Рассказы - Тэффи Надежда Александровна (лучшие книги онлайн .txt) 📗
- Какой же это может быть план? - призадумалась я. - Может быть, лучше не ходить? Хотя любопытно посмотреть на Распутина.
- Вот в том-то и дело, что любопытно. Хочется лично убедиться, действительно ли это такая значительная личность или только орудие в руках ловких людей. Рискнем, пойдем. Будем держаться вместе и долго не останемся. Все-таки особа как-никак историческая. А пропустим случай, может быть, больше другого и не представится.
- Только бы он не подумал, что мы набиваемся на знакомство с ним.
- Нет, не подумает. Хозяин обещал, что и не скажет ему даже, что мы писатели. Он, говорит, писателей-то и сам не любит. Боится. Так что от него это обстоятельство скроют. Нам тоже выгоднее, чтобы он не знал. Пусть держится совсем свободно и обычно, как в своем кругу, а если начнет позировать, ничего интересного и не будет. Так, значит, едем? Обед назначен на завтра, поздно, не раньше десяти вечера. Распутин всегда так поздно приезжает. Если же его задержат в Царском Селе и он приехать не сможет, то Ф. обещал всех нас предупредить по телефону.
- Странно все это. Я ведь и хозяина-то не знаю.
- Да мы лично тоже не знаем, ни я, ни Розанов. Но вообще он ведь лицо известное. Вполне приличный человек. Значит, решено: завтра в десять.
2
Я Распутина уже видала как-то раз мельком. Это было в вагоне. Ехал он, очевидно, к себе в Сибирь, в купе первого класса, и не один, а со свитой: какой-то человечек - нечто вроде секретаря, пожилая дама с дочерью и известная фрейлина В.
Было очень жарко, двери купе были открыты настежь. Распутин развел чаепитие, с жестяным чайником, с баранками, с сахаром вприкуску.
Сидел в розовой ситцевой рубахе навыпуск, утирал лоб и шею вышитым полотенцем, говорил хлопотливым говорком на "о":
- Милай! Спроворь еще кипяточку-то! Кипяточку, говорю, спроворь. Заварили крепко - а кипяточку и нету. А ситечко где? Аннушка, ситечко куда засунула? Аннушка! Ситечко, говорю, где? От-то раззява!
* * *
Вечером того дня, как побывал у меня Измайлов, то есть накануне знакомства с Распутиным, обедала я у знакомых в довольно большом обществе.
В столовой на каминном зеркале красовался плакат:
"Здесь о Распутине не говорят".
Я уже видела в некоторых домах такие плакаты. А так как мне именно хотелось, ввиду предстоящего свидания, поговорить о Распутине, то я громко и медленно прочла:
- "Здесь о Рас-пу-ти-не не го-во-рят".
Сидевшая наискосок от меня барышня, худенькая, остренькая, нервная, быстро обернулась, взглянула на меня, на надпись, потом снова на меня. Словно хотела что-то сказать.
- Это кто? - спросила я у соседа.
- Это Е., фрейлина. Дочь того Е. Знаете? - назвал очень известное в то время имя.
- Знаю.
После обеда барышня подсела ко мне. Я почувствовала, что ей очень хочется поговорить со мной, и захотелось именно тогда, когда я прочла вслух надпись. Но лепетала она что-то о литературе, рассеянно и бестолково, и ясно было, что не знает, как перейти на то, что ее интересует.
Я решила ей помочь.
- Видели вы надпись на камине? Правда, забавно? У Брянчаниновых тоже такая.
Она сразу оживилась.
- Да, да. Я только не понимаю смысла. Почему нельзя говорить?
- Вероятно, слишком много говорят, и всем уже надоело...
- Надоело? - даже как бы испугалась она. - Как - надоело? Неужели вы думаете, что эта тема неинтересна? Что Распутин не интересен?
- А вам приходилось его встречать? - спросила я.
- Кого - его? Распутина?
И вдруг вся задвигалась, забеспокоилась, задохнулась, и на худеньких бледных щеках ее выступили красные пятна.
- Распутина? Да... очень мало... редко. Он хочет непременно со мной познакомиться. Говорят, что это очень, очень интересно. Вы знаете, когда он смотрит пристально, я всегда чувствую страшное сердцебиение... Это удивительно. Я встречала его раза три у знакомых. В последний раз он вдруг подошел ко мне близко-близко и сказал: "Ты чего же, ты приходи ко мне, щупленькая, слышишь?" Я ужасно растерялась, ответила, что не знаю, что не могу... А он тогда положил мне руку на плечо и сказал: "Непременно приходи. Слышишь? Придешь!" И так властно, так сильно сказал "придешь", точно это уже кем-то решено и ему открыто. Понимаете? Как будто судьба моя ему открыта. Он видит ее и знает. Вы, конечно, понимаете, что я ведь ни за что к нему не пойду, но эта дама, у которой я его встречала, говорит, что пойти надо, что у него бывает много дам нашего круга, что в этом нет ничего предосудительного. Да, но... я... я не пойду. |
Это "не пойду" она как-то взвизгнула. Вообще вид у нее стал такой, будто она сейчас истерически закричит и заплачет.
Что за история! Барышня тихая, серенькая, худенькая, лет ей на вид не меньше тридцати пяти. И вдруг так неприлично теряет всякое самообладание при одном имени Распутина, того мужика в розовой ситцевой рубашке, который заставлял "Аннушку" искать "ситечко"...
К нам подошла хозяйка дома, и Е., не отвечая на ее вопрос, вероятно даже не слыша его, пошла угловатой, дергающейся походкой к зеркалу пудрить лицо.
Весь следующий день не могла отделаться от впечатления, которое произвела на меня эта дергающаяся кликуша фрейлина.
Стало беспокойно и противно.
Чувствовала моральную тошноту от всей этой истерической атмосферы, окружавшей имя Распутина.
Понимала, что много, конечно, плетется о нем обывательского, глупого вранья, но чувствовалось, что был все-таки какой-то живой, невыдуманный источник, беспокойный и жуткий, который и питал все эти легенды.
Днем снова звонил Измайлов, подтвердил приглашение, обещал, что Распутин будет непременно, и просил от имени Розанова принарядиться "пошикарнее", чтобы Распутин отнюдь писательницы во мне не заподозрил, а думал бы, что с ним беседует просто "барынька".
Эта просьба о "шикарности" очень меня рассмешила.
- Розанов положительно навязывает - мне роль какой-то библейской Юдифи или Далилы. Вот уж наверное провалю. Ни актерских, ни провокаторских талантов в себе не чувствую. Право, только дело испорчу.
- Ну, там видно будет, - успокаивал Измайлов. - Прикажете за вами заехать?
