Убить в себе жалость - Нестеров Михаил Петрович (читать книги полностью без сокращений .TXT) 📗
И вот неожиданное откровение Яцкевича и его подтолкнули к открытому разговору.
— С дочкой вчера встречался, — улыбнулся Олег.
Яцкевич равнодушно воспринял это известие.
— Не подумываешь сойтись со своей бывшей? — спросил он.
— Честно? — поймав необязательный в этом случае кивок собеседника, Олег продолжил: — Если честно, Андрей, то бегом. Но не из-за жены, нет, хотя и по ней скучаю. — На его лицо набежала грустная улыбка. — Вчера с дочуркой часа полтора гулял.
— Отцом-то тебя она называла?
Олег долго молчал.
— Знаешь, — наконец произнес он, — она, конечно, не взрослая, но в ней определенно есть детская дипломатия, раньше я об этом не догадывался. Называла, — глаза Олега погрустнели еще больше. — А отчима за глаза предпочла называть Васькой. Олимпийским, — добавил Шустов и пояснил: — Он работал начальником цеха на фабрике пластмассовых изделий, в свое время наладил производство полиэтиленовых пакетов, с изображением олимпийского Мишки, в частности. Натаскал домой столько пакетов, что до сих пор не кончились. В магазин — с "Мишкой", вторую обувь в школу тоже таскает в таких же пакетах. Не обижается, спрашиваю? Качает головой: "Ты что, папа! Обидится. Я даже маме не говорю, что дала ему прозвище". — "А почему не Мишкой, спрашиваю?" — "Так ведь он Василий Геннадьевич, отвечает". Да, говорю, так даже забавней.
Олег умолк, бросив на товарища смущенный взгляд.
— Ты тоже помалкивай, Андрей. Это личное. Если хочешь — ты поплакался мне, я — тебе.
— Заметано, командир, — улыбнулся Яцкевич.
Андрей в очередной раз убедился, что Олег не может быть причастен к смерти Светы Михайловой и Валентины Ширяевой. Во-первых, Андрей искал и не мог найти причин, по которым Олег мог дать согласие на этот зверский акт. Трудно, почти невозможно представить себе Олега, самолично затягивающего удавку на хрупкой шее девочки. Если все же предположить, то снова нужны причины; вразумительного ответа не было. Скорее всего это вопрос к Рожнову — почему Михаил Константинович заранее был уверен в Олеге. Или к Мигунову, который разработал этот кровавый план. Что, поставили перед фактом? И это вряд ли. Невозможно всех поставить перед фактом: и Рожнова, и Олега, и Тимофея. Это уже пахнет групповым умопомешательством.
Но вот сейчас — как ни странно, после откровенного разговора с Олегом — можно угадать за откровениями Шустова если не оправдание, то отговорку, которая могла сойти разве что в Америке, где, судя по художественным фильмам, психов было больше, чем здоровых умом. Но Шустов жил в России, и причина выглядела болезненно-ненормальной: вот он посчитал, что навсегда потерял свою дочь, она называет папой чужого человека (хотя и обладает удивительной способностью к детской дипломатии), от этого сама стала чужой, в какой-то степени даже неприятной, потому что она далеко, не часто думает о своем настоящем отце, на воспоминания о котором в семье наложили табу. А он любит свою дочь и ненавидит ее, а ненависть, в свою очередь, рождает мысли, от которых бросает в дрожь, больше похожую на барабанную дробь перед казнью.
Бред. Ересь. Вдвойне, потому что эти думы принадлежали не Олегу, а его товарищу, на умственную работу которого также был наложен запрет. Характеризовали его или нет — вопрос пятый. Голова лопалась от напряжения, мысли прятались друг за друга, чередуясь с невероятной быстротой, рождая в голове немыслимые картины.
"Быстрее!" — вот Олег держит в руках слабеющую на глазах девочку. Перед его взором расплывчатое лицо "дауна". Тимофей толкает паренька прямо в изуродованный живот жертвы. Пальцы девочки впились в лицо друга. Олег отворачивается (все же отворачивается), торопя время, туже затягивает на шее детскую скакалку.
Кто? Вычисление второго участника преступления так или иначе наводило на мысль о неразрешимых задачах. Как в парадоксе: "В деревне жил только один цирюльник, который брил всех, кто не брился сам. Кто брил цирюльника?" Кроме бессмысленных, на этот вопрос ответа нет.
