Сладость на корочке пирога - Брэдли Алан (бесплатные книги онлайн без регистрации .txt) 📗
«Смотрите! Наверху! На башне! Это мистер Твайнинг!»
Я поднял голову и увидел беднягу на крыше колокольни. Он цеплялся за парапет, словно летучая мышь, его мантия развевалась на ветру. Луч солнца прорвался между облаков, словно свет рампы, озаряя его сзади. Все его тело, казалось, засветилось, волосы, выбившиеся из-под шляпы, были словно чеканный медный диск на фоне восходящего солнца, словно нимб святого в иллюстрированной книге.
«Осторожно, сэр! — закричал Симпкинс. — Черепицы могут отвалиться!»
Мистер Твайнинг взглянул на ноги, словно пробуждаясь ото сна, словно удивившись, когда обнаружил себя на высоте восьмидесяти футов. Он бросил взгляд на черепицы и какой-то миг не двигался.
Затем он вытянулся во весь рост, держась лишь на носках. Поднял правую руку в римском салюте, его мантия развевалась вокруг него, как тога какого-нибудь древнего цезаря на стене.
«Vale!» — прокричал он. Прощайте.
На миг я подумал, что он отступил от парапета. Может быть, он передумал, может быть, солнце ослепило его. Но потом он оказался в воздухе, он падал. Один мальчик сказал потом репортеру, что он выглядел как ангел, падавший с небес, но это не так. Он рухнул прямо на землю, как камень в мешке. Нельзя описать это более привлекательными словами.
Отец умолк надолго, словно ему не хватало слов. Я задержала дыхание.
— Звук, когда тело ударилось о камни, — наконец продолжил он, — преследует меня в снах до сих пор. Я много чего слышал и видел на войне, но это… Ничего подобного.
Он был славным человеком, и мы убили его. Гораций Бонепенни и я убили его так же, как если бы своими руками столкнули его с башни.
— Нет! — возразила я, протягивая руку и касаясь отца. — Ты не имеешь ничего общего с этим!
— Ах, нет, Флавия.
— Нет! — повторила я, хотя была сама поражена своей смелостью. Неужели я на самом деле говорю с отцом таким тоном? — Ты не имеешь с этим ничего общего. Это Гораций Бонепенни уничтожил «Ольстерского Мстителя».
Отец печально улыбнулся.
— Нет, дорогая. Видишь ли, когда я вернулся в кабинет тем воскресным вечером и снял пиджак, я обнаружил странное липкое пятно на манжете. Я сразу понял, что это: заставляя нас взяться за руки, чтобы отвлечь внимание, Бони сунул указательный палец в рукав моего пиджака и приклеил «Ольстерского Мстителя» к манжету рубашки. Но почему я? Почему не Боб Стэнли? По очень веской причине: если бы они обыскали нас всех, марку нашли бы в моем рукаве и Бони бы завопил о своей невиновности. Неудивительно, что ее не смогли найти, когда его обыскивали.
Конечно, он забрал марку, когда пожимал мне руку перед уходом. Бони был мастером престидижитации, помнишь, и, поскольку я однажды был его помощником, было ясно, что я мог стать им снова. Кто бы решил иначе?
— Нет! — сказала я.
— Да, — улыбнулся отец. — Но это еще не все.
Хотя ничего так и не доказали, Бони не вернулся в Грейминстер по окончании этого семестра. Кто-то рассказывал мне, что он уехал за границу, чтобы избежать каких-то неприятностей, и я не могу сказать, что это меня удивило. Не удивился я и тому, что Боб Стэнли, после того как его выгнали из медицинского колледжа, обосновался в Америке, где открыл филателистический магазин: одну из многих работающих по почте фирм, которые размещают рекламу в комиксах и высылают марки по заказам взрослых мальчиков. Весь этот бизнес, однако, выглядел не более чем прикрытием его дурных делишек с богатыми коллекционерами.
Что касается Бони, я не видел его тридцать лет. А затем, месяц назад, я поехал в Лондон на международную выставку марок, которую проводило Королевское филателистическое общество. Ты, наверное, помнишь. Одним из событий программы был публичный показ избранных экземпляров из коллекции его величества короля, в том числе редкого «Ольстерского Мстителя»: «АА», близнеца марки доктора Киссинга.
Я взглянул на нее лишь мельком — воспоминания, которые она вызвала, были не из приятных. Я собирался посмотреть другие экспонаты, и поэтому королевский «Ольстерский Мститель» не занял у меня много времени.
