Рота - Подопригора Борис (читаем книги онлайн TXT) 📗

Из Веденского только сутки назад спецназеры вынесли четверых своих. Погиб и последний прапор афганец в их отряде. Вася Хаттабыч был неформальным лидером в соседней с ротой Самохвалова спецназовской группе – еще бы, заслужил орден Ленина, орден Красного Знамени, два ордена Красной Звезды и после того, как советские награды перестали вручать, – два ордена Мужества, а медальные колодки Вася не носил из принципа. И вот поди ж ты…

Правда, и трофейных духовских шапочек – пэзов —спецназовцы набрали столько, что почти задарма делились ими с обозниками…

Вообще говоря, раз спецназеры оттуда только пришли – им бы туда и обратная дорога, в самый раз, – так примерно рассуждал озадаченный по ЗАСу [3] Примаковым командир роты майор Самохвалов. Но с другой стороны… С другой стороны, ничего «такого военно морского» в прогулках в горы нет. Эти прогулки называются рейдами, и любой уважающий себя десантурщик хотя бы раз в неделю должен полюбоваться горными видами – либо сверху, либо снизу. Либо со стрельбой, либо – так, вспомнить нечего… А если остается, что вспомнить, то вспоминаться оно может по разному… Каждый уходящий в горы знает: если что, то твое тело, конечно, спустят вниз… если обстановка позволит. А если не позволит, то скинут, опять таки, если есть шанс отыскать потом при спуске. Когда «двухсотого» скидывают, главное – морду ему бушлатом обвязать как следует, чтобы не побилась, остальное – все равно не видно. Если в рейд идет офицер медик, он и решает, сбрасывать тело или тащить… А вот раненые, особенно по мелочевке (в ногу, например), чувствуют себя чуть ли не козлами в самом козлином смысле – то один несет на плечах, как животину рогатую, то другой… Если матерятся – это еще хорошо, хуже, когда тащат молча – тут раненый, бывает, и сам готов уже в ущелье свалиться от стыда и не делает этого лишь только, чтобы не утянуть за собой и «носильщика»… Впрочем, испытавший много разных передряг в офицерскую и доофицерскую свои бытности, майор Самохвалов не помнил, чтобы хотя бы один раненый «шептал сухими губами: пристрелите… иначе до рассвета не вернетесь…». Другими стали отечественные войны – смех и мат, мат и смех, а патетики очень мало, а прагматизма, доходящего до тяжелого цинизма, – все больше. И вообще, скоро все, как по телевизору, будет: начнут войны останавливать на рекламу и музыкальные паузы…

Дорогу к роте Самохвалова Примаков знал хорошо – еще по «первой Чеченской». Шестую роту разместили в Аргунском ущелье, недалеко от ущелья Веденского, того самого. Село, за которым десантники огородили свои палатки, называлось, скажем так, Рошни Юрт – не будем слишком привязываться к топонимике в художественном повествовании. Место дислокации роты представлялось, прямо скажем, небесспорным, но определенная логика в этом выборе все же была. В общем, так: вдоль широкого в этом месте Аргунского ущелья идет главная дорога с севера на юг Чечни. К зиме двухтысячного года трасса эта более менее, но находилась под федеральным контролем – то есть на ней стояли блокпосты. Ближайший (в двенадцати километрах) от Самохвалова блокпост застолбил башкирский ОМОН (их десантники называли, естественно, «кумысами»). От аргунской трассы грунтовая дорога уходила на запад – по полого поднимающемуся склону. Несколько поворотов грунтовки приводили к небольшому косогору с кладбищем. Кладбище можно было разглядеть и с трассы. Сразу за ним начиналось село, оно изгибалось буквой «г» длиной в километр. В лучшие времена в селе насчитывалось до двух тысяч жителей, сейчас же не набиралось и трехсот – в основном, конечно, старики да женщины. Кстати, хоть это и редкость для горной Чечни, но на хорошо ухоженном кладбище как то сохранились несколько крестов и обелисков со звездами…

Все село – это одна главная улица (естественно, имени Ленина) и с десяток разных тупичков переулков, по большей части даже не имеющих официальных названий. Улица Ленина спускалась с кладбищенского косогора, метров через двести поворачивала налево и снова поднималась на небольшую горку, украшенную развалинами бывшей колхозной машинно тракторной станции. А сразу за МТС – бугорок, с которого все село видно как на ладони.

