Продайте мне хоть что-нибудь - Рудина Татьяна Рудольфовна (мир книг txt) 📗
Вхожу в камеру, и первое, что бросается в глаза, просто потому, что с этой камерой никак не совместимо, – сидит женщина молодая, рыжие волосы – в хвост не собираются, вот такой толщины хвост – в простой тюремной ситцевой рубахе, а сверху накинута роскошная песцовая шуба. А на полу перед ней лежит огрызок газеты и на нем пять килек.
Вот такая картина. Кильки эти она сушила на случай голодухи. На неделю пять килек давали.
Мы с ней разговорились – тоже за валютные махинации сидит.
У нее муж – француз, гостиницу «Космос» строил. А у нее был молодой дружок, и она ему валютой помогала. А он возьми да реши эту валюту продать. Его тут же повязали, и он ее тут же сдал. Сказал, что она просила продать. А продажа валюты в то время – это от десяти до вышки. Советским гражданам нельзя было даже знать, как она выглядит, эта валюта, не то что покупать или продавать. Сама знаешь.
Так вот сидит Рыжая, я ее с тех пор так зову, песцовая шуба небрежно на пол засратый падает, и вяжет.
– Чего вяжешь? – спрашиваю.
– Кофту, – говорит, – вечернюю.
– А, – говорю, – понятно.
А шерсть, я тебе скажу, это что-то совсем непонятное. Серо-буро-малиновая. Я именно тогда наконец поняла, что это за цвет такой. Страшный цвет. Страшный!
– А где шерсть такую взяла? – спрашиваю.
– А вот у этих носки распускаю, – говорит. И на бомжих мне показывает.
Слушай, тут мне вообще поплохело. Оказалось, что эти бомжихи, которые впроголодь всю жизнь жили, на тюремных харчах разожрались на семь размеров и им эти носки малы стали. Вот такие ноги у них толстые были. Как бревна! Ты бы видела этих бомжих!
Слушай, они самые счастливые в тюрьме были – есть еда и крыша над головой.
Не дай тебе бог когда-нибудь попробовать эти харчи. Есть их НЕВОЗМОЖНО!
Но про то, какие носки могут быть у бомжих, я думаю, рассказывать не надо. Так вот, это гораздо страшнее того, что ты можешь себе там представить.
Но про Рыжую. Значит, вяжет. А знаешь, чем вяжет? Она зубную щетку оплавила на конце, и из этого крючок получился.
И вот сидела моя Рыжая и спокойно вязала свою вечернюю кофту. Она не очень спешила. Потому что в ближайшее время она вряд ли ей бы понадобилась.
Ей тоже десятка светила минимум.
Но она связала все-таки свою вечернюю кофту из бомжихиных носков. С голой спиной. Носков было мало. Да и шикарней так.
А! Самое-то главное не сказала про Рыжую. Ей амнистию обещали, если она меня расколет. Все моих подельников искали. Я же молчала как партизан – через нее хотели хоть какую-то инфу собрать. А Рыжая им не сказала ни слова. Нет. Ей за это прибавили срок, и отсидела она его полный. Представляшь, суки какие. А так бы отпустили вообще.
Я узнала-то это только недавно. От одного кагэбэшника бывшего. Она мне об этом не рассказала даже.
Вера. Сестра
...
Папа умер от рака. Андрюша умер от рака.
Когда заболела Наташа, я просто отказалась верить. Что же это за проклятие?
В советской медицине существовала этика. Больному никогда не говорили, что он смертельно болен. Я помню, я смотрела иностранные фильмы тогда и очень удивлялась, как там прямо в лицо говорят больному, что он умрет через месяц. Или полгода. Наши врачи никогда так не делали. Никогда. Они только родным говорили.
Наташе было двадцать семь лет. Она собиралась замуж, они жили уже практически вместе. Хороший такой парень у нее был. Леша. Очень хороший. И любил ее очень. И детей они хотели, но все не получалось. А тут у нее задержка два месяца. Наташа обрадовалась ужасно, вместе они обрадовались, и она пошла к врачу. Оказалось, это совсем не беременность. Совсем.
