Мой дедушка – частный детектив - Кониси Масатеру (книга регистрации .txt, .fb2) 📗
– Фатально?
– Да, – твердо заявил Сики, глядя Ивате прямо в глаза. – Человеку театра быть слишком хорошим никуда не годится. А «Н» совершенно лишен тщеславия и не станет расталкивать других локтями, чтобы заполучить роль. И если я за что-то поручусь, так это за достоинства его характера. Он ни в коем случае не относится к тем, кто способен на убийство. Серьезный, добрый, с обостренным чувством справедливости – он лучший. В этом смысле он, пожалуй, немного похож на вас, сэмпай.
– Да брось, – перебил Ивата, но по всему его лицу разбежались морщинки от широкой, явно довольной улыбки. – Я что, правда такой?
– Нет, я о прежних временах. За что могу поручиться, так только за ваш хороший характер.
– Э-э!
– Простите.
– На этот раз прощаю.
– И потом, если принять, что «Н» преступник, разве не остановил бы он меня со всей решимостью, узнав, что я направляюсь в туалет?
– Наверняка. Тогда почему «Н» продолжает запираться? Нет, это все перевешивает. – Ивата снова запустил пальцы в свои кудри.
– Полагаю, суть дела в следующем: выяснить, кто, где и как убил татуированного мужчину.
– Здесь сплошные загадки, в том числе и место.
– Разберем еще раз спорные моменты в хронологическом порядке событий, – предложил Сики. – Начнем с того, что после половины десятого в туалет никто не ходил. Ровно в десять «Н» направляется в мужской туалет. Проходит каких-нибудь три минуты. «Н» возвращается на место, слышит от меня вопрос, свободен ли мужской туалет, и недвусмысленно отвечает, что свободен. Я сразу же иду туда, а дверь там почему-то заперта изнутри. На мой стук и зов ответа нет. Я поспешно влезаю на столик с раковиной, заглядываю поверх двери и вижу, в чем дело: там мертвый человек, явно убитый ударом в спину.
– И окна в туалете нет. А то кто-нибудь мог бы влезть в него.
– Окна нет. Как видно на схеме.
– Тогда как насчет вот такой версии? Раненный возле заведения человек мог забрести в туалет и умереть.
– Этого не могло быть, понимаете? Когда я увидел неизвестного, кровь все еще так бурно вытекала из раны, что он наверняка умер на месте почти только что. И потом, если бы в идзакаю ввалился умирающий, кто-нибудь из посетителей заметил бы его, несмотря на весь шум футбольного матча.
– В таком случае, спорными моментами остаются…
– Да, вы верно сказали, сэмпай. Суть дела в следующем: выяснить, кто, где и как убил татуированного мужчину.
– И вдобавок еще одно: куда девался убийца?
Тишину, установившуюся на некоторое время, нарушила сова на стене, снова подав голос.
Каэдэ, до тех пор молча слушавшая разговор двоих друзей, высказалась:
– По-моему, в этом деле полным-полно довольно-таки запутанных загадок.
Именно это подсказывала ей интуиция.
– Вот потому Сики-кун и обратился к нам за советом.
Сики пожал плечами. Ага!
«Так плечами, значит, и ты пожимаешь».
– Послушайте, Сики-кун, а нельзя повременить до завтра? Может, вдруг случайно выяснится в разговорах что-нибудь полезное.
Завтра у нее выходной, она могла бы сходить к деду.
Незаметным движением Каэдэ отключила запись в голосовых заметках.
Дождь хлынул в тот самый момент, когда Каэдэ подошла к дому деда.
Неизвестно почему, но ей казалось, что дед сегодня в добром здравии. Проходя по садику, где там и сям поблескивали мокрые от дождя опавшие листья, она услышала голос из окна кабинета:
– А-а… э-э… и-и… у-у… э-э… о-о… а-а… о-о… А-а… э-э… и-и… у-у… э-э… о-о… а-а… о-о…
Сегодня, видимо, выполнялись восстанавливающие упражнения для голоса. В нынешних условиях ухода за престарелыми редко случалось, чтобы за все реабилитационные мероприятия отвечал один и тот же человек, более распространенным явлением были команды, которые в зависимости от назначений составляли специалисты самого разного профиля. Специализация на нарушениях речи, когда помощь оказывалась в таких сферах поведения, как речевая, слуховая и глотательная, была сравнительно новой в реабилитационном комплексе.
