Суер-Выер. Пергамент - Коваль Юрий Иосифович (электронные книги без регистрации .txt) 📗
Только на одном берегу задела душу стоящая на горе корова. Верхом на ней сидело штук двадцать человек, а с десяток других добровольцев сосали её необъятное вымя.
Я долго раздумывал о судьбе этой коровы, но скоро и корова позабылась, развеялась ветром океанов.
Наконец запасы питьевой воды у нас истощились, и капитану пришлось согласиться на открывание какого-нибудь острова.
И остров не замедлил появиться на горизонте.
– Не знаю, есть ли на нём вода, – говорил Суер, – но, возможно, найдётся хоть что-нибудь питьевое.
– А пресное не обязательно, – поддерживали мы нашего капитана.
На берег мы взяли с собою бочки и баклаги, баки, цистерны, вёдра, лейки, пустые бутылки и нескольких матросов, которые должны были всё это перетаскивать на борт.
Не помню точно, кто там был из матросов. Ну, Петров-Лодкин, Веслоухов, возможно, и матрос Зализняк. А вот кочегара с нами не было. Впрочем, был. Конечно, был с нами и наш кочегар. Ковпак.
Новооткрываемый остров весь был перерезан рвами, в которых и подозревалась вода.
Рвы эти и земляные валы что-то ненавязчиво напоминали, а что именно, мы не могли понять.
Рядом с капитаном стояли мы на берегу, стараясь справиться со своей памятью, как вдруг послышался какой-то треск, и из ближайшего рва показался человек.
Он был ромбической формы и стоял на одной ноге.
И нога эта была какая-то такая – общая нога. Вы меня понимаете?
– Человек, – сказал Суер и указал пальцем. Выслушав капитана, ромбический человек на общей ноге повернулся боком и тут же исчез.
– Исчез, – сказал Суер, а человек снова появился, повернувшись к нам грудью.
Что за чертовщина! Ромбический туземец явно вертелся. То он поворачивался к нам боком, и тогда его не было видно, то грудью – и тогда он виден был.
– Батенька! – закричал Суер на языке Солнечной системы. – Кончайте вертеться и подойдите поближе!
– Не могу, сударь, – послышался ответ на языке Млечного Пути, – здесь как раз двадцать пять метров.
Высказав это, он опять завертелся.
Тут мы рассмотрели его поподробней.
Скорее всего, он был сделан из фанеры, вот почему и не был виден сбоку. Вернее, был виден как тоненькая чёрточка. Если это была фанера, то уж не толще десятки.
Кроме того, туземец был весь в дырках, которые распределялись по всему телу, но больше всего дырок было на сердце и во лбу.
– Ну что вы на меня уставились, господа? – закричал он на языке смежных галактик. – Стреляйте! Здесь как раз двадцать пять метров!
Мы никак не могли понять, что происходит, возможно, из-за этих диалектов. Галактический слэнг припудрил наши мозги. Наши, но не нашего капитана!
– Отойди на пятьдесят метров, – строго сказал он на русском языке.
Фанерный отбежал, дико подпрыгивая на своей общей ноге.
– Обнажаю ствол, – сказал капитан и вынул пистолет системы Максимова.
– Стреляйте! – крикнул Фанерный, и капитан выстрелил.
Пистолетный дым опалил черепушку какого-то матроса, возможно, Веслоухова, а пуля, вращаясь вокруг своей оси, врезалась в фанеру.
– Браво! – закричал простреленный, окончательно переходя на русский язык. – Браво, капитан! Стреляйте ещё! Десятка!
Суер не заставил себя упрашивать и выпустил в фанеру всю обойму. Только один раз он попал в восьмёрку, потому что лоцман Кацман нарочно ущипнул его за пиджак.
– Какое наслажденье! – кричал Фанерный. – Счастье! Вы не можете себе представить, какое это блаженство, когда пуля пронзает твою грудь. А уж попадание в самое сердце – это вершина нашей жизни. Кого не простреливали – тому этого не понять. Прошу! Стреляйте ещё! В меня так давно никто не стрелял.
– Хватит, – сказал капитан. – Патроны надо беречь. А вот вы скажите мне, любезный, где тут у вас колодец?
– Колодец вон там, поправее. В нём кабан сидит! Эй, кабан! Вылезай, старая ты глупая мишень! Вылезай, здесь здорово стреляют! Кабаняро! Вываливай!
Недовольно и фанерно похрюкивая, из колодца поправее вылез здоровенный зелёный кабан, весь расчерченный белыми окружностями. Он повернулся к нам боком и вдруг помчался над траншеей, имитируя тараний бег.