За бугорком начинался лысый каменистый склон, набиравший через километр полтора крутизну и уходивший в скалы. Ложбина, в которой находился центр села, располагалась левее и ниже КПП десантников метров на сорок. Конечно, плохо было то, что въезд в Рошни Юрт с трассы закрывался кладбищенским косогором. Но с другой стороны – справа от бугорка – раскинулась плоская, как стол, площадка размером с футбольное поле – может быть, она им и была когда то. Местные говорили, что в семидесятых одно из шалинских предприятий начинало строить здесь детский спортивный лагерь, но потом стройку забросили, от нее остались какие то сгнившие доски, кирпичи и куски шифера. До Шали, кстати, было рукой подать – ближайший райцентр, который до девяностых считался самой большой деревней в Европе, а может быть, и в мире – девяносто четыре тысячи жителей – это не кот чихнул! Статус города Шали получил уже при Масхадове…

Кстати, говаривали, что именно в Рошни Юрт в семидесятых годах спустился с гор последний боевик из прогитлеровской «партии кавказских братьев», сбежавший от переселения в 1944 году. Крепкого восьмидесятилетнего старика, содержавшего долгие годы в боевой исправности автомат ППШ, окончательно прихватила аденома. Прямо на футбольном поле его начали врачевать катетерами, а потом, несмотря на сопротивление, увезли в больницу. Об этом вроде бы даже в газетах писали. Кстати, племянник боевого деда к тому времени стал большим начальником… А может быть, был дедуля никаким не боевиком, а просто беглым зеком, из тех, что в здешних горах ежегодно отлавливали до десятка…

Так что логика размещения десантной роты была очевидной – бывшее футбольное поле стало вертолетной площадкой, причем очень удобной, поскольку вертолеты заходили на посадку не над селом, а над чистыми пологими склонами, где духи никуда не могли бы спрятаться.

Когда на площадку высадились первые «пассажиры» из роты Самохвалова, они начали обустройство с того, что приволокли от развалин МТС табличку «Рошни Юрт», слово «Рошни» замазали зеленой краской и написали поверх «Самосвал», а внизу дополнили по английски – «INTERNATIONAL». Получилось хорошо, как в международном аэропорту. А потом рядом с табличкой вбили в землю столб с фанерными стрелками – указателями: «Псков – 3485 км», «Иваново – 3163 км», «Омск – 4751 км» и «Петушки – 3019 км».

Из Петушков происходил родом сам майор Самохвалов. Кстати, служившие в Боснии говорили, что тема «ностальгического столба» была позаимствована нашими у западных союзников по миротворчеству…

Вот такая, как говорится, география – с изъяном: что толку было наблюдать за селом с бугорка, если въезд в него все равно оставался невидимым? Даже и с караульной вышки, специально для этого построенной… Поэтому ездить туда сюда до аргунской трассы было не очень удобно и небезопасно. Во первых, на улице Ленина был один узкий участок, который водители норовили проскочить на скорости: известное дело, десантный водила – наш ответ Шумахеру! А во вторых, имелся еще так называемый «хреновый поворот» между аргунской трассой и кладбищенским косогором. Он и представлял собой главную опасность, место это будто кто то специально придумал для закладки фугасов. Самохвалов сколько раз уже брал за шкирку главу администрации:

– Почему опять на «хреновом повороте» мину нашли?!

А тот в ответ:

– Это не село. Село начинается с кладбища. Это – с трассы пришли…

Вранье, конечно, но за хобот урода не прихватишь…

Кстати, жизненный путь главы села Султана был просто классикой «чеченского жанра». Если на Султана посмотреть анфас – то просто вылитый Дудаев. Было ему лет под шестьдесят, ростом он не удался – в прыжке метр с кепкой, но энергии хватало – на велосипеде разъезжал так, что только педали мелькали. Султан когда то работал на местной МТС и лично ремонтировал единственную в селе «волгу» председателя колхоза. На юбилей советской власти получил он по райкомовской разнарядке орден Трудовой славы и стал председателем районного комитета ветеранов войны и труда. В 1992 м поехал Султан на поклон к «грозненскому двойнику» – за подтверждением председательских льгот. Но, как рассказывал сам, приболел и остался у невестки в Старых Промыслах, аккурат до окончания первой войны… Чем он там на самом деле занимался – дело темное, вернулся он тихо и жил тоже тихо и незаметно вплоть до того дня, когда в село приехал на пышном «мерседесе» сам Масхадов – по случаю открытия «мемориала героев шахидов освободительной войны с Россией». Сам «мемориал» – пятиметровую трубу флагшток притащил волоком джип из масхадовского эскорта. Под трубой собирались установить камень с именами местных шахидов, но не успели – и потом уже десантники использовали флагшток по назначению, то есть поднимали на нем флаг ВДВ…