Каэдэ постучалась в дверь кабинета, сообщила, что это она, и в ответ ей разрешил войти приветливый и жизнерадостный голос.
– А вот и ваша внучка пришла. И вы держитесь молодцом, Химонъя-сан.
Как искусных рассказчиков ракуго в древности называли по месту их жительства, прибавляя «наставник», так и дед, большой любитель ракуго, давно удостоился ласкового прозвища «Химонъя».
С медленным поклоном войдя в кабинет, Каэдэ увидела, что худой и гибкий пожилой мужчина с чисто выбритой головой, в медицинских резиновых перчатках, приступает к массажу дедовой шеи. Ростом он был такой же, как Каэдэ с ее ста шестьюдесятью сантиметрами, – нет, даже чуть ниже.
– У некоторых людей в возрасте мышцы шеи обвислые, как у верблюда. Мускулатура горла у них ослаблена. Естественно, снижается и способность глотать. При регулярном массаже шеи картина существенно меняется.
– А-ах, до чего приятно. Спасибо вам, как всегда.
– Но какие же у вас, Химонъя-сан, великолепные волосы! Как я вам завидую! – массажист со смехом завертел головой, показывая деду и Каэдэ гладкую голую макушку. – Хотя какими бы великолепными ни были ваши волосы, а у моей дочери они хороши по-своему. Во всяком случае, и длина другая, и гладкость, и, что ни говори, впечатление совсем иное.
– Само собой. Как же можно сравнивать вашу дочь со стариком вроде меня? – дед громко рассмеялся. – И раз вы то и дело упоминаете о ней, прямо хоть зови вас «Глупапашей»!
Дед любил давать прозвища общительным окружающим. И в годы работы директором наверняка неплохо ладил с «глупапашами и мамашами». Эти двое вели разговор азартно, даже слушать его со стороны доставляло удовольствие – пожалуй, было в нем что-то от атмосферы старых парикмахерских и тамошних традиционных бесед с примесью политики. И некоторое сходство с известным эссе Эдогавы Рампо «Карр в вопросах и ответах».
– Дедушка не надоедает вам с его бесконечными разговорами?
Услышав это, Глупапаша отрицательно замахал перед Каэдэ руками – так усердно, словно никак не ожидал подобного вопроса.
– Эрудиция Химонъя-сан неизменно внушает мне восхищение, – желобок под носом у него выпятился, придавая лицу потешный, какой-то обезьяний вид. – Если прибегнуть к спортивным сравнениям, я назвал бы его чемпионом в десятиборье. Поскольку он известен обширными познаниями во всех областях, даже просто слушать его поистине поучительно. Поэтому возникает желание воздать должное за лекцию.
Каэдэ поняла, что это сказано отнюдь не из вежливости. Казалось, большие круглые глаза ее собеседника, окруженные морщинками, переполняет любознательность.
– О, какое удачное сравнение с десятиборьем, – дед проказливо приподнял угол рта. – Не задать ли вам вопрос по такому случаю? Сможете перечислить все дисциплины десятиборья?
– Я пас. Прошу меня простить, – выразительно, с кривой усмешкой посмотрев на Каэдэ, Глупапаша погладил себя по голой макушке. – Знаете, Каэдэ-сэнсэй, вот так всегда все и происходит, и меня всякий раз загоняют в угол.
– Ну, тогда вместо вас отвечу я. Во-первых, бег на сто метров. Потом прыжки в длину, толкание ядра…
– Ясно, ясно! И сегодня победил опять Химонъя-сан.
Завуалированное чувство такта, как у хорошего комика-цуккоми, подействовало на Каэдэ, вызвав у нее невольную улыбку.
Словно подстроившись к концу процедур, в саду застрекотали сверчки-судзумуси. В последнее время в садах частных домов они водились редко, потому служили деду предметом гордости.
– Что ж, мне пора, с вашего позволения.
Дед поблагодарил его, протянув руку, но, явно не желая расставаться, в последнюю минуту спохватился, будто решил наговориться впрок:
– Так вы тогда сумели сделать удачную запись пения сверчков?
– Бесподобную. Когда я дал дочери послушать, она была в восторге.
– Вот и хорошо. Ведь нечасто случается, чтобы на одном листочке стрекотали сразу три сверчка.
