О зверьках и зверюшах - Лукьянова Ирина (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
И тут раздался топот за дверью, и зажегся свет. И дверь в кладовку открылась, и в нее влетела сонная сердитая зверюша с выбивалкой для ковров, и закричала:
— Мыши! Это еще что такое! Совсем обнаглели!
Мышей как ветром сдуло. Они разом попрятались под полки и втянули туда за хвосты упирающихся мышат. Потом из-под полки вылетел полупустой кулек с конфетами. Кто-то где-то сдавленно чихнул. У Валентина в носу отчаянно свербело, и он изо всех сил крепился.
Затем на середину пола вышел серый мыш и с достоинством сказал:
— Это не мы, матушка.
— Ага, это я сама!
— Это, матушка, вор! — и мыш указал на лежащего в луже рассола и забродившего сиропа, обсыпанного мукой зверька Валентина, одна нога которого так и застряла в кастрюле с помидорами.
— ААААААПЧХИ! — оглушительно шарахнул Валентин, и облачко муки на миг взвилось над его головой.
Зверюша остолбенела. Перехватив выбивалку наперевес, она сделала нерешительный шажок к зверьку. Он чихнул еще раз. И еще. Зверюша фыркнула. Осмелевшие мыши вылезли из-под полок. Мышата шелестели фантиками. Мышиные старушки чихали. Зверюша захохотала. Зверек почувствовал себя идиотом и начал изо всех сил тереть переносицу, чтобы хотя бы перестать чихать.
— Вставайте, грабитель, — сказала зверюша, просмеявшись. — Сами можете встать?
— Могу, — буркнул Валентин, пытаясь приподняться, но у него плохо получалось.
— Ну и что это все значит? — спросила зверюша.
— Жрать хотел, — с усталым вызовом ответил зверек.
— И что — на-жра-лись? — выговаривая это слово, как иностранное, поинтересовалась она.
— Поймала — бей. Или в тюрьму сдавай. А издеваться не дам, — хмуро сказал зверек, поднимаясь.
— Да-да, выбивалкой. Как коврик, — съязвила зверюша. — А то очень пыльный. Вас спереди сначала выбить или сзади? Или невыбитым в тюрьму отвезти?
Разгром, учиненный в ее запасах, ее очень рассердил.
Зверек молчал.
— Выходите, — сказала зверюша. — Из кладовки выходите. Живо.
Зверек, громыхая кастрюлей, вышел.
— Мыши! — сказала зверюша уходя. — Наведете порядок к утру — все печенье ваше, сахар тоже.
— Маловато, — сказал серый мыш. — Прибавить бы, мать, за вредность. Стекло битое, пары алкоголя, все такое.
— Связку сосисок сверху, — прибавила зверюша.
— Урррра! — грянули мыши, и в кладовке начался шурш.
Зверюша открыла дверь на веранду и включила свет.
— Заходите.
На веранде был стол, два кресла, торшер и кровать у окна. И небольшой комод.
Зверюша достала из комода плед и полотенце.
— Раздевайтесь, — сказала она.
— Вот еще, — процедил зверек сквозь зубы.
— И быстро, развозить по своему дому грязь я вам не позволю. Я выйду за дверь. Да, и сбегать через окно не советую: створки узкие, не пролезете, ломать будете — я услышу. Улицы не пройдете, я всех подниму.
— Ты что, голым меня тут держать решила? Лучше в тюрьму отправляй.
— Снимайте — быстро — все грязное. И в этот пакет.
Зверюша быстро вышла, закрыла дверь веранды снаружи на палку, просунув ее в дверную ручку. Затем принесла таз и ведро теплой воды.
— Умойтесь и укройтесь пледом, здесь холодно.
— А вещи мои куда?
— Утром отдам.
— Ты что, стирать их решила?
— Я? У меня для этого, слава Богу, машинка есть. Грязную воду можете в окно выплеснуть. Вон на ту грядку.
Зверюша ушла. Зверек умылся, выплеснул воду в окно, где продолжал плескаться дождь, сел в кресло, завернувшись в плед, и глубоко задумался о печальном.
Дверь еще раз открылась, зверюшины лапы поставили на пол стакан молока и тарелку с куском хлеба и копчеными сосисками.
Зверек, естественно, сразу решил, что подачки не примет. А потом съел. Где-то в доме пищал зверюшин ребенок, а зверюша говорила ему что-то журчащим голоском.
Утром зверька ждала чистая, чуть влажноватая одежда и новая тарелка с едой. Он поел и сел ждать решения своей участи. Участь не спешила решаться, в доме опять пищал зверюшонок, зверюша чем-то гремела и звякала.
