О зверьках и зверюшах - Лукьянова Ирина (читаем полную версию книг бесплатно txt) 📗
Степка посмотрел на ведерко с раствором и тихо, тоскливо сказал:
— Шло бы ты наверх, что ли… так бы было хорошо…
Ведерко качнулось и поплыло наверх. Степка изумился, пихнул лапой булыжник и спросил:
— А ты чего разлегся?
Булыжник отправился вслед за ведром.
Через час Степка восторженно жонглировал висящими в воздухе инструментами и камнями, стена стремительно прирастала новыми рядами, и он, кажется, совсем уже понял, что Маня имела в виду.
Через неделю стены были готовы. Через три недели над ними появилась крыша, собранная из кусков разноцветного железа и похожая на лоскутное одеяло.
Маня тем временем починила сарай, собрала урожай сливы, сварила варенье, разлила его по банкам и была занята тем, что собирала вишню, подставляя ведро под летящий в него вихрь ягод.
Степка набрал на свалке старой сантехники, починил все, что было нужно, уговорил пару найденных ржавых лопат прокопать нужные канавы, уложил туда трубы в нужном порядке, закопал, привел стены изнутри в порядок. Сложил печи, устроил систему отопления. Задумался о вентиляции.
Маня створожила молоко, добавила в него закваску, разлила по формам — и отправила сыры в погреб дозревать. Манина мама выбелила кухню. Бабушка связала большой плед с лосями и медведями.
Степка устроил вентиляцию и побелил стены, вставил в окна переплеты и застеклил.
Маня сварила десять литров вишневого варенья.
Степка положил и выкрасил полы.
Маня накопала картошки.
Степка поставил двери.
Маня принесла корзину белых грибов и замариновала их.
Степка поставил ручки и замки.
Маня собрала урожай патиссонов.
Степка провел свет.
Маня обтрясла сосисочные деревья и закоптила урожай.
Степка сел и сказал «уф».
Маня вбежала в дом, легла на кровать, накрыла голову подушкой и заплакала.
Она проплакала целый час, но тут ее позвала мама:
— Мань, тебя какой-то зверек зовет.
— Я все сделал, — гордо сказал Степка. — Пошли, покажу.
Они пришли на лысое, неуютное, хмурое место, где раньше был кустарник и свалка, а теперь стоял гордый, мрачный, серый дворец с лоскутной крышей.
— А флюгер? — спросила Маня.
— Щас, — сказал Степка, махнул рукой — и какие-то железные палочки понеслись по дорожке, проскакали вверх и сложились в пшиль с кудрявым металлическим петухом. Петух повертелся по ветру и вытянулся с запада на восток.
— Ну как? — спросил Степка, ожидая, что Маня скажет «круто».
— Хорошо, — задумчиво сказала Маня и махнула хвостом. И земля вокруг дворца вздрогнула и съела многочисленный строительный мусор и остатки свалки.
— Отлично, — сказала Маня. Достала из кармана передника какие-то семена и стала их расшвыривать вокруг, и зверек страшно сморщился, видя такое зверюшество.
Серый дворец высился страшной громадой над крохотным ручьем. Серые камни грозно нависали над жалким кустарником. Окна яростно блестели стеклами. На крыше со скрипом вращался флюгер.
— Замечательно, — сказала Маня, положила на стену лапу и незаметно погладила камень.
И хмурый камень в этом месте выпустил целый пучок нежного серого меха. И меховая, мягкая волна понеслась по камню во все стороны, и жесткие очертания грозного камня исчезли под невесомым мехом, а из земли пополз дикий виноград, розы и всякие другие растительные глупости, которые обычно сажают зверюши. И очень скоро грозный, дикий и страшный дворец стал пушистым. И зарос со всех сторон зеленью.
— Ты что это сделала? — закричал Степка.
— Не знаю, — пожала плечами Маня. — По-моему, так лучше.
А из земли во все стороны полезли цветочки, естественно, потому что где зверюша — там цветочки, это совершенно неизбежно. И выросли, и окружили пушистый дворец. А Маня стала говорить, что в нем должна быть школа, а Степка — что вот еще, школа, сам в нем буду жить, в общем, ссорились они, ссорились, потом им надоело, и они пошли к ручью, стали друг в друга водой брызгаться — охладись, мол, потом совсем свалились в воду, вымокли по уши, и пошли к Мане домой сушиться и пить чай с вареньем.