Голову сломать можно.
— Андрей…
— А? — Яцкевич встрепенулся, отгоняя назойливые видения.
— Ты слушаешь?
— Да-да… Что ты говорил о Ширяевой?
Шустов недовольно покачал головой и вынужден был повторить.
— К сожалению, я не знаю всех подробностей, но Ширяева вела собственное расследование, подключила к этому следователя прокуратуры. Вполне возможно, нашла что-то. А может, нет…
— Откуда ты знаешь об этом?
— Да так, — словно уходя от ответа, обронил Олег, — Белоногов надоел в свою очередь, Рожнов предпринял некоторые шаги, что тоже его не порадовало. Вчера перекинулись с Михаилом парой слов по этому вопросу.
И только. Рожнов не собирался обсуждать с Олегом отважный шаг, на который решилась судья, а именно — похищение сына заказчика. Для самого Рожнова этот факт говорил об обратном: у Ширяевой нет никаких доказательств относительно причастности Курлычкина к убийству Светы Михайловой. Но ее активные действия не могли не беспокоить. Нетрудно догадаться, чего она добивалась. Во-первых, самого Курлычкина ей не достать, она могла рассчитывать только на малость, которая до определенной степени могла удовлетворить ее месть: путем откровенной угрозы требовала от лидера "киевлян" либо выдачи исполнителей, либо признания перед отцом убитой девочки. Судя по словам Белоногова, это главная задача Ширяевой.
Рожнов провел акцию по прежней схеме, которая так полюбилась ему, опять же убив двух зайцев одним ударом: ликвидировав Ширяеву, предупредил таким образом следователя Маргелова. Тот не дурак, поймет, что следующий в списке именно он. Чтобы полнее почувствовать угрозу, достаточно просто оглянуться назад. Или для наглядности сходить на кладбище.
Конечно, герои существуют и сейчас, но зовутся уже самоубийцами.
Всего этого Олег не услышал. Во время вчерашней беседы он ждал от начальника истинных причин неожиданного появления в Юрьеве, принял от Рожнова полуофициальную похвалу Яцкевичу и Оганесяну, которые отлично справились с заданием.
Оба встали, аплодисментами приветствуя победу "Спартака". Поединок закончился со счетом 82:76. Шустов первым направился к выходу из сектора. Андрей тронул его за плечо.
— Извини, Олег, я пойду в раздевалку, хочу поздравить Алексея.
— Валяй, — не оборачиваясь отозвался Шустов. И так удачно пошутил, что даже голос задрожал от возбуждения: — Только не говори о нашем разговоре Сергею Белоногову, лады? За себя могу поручиться: буду нем как рыба.
Яцкевич махнул рукой на язвительный голос командира. Если честно, то только наполовину верил в то, что Валентину Петровну убили. Белоногов был ее гостем, видел ее мутные от спиртного глаза, запущенную квартиру и думал, что эта женщина скоро сопьется, найдя "достойное" применение его деньгам. Но не мог сбросить со счетов ее решимости, явственно представил ее хмельной голос. Представил потому, что в свое время Белоногов плакался, не смея поднять глаз на товарищей.
Откровенно насмехаясь над Сергеем, Андрей в то время все же мысленно посоветовал Валентине до поры до времени оставаться в хмельном угаре, чтобы не натворить глупостей. Причем желал этого судье Валентине Ширяевой искренне. Теперь вот, вспоминая события двухнедельной давности, не исключал, что она в конце концов не выдержала и повесилась. Однако все рушилось, едва перед глазами вставал клиент с проветренными мозгами. Следуя логике, следующей жертвой должна стать судья, — в представлении Яцкевича — не так быстро, что-откровенно указывало бы на определенные мысли. Но ее убрали так профессионально, что тема быстроты сама собой отпадала.
Они распрощались у выхода из четвертого сектора. Еще раз всмотревшись в погрустневшие глаза командира, Андрей окончательно убедился: нет, Олег не причастен к убийству девочки. В пору признаваться ему во всем, поведать о коротком разговоре с Мигуновым, о его признаниях и собственных подозрениях, но скрепя сердце решил повременить: что-то тревожило его. Но и молчать нельзя, если бы Андрей вчера поговорил с Сергеем, как знать, может быть, совместными усилиями им удалось спасти Ширяеву. Как? Обычной настоятельной просьбой уехать далеко и надолго.