Наконец, ему надоело ждать, и он постучал в дверь. Тихо, потом громче.
На стук явилась зверюша с маленьким голубоглазым детенышем. У детеныша топорщились усы, перемазанные малиновым вареньем. В лапе детеныш держал плюшевого зайца, тоже перемазанного вареньем.
— В чем дело? — холодно спросила зверюша.
— Ты это, — замялся зверек, — хотела в тюрьму сдавать — так сдавай.
— У меня полно своих дел. Можно было подождать хотя бы из деликатности. Малыш ночью испугался, долго плакал, мы проспали, все утро коту под хвост, — и вы еще меня торопите! Знаете что… — зверюша задумалась. — Убирайтесь-ка вы вон отсюда, и постарайтесь сделать так, чтобы я больше никогда вас не увидела.
— Зверюш, ты чего?
— Мне кажется, я все сказала ясно! Уходите отсюда. И быстро.
Зверек не хотел никому быть обязанным, тем более зверюше, которую он так неудачно пытался ограбить.
— Нет уж, сказала в тюрьму — сдавай в тюрьму, — уперся он. — А благодеяний мне не надо.
— Значит, ждать будете?
— Буду, — набычился зверек.
— Хорошо, — грозно сказала зверюша и ушла. Вскоре в доме страшным голосом заорал зверюшонок — видимо, посаженный в кровать или в манеж.
Зверюша вернулась с ухватом и страшным голосом тихо сказала:
— А ну-ка вон отсюда сию секунду!
Зверьку стало смешно.
— Ты что, зверюша? Очумела?
Зверюша наступала на него с ухватом, и глаза ее сверкали такой жуткой решимостью, что Валентин несколько испугался: в своем ли она уме?
Зверюша несильно боднула его ухватом в живот и ловко отбила попытку отобрать ухват.
— Вон — из моего — дома! — грозно скандировала зверюша, продолжая бодать зверька ухватом. — Не сметь — пугать — моего — ребенка! Не сметь — разрушать — мою — жизнь!
Удары ухватом становились сильнее и больнее.
— Ладно, успокойся, — как бы презрительно, но с некоторой дрожью в голосе сказал зверек, который понял, что пощады не будет и сумасшедшая зверюша, пожалуй, забьет его ухватом насмерть, если он еще задержится в ее доме. — Ухожу я, ухожу, все, успокойся. Совсем больная.
В комнате заходился в реве ребенок.
Валентин вышел из дома и потрусил по дорожке к калитке. Она разразилась на прощанье душераздирающим визгом.
Утро было мягкое, серенькое, туманное, но довольно теплое. В животе разливалось приятное тепло, и в кои-то веки зверек мог подумать о чем-то кроме немедленной жрачки. Мысли его довольно скоро приняли неприятный оборот. Такой неприятный, что зверек, пока шел к себе, то и дело жмурился, подскакивал, вытирал лицо лапой, как будто оно совсем мокрое, нелепо размахивал руками, тряс головой и то и дело произносил вслух одно-два слова. Чаще всего — «позор».
Позор был такой сильный, что зверек разгонялся все сильнее и сильнее. Позор как будто подгонял его в хвост и в гриву. Позор стучал в висках и заливал щеки и лоб горячими волнами. Позор дергал сердце за ниточку вниз. Зверек несся так, будто за ним по пятам гналось разъяренное стадо зверюш с ухватами.
Он влетел в свою комнату и огляделся. В комнате было мерзко. Над окном болтался на одном гвозде карниз для шторы — вторая его часть упиралась в пол. Штора была снята — она лежала на столе вместо скатерти, засыпанная пеплом и старыми крошками, в одном месте прожженная. Табуретка валялась без ноги, нога отдельно. Зверек заглянул под кровать, чтобы достать ящик инструментов. Из-под кровати на него бросился запах старых носков.
В ящике инструментов сидел таракан. Уши зверька заполыхали огнем и встали дыбом от позора. Полдня он приводил в порядок свое жилье, а потом почувствовал легкий аппетит. Что же делать? Он почесал в затылке, вздохнул, взял ящик с инструментами и гармонику. Вышел на улицу, сыграл несколько тактов на гармонике и закричал: «Кому чинить, починять мебель, полки вешать, двери смазааааать!»
Покричал-покричал — и сразу нашлись заказчики. Работа была пустяковая, и через два часа карман зверька оттягивала пара тяжелых монет, а в животе плескался горячий чай и булочка. Через три часа зверек уже был не один: заказчик смотрел-смотрел, как он чинит старый шкаф, потом стал помогать, а потом напросился в напарники.