СКАЗКА О ЗВЕРЮШИНОЙ КЛАДОВОЧКЕ
Один зверек по имени Валентин был очень голоден. Вся еда у него дома кончилась. Зарабатывать он не мог придумать чем. Я ничего не умею, думал он, только играть на гребенке. На гребенке он играл и в самом деле так завлекательно, так удивительно, что заслушаешься. Но в последнее время никто его не заслушивался, потому что всем было не до того. Непонятно, что случилось со зверьковым городом. Некоторые называли это великой депрессией, а другие говорили, что депрессия еще малая, или что это неурожай, или непогода, или что в августе всегда так. Говорят, что в августе должны быть звездопады, но никаких звездопадов не было, а с неба падал один только дождь, холодный, мокрый и длинный, как дырявый шланг. Зверьки сидели по домам и тосковали. Высовываться на улицу им было слишком тошно, в такую погоду не работалось и не гулялось, не ходилось к друзьям, и они сидели у себя в заросших паутиной домах, пили дурак-воду, ругались со зверятами и думали, как все бессмысленно.
Иногда по улице проходила зверюша, по самые уши покрытая непромокаемым плащом, с большими корзинами, полными пирожков, и кричала: «Пи-рож-киии!», и голос ее заглушало дождем. И тогда только зверьки выходили иногда на улицу, чтобы сунуть зверюше несколько монет и быстро взять, чтобы не промокли, несколько теплых, мягких пирожков. У зверюши на усах висели водяные капли, зверюша фыркала и сдувала их.
Зверек ел пирожки всухомятку, потому что какой же уважающий себя зверек будет в такую погоду ставить чайник, ибо это тоже бессмысленно. И думал, как глупы и меркантильны зверюши, если ради нескольких зверьковых монет пекут пирожки и бродят по улицам под дождем. Зверьки вообще не понимают, почему зверюши торгуют в их городе пирожками.
Потом денег на пирожки не стало, а попросить в кредит он не решался. Все было съедено и выпито. Думать о том, чтобы сыграть, как бывало, на площади на губной гармонике, даже не стоило. Заработать он, конечно, мог. Кругом был большой, грязный и неухоженный зверьковый город, в котором каждая вещь требовала внимания и починки, и в каждом доме сидели зверьки, которые откладывали починку на потом, «когда соберемся со зверьками», «когда погода будет хорошая», «когда дело сделаю» — а все дело-то было только то, что зверек сидел и гнул зубья на алюминиевой вилке в разные стороны, а зачем — он сам не знал.
Приди сейчас Валентин, скажи ему: эй, зверек, работа есть? Ремонт, починка, уборка, помощь? — тот сказал бы, да, зверек, вот полка в шкафу обвалилась, вот плинтус оторвался, вот ставень на одной петле висит, ты бы помог… Платить-то мне особо нечем, но у меня вот — смотри — есть вяленая рыба, сам вялил, я бы тебе рыбы…
Но Валентин думал: «Что я пойду как дурак», — и не шел.
Он мог пойти в город к зверюшам и сказать: зверюши, работа есть? И зверюши бы страшно обрадовались, потому что им (хотя они ни за что на свете об этом не скажут) страшно тяжело копать огороды, полоть, обрезать, пилить, расчищать, делать ямы под посадку. И они бы сказали, да, да! Вот старую вишню в саду ветром повалило! Надо спилить обломок до пенька, надо обрубить с дерева ветки и в костер, а само бревно — посмотреть, вдруг хорошая древесина, вдруг на что сгодится? А еще, сказали бы зверюши, надо посмотреть, почему ворота плохо закрываются, одну створку перекосило, и еще мы тут нечаянно закрутили кран и не можем открутить обратно, и сидим, как дуры, без горячей воды, так вы, может, нам его открутите, у нас сил нет?
И они бы, конечно, дали ему грибного борща с домашней сметаной, и хлеба, только что из печки, и денег бы ему тоже дали, наверное, а может быть, и еще что вкусное у них там есть, думал Валентин, тоскливо сглатывая слюну, но он был гордый зверек, зверек-музыкант, и как только он представлял себе, как ходит мокрый, стучится в ворота зверюш и, сгорая со стыда, фальшиво спрашивает: хозяйка! работа есть? — а хозяйка сразу видит, что он просто голодный, а никакой не работник — и так ему делалось противно, что он швырял об пол воображаемую миску борща, и ему тут же становилось его так жалко, что он чуть не кидался спасать остатки… Но понимал, что это все наваждение от голода.