Ей ничего, я уже говорила, не сказали, но в больницу тут же положили на обследование.
И меня врач вызывает как единственную родственницу. И говорит, как в иностранном фильме. Только не ей, а мне. И никаких шансов не дает. Запущено все – месяца три.
Я год назад сына только похоронила и сейчас понимаю, что была сильно еще не в себе. Я не поверила. Совсем не поверила. Кричала что-то на врача. Когда Андрюша заболел, я очень собранная была, я была уверена, что мы справимся. Я ни разу не заплакала. Он меня все время спрашивал: «Мамочка, я умру?» А я ему: «Нет! Ты ни за что не умрешь, сынок. Я не дам».
И он мне верил.
Я себе не могла простить, что обманула его. И Натусе врать не хотела. Но не правду же ей говорить? И ощущение полной беспомощности. И бессилия.
А Натуся ни сном ни духом не догадывается, и нельзя, чтобы заподозрила.
Я из больницы бегом, в дверях ей что-то крикнула про репетицию.
Все на ее Лешу скинула. И он себя повел, надо сказать, как настоящий принц. Он ее до самого конца не бросал ни на минуту и не дал ей догадаться, даже заподозрить что-то.
Из больницы ее очень скоро выписали.
Я через какое-то время взяла, как могла, себя в руки и стала к ней приезжать. А она веселая такая! Только слабела с каждым днем. И все говорила: «Да это ерунда, пройдет».
Но никуда это не проходило. Все хуже и хуже становилось. Я забегала ненадолго – сил не было это видеть снова. Кончились все силы давно.
И вдруг она мне звонит, веселая такая, и говорит:
– А мне лучше сегодня! Пойдем в магазин.
Я говорю:
– Натусь, может, не надо пока, погоди немного.
А она:
– Нет, пойдем! Красоты хочу!
И мы с ней пошли! Слушай, какая же она была веселая в этот день! Я с детства ее такой озорной не видела. Я такой ее помнила, когда она, маленькая, меня позлить хотела. Мерила все подряд, перед зеркалами вертелась. Она похудела, как ты понимаешь, очень сильно. Как же ее это радовало! У нее всю жизнь пунктик был, что она полная. Она действительно худышкой-то никогда не была. А тут фигура, как у модели, и, естественно, все сидит. И она покупает и покупает. Платье одно так ей пошло. Бордовое. Она в нем действительно как королева была.
В нем ее и похоронили. Умерла она той же ночью.
Надя. Лифчик и купальники
...
Со мной в классе училась Юля Кулакова. Она выглядела всегда как принцесса. У нее были трусы «неделька» с разными фруктами на каждый день и надписями «Sunday», «Monday» и т.д. На все дни. Это было круто. Мы все ходили в рейтузах цвета вишни из компота с отвисшими коленками, а она ходила в колготках. Я ей страшно завидовала. Однажды в туалете я все-таки вытащила из нее страшную тайну. Оказывается, ее мама напяливала на нее три пары колготок, одни на другие, для тепла. Какая же умная мама была у Юли! Все ей завидовали.
Однажды она пришла с неожиданно большой грудью. Оказалась, что она надела лифчик. Первая в нашем классе. Я удивилась, как это так, в одночасье, у нее выросла грудь. Она сказала: «Я запихиваю туда папины носки».
И очень-очень скоро у меня вдруг выросла своя. И очень приличная. Назло Юльке.
Мы с бабушкой пошли на рынок покупать мне лифчик. Стоял мороз. Тетка с красными распухшими пальцами торговала в палатке, где были разложены кипы трусов. Бабушка выбрала черный лифчик, обшитый кружевом, и с тройным поролоном. Бабушка покупала на свой вкус, разумеется. Мои и так немаленькие сиськи в этом лифчике выглядели как две мои головы. Форма трещала по швам, но я ходила в нем, пока не появилась мама, как спасатель Малибу, и не купила мне нормальный лифчик.
Ой, а какие же у меня обломы с купальниками! Всю жизнь! С детства. Ну почему так?
В шестнадцать лет влюбилась в Петю. Мы жили летом в Лужках. И он приезжает в наши Лужки прямо из Америки.