– Стреляйте же! Стреляйте! – крикнул наш ромбический приятель. – Делайте опережение на три корпуса!
Капитан отвернулся и спрятал ствол в карман нагрудного жилета.
Лоцман Кацман вдруг засуетился, сорвал с плеча двустволку и грохнул сразу из обоих стволов! Дым дуплета сшиб пилотку с кочегара Ковпака, а сама дробь в кабана никак не попала. Она перешибла чёрточку в фамилии Петров-Лодкин.
Первая половинка фамилии – а именно Петров – подлетела в небо, а вторая половинка – Лодкин – ухватила Петрова за ногу, ругая лоцмана последними словами, вроде «Хрен голландский».
Кабан развернулся на 630 градусов, побежал обратно и спрятался в свой колодец.
– Хреновенько стреляют, – хрюкал он из колодца фанерным голосом.
– Да, братцы, – сказал наш ромбический друг на общей ноге, – огорчили вы кабана. Не попали. А ты бы, кабан, – закричал он в сторону колодца, – бегал бы помедленней! Носишься, будто тебя ошпарили!
– Эй, кабан, – крикнул Пахомыч, – у тебя там в колодце вода-то есть?
– Откуда? – ворчал кабан. – Какая вода? Придумали ещё! Дробью попасть не могут.
– Эх, лоцман-лоцман, – хмурился капитан, – к чему эти фанерные манеры? Зачем надо было стрелять?
– А я в кабана и не целился, – неожиданно заявил Кацман, – я в чёрточку целился. Попробуйте-ка, сэр, попадите в чёрточку фамилии Петров-Лодкин. Признаюсь, эта чёрточка давно меня раздражала.
– Благодарите судьбу, что вы попали не в мою чёрточку, – сказал Суер-Выер.
Между тем петровлодкинская чёрточка болталась в воздухе на довольно-таки недосягаемой высоте.
– Эй ты, дефис! – орал матрос, лишенный чёрточки. – На место!
– Мне и тут хорошо, – нагло отвечал дефис, – а то зажали совсем. С одной стороны Лодкин давит, с другой – Петров. Полетаю лучше, как чайка.
– Хватит валять дурака, – решительно сказал Суер. – Эй, кабан, вылезай! Лоцман, одолжите ваш прибор.
Кабан выскочил и, недовольно хрюкая, побежал по прямой. Капитан пальнул, и кабан рухнул в траншею.
– Вот теперь неплохо, – хрюкнул он. – Перебили мне сонную артерию! Давненько такого не бывало! А если вам вода нужна – пожалуйста. У меня тут в траншее сколько угодно.
С дождями натекло.
На звуки наших выстрелов из соседних рвов и щелей стали вылезать всё новые фанерные фигуры.
Были тут солдаты и офицеры, немцы и русские, душманы и башибузуки и чуть ли не весь животный мир: слоны, косули, лебеди, утки, медведи, зайцы, чёрт знает что!
Они маячили над своими рвами, явно приглашая нас пострелять.
– Некогда, братцы! – кричал Пахомыч. – Воду надо таскать!
Пока мы таскали воду, ромбический человек, простреленный Суером, успокаивал своих сотоварищей:
– Не волнуйтесь, ребята! Они ещё постреляют, когда воды наберут.
– Мы потом по всем по вам картечью с борта жахнем! – уверял и Пахомыч.
– Вы уж жахните, пожалуйста, – просил Фанерный, – не подводите меня.
Между тем вся эта фанерная пинакотека тихо скулила и жалобно протягивала к нам свои простреленные десятки.
Перепрыгивая рвы и траншеи, мы с капитаном обошли этот трагический ряд мишеней.
Я чувствовал, что капитан очень жалеет их и готов пострелять, но тратить даром патроны было некапитанской глупостью.
Суер-Выер гладил слонов, жал руки офицерам. Одного простреленного душмана он много раз прижимал к сердцу. Тот был до того жалок и так мало прострелен, что мы насчитали всего 143 дыры.
– Пальните в меня, братцы! – просил душман. Капитан не выдержал и с двух шагов пальнул ему в сердце.
А когда мы вернулись на корабль, Суер-Выер велел зарядить пушку картечью, и мы жахнули по острову.
Выстрел получился на редкость удачным: многие мишени, разбитые вдребезги, были выбиты из своих траншей.
От пушечного грома в небо взметнулась сотня тарелочек, ну тех самых допотопных тарелочек, по которым когда-то мы стреливали влёт бекасинником.