Прямо перед закрытием выставки в тот день я находился в дальнем конце выставочного зала, рассматривая марки, когда вдруг заметил краем глаза копну вызывающе-рыжих волос, волос, которые могли принадлежать только одному человеку.
Разумеется, это был Бони. Он разглагольствовал перед толпой коллекционеров, собравшихся у королевской марки. Пока я смотрел, спор стал еще более жарким, и казалось, что слова Бони взволновали одного из кураторов, который яростно качал головой, а голоса становились все громче.
Я не думал, что Бони заметил меня, — и я не хотел, чтобы он меня видел.
Случайно в тот самый момент мимо проходил мой старый армейский друг, Джумбо Хиггинсон, он увел меня пообедать вместе и выпить. Старый добрый Джумбо… Это не первый раз, когда он подвернул как раз вовремя.
Глаза отца заволокла дымка, и я увидела, что он снова провалился в одну из тех кроличьих нор, которые так часто поглощали его. Иногда я думала, свыкнусь ли я когда-нибудь с его внезапными молчаниями? Но затем, словно заевшая механическая игрушка, которая возвращается к жизни, если ее подтолкнуть пальцем, он продолжил рассказ, как будто и не останавливался.
— Когда я открыл газету в поезде по пути домой тем вечером и прочитал, что «Ольстерского Мстителя» подменили фальшивкой — по-видимому, это произошло на глазах у всей публики, нескольких филателистов с безупречной репутацией и двух охранников, — я понял, не только кто совершил кражу, но также, по крайней мере в общих чертах, как это было сделано.
Затем, в прошлую пятницу, обнаружив мертвого бекаса на нашем крыльце, я сразу же понял, что Бони здесь. Джек Бекас — это было мое прозвище в Грейминстере: сокращенно Джако. Буквы в уголках «Пенни Блэк» совпадали с его инициалами. Это очень запутанно.
— «Б Один Пенни Г», — сказала я. — Бонепенни, Гораций. В Грейминстере его прозвали Бони, а тебя — Джако, сокращенно. Да, я все это поняла некоторое время назад.
Отец посмотрел на меня, как будто я была ядовитой змеей, а он разрывался между желаниями прижать меня к груди или вышвырнуть в окно. Он несколько раз потер верхнюю губу указательным пальцем, словно пытался поставить герметичную печать, но затем продолжил.
— Даже зная, что он где-то поблизости, я оказался не подготовлен к ужасу, охватившему меня, когда я увидел это белое, бледное, как у мертвеца, лицо, внезапно появившееся из темноты в окне кабинета. Было за полночь. Мне следовало отказаться разговаривать с ним, конечно, но он угрожал мне…
Он потребовал, чтобы я купил у него обе марки — одну, которую он похитил недавно, и вторую, которую он украл из коллекции доктора Киссинга много лет назад.
Он вбил себе в голову, видишь ли, что я богатый человек. «Такой шанс для инвестиций бывает раз в жизни», — сказал он мне.
Когда я ответил, что у меня нет денег, он пригрозил, что скажет властям, что это я спланировал кражу первого «Ольстерского Мстителя» и сделал заказ на второго. И Боб Стэнли подтвердит его показания. В конце концов, это я собирал марки, не он.
И разве я не присутствовал при обеих кражах? Этот дьявол даже намекнул, что он мог уже — могуже, подумай только! — спрятать «Ольстерских Мстителей» где-то в моей коллекции.
После нашей ссоры я был слишком расстроен, чтобы ложиться спать. Когда Бони ушел, я несколько часов ходил по кабинету взад-вперед, мучаясь, проигрывая ситуацию снова и снова в мозгу. Я всегда чувствовал себя частично ответственным за смерть мистера Твайнинга. Ужасно признавать, но это так. Мое молчание привело к самоубийству этого замечательного человека. Если бы у меня только хватило храбрости озвучить мои подозрения, Бонепенни и Стэнли не ушли бы так легко и мистер Твайнинг не был доведен до самоубийства. Видишь ли, Флавия, молчание — иногда самое дорогое удобство.
Спустя долгое время, после длительных размышлений я решил — вопреки всему, во что верил, — поддаться на его шантаж. Я продам свою коллекцию, все, что у меня есть, но куплю его молчание, и должен признаться тебе, Флавия, что я стыжусь этого решения больше, чем чего бы то ни было еще в моей жизни. Чего бы то ни было.
