Исторические рассказы и анекдоты из жизни Русских Государей и замечательных людей XVIII–XIX столетий - Судникова Ирина В.
Петр I, на двадцать пятом году своего возраста, был опасно болен горячкою. Когда уже почти никакой не оставалось надежды к его выздоровлению и весь двор погружен был в уныние, а в церквах денно и нощно отправлялось молебствие, доложено ему было, что судья уголовных дел пришел спросить, по древнему обычаю: не благоволит ли Его Величество даровать свободу девяти грабителям и разбойникам, осужденным на смерть, дабы они молили Бога о царском здравии? Как скоро Петр услышал это, велел подозвать судью к постели, на которой лежал, и приказал ему прочитать пред собою реестр осужденных к смерти и их преступления. По прочтении, Его Величество сказал судье прерывающимся голосом:
— Неужели ты думаешь, что я чрез прощение столь страшных злодеев и чрез пренебрежение правосудия сделаю доброе дело и преклоню Небо к сохранению моей жизни? И что Бог внемлет молитвам столь противных ему преступников? Тотчас поди и завтра же вели исполнить приговор над всеми девятью злодеями. Я больше надеюсь, что Бог за это правосудное дело подвигнется ко мне на милость, пощадит жизнь мою и дарует мне здравие.
Приговор на другой же день был исполнен, а Царь, со дня на день чувствуя облегчение, в короткое время совершенно выздоровел. (2)
В 1689 году Петр решил послать многих детей знатного своего дворянства в чужие земли для учения и объявил о том отцам их. Некоторые из них повиновались тому в молчании, не смея противоречить молодому и горячему Монарху, но многие осмелились отсоветовать ему такую посылку, говоря между прочим: «Где нашим ребятам познать заморские хитрости! Их разума на то не станет, и потому понапрасну только великий кошт издержан будет».
Такого рода мнения, достойные невежества тех, которые их подавали, взволновали Царя.
— По вашему мнению, — говорил он, — мы родимся одаренными от природы менее счастливо, чем другие народы. Бог, по вашему суждению, дал нам душу ни к чему не способную? Между тем как у нас такие же руки, глаза и телесные способности, как и у людей других народов, которым даны они для развитая ума: почему же мы только выродки человеческого рода и должны иметь ум неразвитый? Почему же мы только одни недостойны науки, облагораживающей всех прочих людей? Нет, такой же ум и у нас, мы так же будем успевать, как и другие, ежели только захотим. Всем людям природа одинаково дала начала и семена добродетелей, всем предназначено ими пользоваться, и как только кто возбудит в людях эти добродетели, то все хорошие качества души вполне пробуждаются. (2)
Между множеством разосланных Монархом в чужие края молодых россиян, из всякого звания людей, — для изучения разного рода наук, художеств, рукоделия и торговли, находился один из достаточных калужских помещиков по фамилии Спафариев. Отец дал ему слугу из калмыков, человека острого ума, ко всему способного и весьма верною и приверженного к их дому.
Калмык никогда почти не отлучался от своего господина и воспользовался преподаваемым ему учением, особенно о морской науке, к чему по преимуществу и назначен был ею господин. Спафариев же, напротив, или не имея способности и усердия, или по старинным предубеждениям, как дворянин достаточный, считая для себя такою рода науку низкою и излишнею, — ни в чем не успел, как ни напоминал ему о том калмык. По прошествии назначенных для учения лет, возвратился с прочими и Спафариев в Петербург и должен был выдержать экзамен в присутствии самою Монарха в Адмиралтейств-коллегии. Калмык пожелал быть при испытании, чтобы иметь возможность выводить из замешательства своею господина напоминанием ему, что должно отвечать на вопросы, а может быть и для того, чтобы иметь случай выставить и себя. Как бы то ни было, он с прочими проник в коллегию посредством своею проворства, то есть он забрал с собою все рисунки, черченные его господином при учении, которые и доставили ему вход.
Итак, прежде нежели дошла очередь до Спафариева, калмык для напоминания ему нужного употреблял те секунды, в которые Монарх, ходивши по палате, оборачивался к ним спиною; Государь однако же это приметил, спросил калмыка, зачем он здесь.
— Я, всемилостивейший Государь, принял смелость войти сюда с своим господином для поправления его, в случае замешательства, в ответах.
