теперь видели наяву.
Широкая долина, обрамленная лиловыми горами, точно фестонами, обработана на всем пространстве.
Земледельцы, одетые в синие балахоны, в соломенных конусообразных колпаках на голове, пахали сохами или маленькими плужками, запряженными в одну лошадь. Недалеко друг от друга разбросаны поселки и хутора, окруженные глинобитными оградами с прорезанными бойницами и крытыми ходами. Дома-фанзы, также глинобитные, крыты черепицею или гаоляном. Гаолян и чумиза – злаки, наиболее распространенные в Китае, в особенности первый, неоценимый в обиходе манзы-китайца [16]: молодой гаолян дает прекрасный зеленый корм, когда он созреет, его зерно собирается и идет на корм людям и лошадям, а стебли сушатся и употребляются для кровли, для внутренних переборок и потолков, очень искусно сплетенных и оклеенных бумагою всем семейством манзы. Гаолян идет также на огорожу и, наконец, на топливо.
Станции окружены кирпичными или каменными стенами с бойницами и башнями на углах для защиты от хунхузов [17]. На пограничную стражу возложена обязанность охранять железную дорогу. Вехи, обмотанные соломою, установлены на возвышенных местах; при появлении неприятеля или по тревоге часовой зажигает веху, облив ее предварительно керосином. На более важных постах, как, например, у мостов через большие реки, стоят пушки.
С нашим поездом в вагоне 3-го класса, переполненным пассажирами-китайцами, пять вооруженных китайских солдат везли на казнь в Ляоян четырех хунхузов. Хунхузы выглядели мирными гражданами; кроме надетых кандалов, они ничем не отличались от других пассажиров, с которыми весело болтали.
Русского мужика более не видно ни в поле, ни на дорогах; дойдет ли когда-нибудь до этого края переселенческая волна?
Около живописных кумирен деревья были в полном цвету, овощи зеленели в огородах у каждой фанзы. Мужчины, женщины и дети были заняты полкою и окучиванием – с каким умением, с какою любовью они относились к своей работе!
Для пропуска встречных поездов остановки на станциях и разъездах становились все продолжительнее. На более значительных станциях, где были расположены войска, бараки для раненых и больных и питательные пункты, толпились китайцы-торгаши, рабочие и нищие. Землекопы таскали землю в плоских корзинах, подвешенных к коромыслам, к возводящейся насыпи.
29 апреля. Разворачивающаяся перед нами картина так и просится на экран: все непривычно европейскому глазу. В архитектуре, в головных уборах китайцев и даже в очертании гор, вырезывающихся на горизонте, преобладает колокольчатая форма, вероятно, почерпнутая из растительного царства, – как был лотос в Индии, акант в древней Греции и ель в готике. Лилия, растущая в изобилии в диком состоянии по всему Китаю, составляет предмет особого ухода в саду знатного мандарина и у бедняка-манзы; не она ли послужила созданию китайского стиля?
Нет ничего удивительного, что растительное и животное царство Китая отличаются от того, что мы видим в Европе; но любопытно, что обыкновенная ворона и галка здесь совершенно черные, как грачи, без признаков серого оперения. Около жилых мест и в лесах множество сорок, они ничем не отличаются от всем знакомых кумушек. На станциях между китайцами есть начальство – это полицейские, у которых нашит на спине цветной круг с иероглифическими изречениями, а в руке самый убедительный знак власти – большая трость. Один рослый китаец в желтой плюшевой куртке совсем важный чиновник – он помощник кассира.
Остановки, в особенности на разъездах, еще продолжительнее. Генерал Забелин заметил, что были беспорядки, что неумело и неправильно распоряжались железнодорожные служащие. В 8 часов вечера пришли в Мукден и через два часа отошли дальше.
30 апреля. В три часа ночи пришли в Ляоян. Нас разбудили и потребовали выходить всем из вагона, так как поезд через час должен был отойти дальше на Порт-Артур. Когда мы оделись и уложили свои вещи, пришли сказать, что сообщение с Порт-Артуром прервано и поэтому наш вагон останется в Ляояне. Мы опять разделись, но спать не удалось: установка вагона на запасный путь заняла много времени, поезда и отдельные локомотивы с грохотом проходили мимо нас, раздавались над ушами свистки и раздирающие звуки сирены. В шесть часов утра мы были уже на ногах.
На Парижской всемирной выставке 1900 г. мне приходилось испытать езду на «пус-пус» – китайских рикшах, но то было по гладким, как паркет, дорожкам выставки, медленно, с постоянными остановками; заставлять же человека везти экипаж с седоком продолжительное время и по всяким дорогам чуть ли не со скоростью лошади казалось бесчеловечным; оказывается, однако, что рикши так втянуты в эту работу, что могут пробежать три, четыре версты без устали, причем дыхание остается равномерным. Рикши – порядочные нахалы и всегда готовы содрать с вас три шкуры.
Граф Келлер и я завтракали у старого товарища генерала Ф. Ф. Трепова [18], назначенного начальником санитарного управления.
Мне сообщено, что командующему армией известно о моем прибытии в Ляоян и что я должен ему представиться сегодня же.
Прием представляющихся в 4 часа дня. Первым был принят граф Келлер; его продержали довольно долго, и когда он вернулся, то казался взволнованным и озабоченным. Он передал мне, что командующий армией предложил ему принять Восточный отряд от генерала Засулича [19]. Келлер ответил, что, не служивши давно в строю, он желал бы, по крайней мере на первое время, прокомандовать дивизией, а не большим отрядом, так как он не был уверен, что сумеет справиться с возлагаемой на него трудной задачей. Генерал Куропаткин настаивал, однако, чтобы Келлер сейчас же вступил в командование Восточным отрядом и его доводы были настолько убедительны, что Келлер согласился. В настоящее время Восточный отряд был менее корпуса, но имелось в виду пополнить его частями, ожидавшимися из России.
Представлялись затем генерал Забелин с инженерами, флигель-адъютант князь Трубецкой, полковники Бем и Поспелов, получавшие новые назначения вследствие того, что полки, которыми они должны были командовать, находились в Порт-Артуре, отрезанном от главной армии неприятелем. Когда настала моя очередь, командующий принял меня очень любезно и представил начальнику штаба армии генералу Сахарову [20]. Меня смутило замечание генерала Сахарова: не болен ли я.
Я поступил на службу только на время войны после двадцати лет отставки и, пожалуй, для чина войскового старшины, был не довольно молод, но я себя считал бодрым и способным нести строевую службу так же ретиво, как в молодости, и мне хотелось скорей доказать, что я здоров и могу служить не хуже молодого.
Алексей Николаевич Куропаткин сказал мне: «Пока вы будете в Ляояне, прошу вас быть моим гостем».