— Да разве ты что разумеешь?
— Я, Ваше Величество, будучи неотлучно при моем господине, старался воспользоваться преподаваемым ему наставлением.
Монарх, удивясь этому, стал сам расспрашивать калмыка по части морских познаний и, к великому удовольствию, нашел его весьма сведущим в них. После сего таким же образом Монарх начал испытывать его господина и нашел, что насколько слуга был знающ, настолько тот не сведущ. Какое же учинил решение правосудный Государь? Калмыку не только пожаловал вольность, но и чин мичмана во флоте, а господина его повелел записать матросом и отдать в команду ему, чтобы он постарался научить его тому, что сам знает.
Калмык этот в 1723 году был уже морским капитаном, а потом дошел по службе и до контр-адмиральского чина и прозывался Калмыковым. (2)
Во время пребывания Петра I в Лондоне случилось ему видеть на площади вокзала английских бойцов, сражающихся друг с другом лбами, из которых один побивал всех. Возвратясь к себе в дом, рассказывал о таком сражении прочим русским и спрашивал: нет ли охотников из гвардейских гренадеров, находившихся при свите, побиться с лондонским силачом? Вызвался один гренадер мощный, плотный, часто бывавший в Москве на кулачных боях и на себя надеявшийся: он просил позволения сперва посмотреть такую битву, что и было разрешено. Гренадер, приметив все ухватки их, уверял Государя, что он первого и славного бойца разом сразит так, что с русскими биться впредь не пожелает. Государь, улыбнувшись, говорил ему.
— Полно, так ли? Я намерен держать заклад, не постыди нас.
— Извольте, Государь, смело держать: я не только этого удальца, да и всех с ним товарищей вместе одним кулаком размечу: ведь я, Царь-Государь, за Сухаревою башнею против кулачной стены хаживал! Я зубы с челюстями и ребра англичанину высажу.
Спустя несколько дней Петр обедал у герцога Леедса и завел разговор о бойцах, которых видел, и сказал, что русский гренадер победит первого их витязя. Прочие лорды, уверенные в силе и ловкости своего победителя, против которого никто не мог устоять, осмелились предложить: не угодно ли Государю подержать заклад, что англичанин одержит верх.
— А сколько? — спросил Государь.
— Пятьсот гиней.
— Пятьсот гиней?! Добро. Но знайте, господа, что мой боец лбом не бьется, а кулаком обороняется.
Выбрано было для сражения место. Его Величество, бывшие при нем россияне и английские сановники прибыли туда. Явились два бойца: англичанин богатырским своим видом при первом взгляде на своего соперника уверял уже почти каждого зрителя, что это для него малая жертва. Все думали, что гренадер не устоит. Тот вызывал своего соперника, но гренадер, поджав руки, стоял прямо, не спускал с ратоборца глаз и ожидал его к себе. Зрители смотрели со вниманием. Англичанин, нагнув по обыкновению шею, устремил твердый свой лоб против гренадерской груди и шел его сразить, все ждали последствия произведенного лбом удара, как вдруг увидели, что гренадер, не допустив его до себя, вмиг кулаком своим треснул англичанина по нагнутой шее в становую жилу, и так метко и проворно, что шотландский гигант пал на землю и растянулся. Зрители кричали и били в ладоши, и кланялись Государю, заклад был уплачен. Государь, обратясь к своим, весело сказал:
— Русский кулак стоит английского лба, я думаю, он без шеи.
Тотчас сраженному бойцу пущена была кровь, думали, что он умрет, но он очнулся. Бой тем и кончился, и слава бойца погибла. Его Величество очень заботился, чтоб английского бойца вылечили, для чего, подозвав к себе лекаря и наказывая о излечении, дал врачу двадцать гиней, из выигранного заклада пожаловал победившему гренадеру двадцать гиней, бывшим с ним гренадерам тридцать гиней, англичанину-бойцу двадцать гиней, черни бросил пятьдесят гиней, а остальные деньги отослал в инвалидные дома. Потом Государь приказал тут же всем своим гренадерам прежде бороться, а после сделать между собою кулачный бой, чтоб показать лордам проворство, силу и ухватки русских богатырей, чему все собрание много дивилось, ибо все находившиеся при Петре в путешествии гренадеры выбраны были люди видные, рослые и сильные и впрямь похожи были на древних богатырей. (2)
