Жвачка и спагетти - Эксбрайя Шарль (серия книг .txt) 📗

– Людовико, а помнишь, какую пару пощечин закатил тебе твой отец, когда узнал, что ты гуляешь с этой девушкой из Сан-Дзено?

– А главное, гуляла-то она с тобой!

– Ты уверен?

– Ладно, скажем, по очереди!

Они расхохотались, хлопая себя по коленям и топая ногами.

– А помнишь, Ромео, как ее звали?

– Погоди... Не Лидия? А может, Аньезе?

– Нет, скорее Альба...

Лекок предчувствовал, что так они переберут всех святых итальянского календаря. Очень сухо он прервал беседу:

– Извините, синьор Тарчинини, но я предполагал, что мы явились смотреть труп?

Повеяло холодом. Ромео попытался смягчить перед своим коллегой грубость столь бестактного вмешательства:

– Е un americano... [8]

И Тарволи, в интонации которого отразилось все презрение древних великих рас к народам без истории, повторил:

– Е un americano... – таким тоном, что Сайрусу А. Вильяму показалось, будто ему дали пощечину. Он покраснел до корней волос, и в эту минуту, будь его воля, он не колеблясь приказал бы Средиземноморскому флоту Соединенных Штатов открыть огонь по Италии. Но, будучи здравомыслящим человеком, почти тут же успокоился, сообразив, что даже при самом сильном желании пушки американских броненосцев не добьют до Вероны.

– Ромео, мой дражайшей друг, возможно, я напрасно обеспокоил тебя...

– Прекрати, Людовико! Не говори так, ты меня ранишь в самых лучших чувствах! Как это напрасно, если ты дал мне случай повидаться с тобой?

"Опять начинается?" – ужаснулся про себя Лекок, раздираемый желанием крикнуть им, что оба они – проклятые лицемеры, так как, живя в десяти минутах ходьбы от своих занюханных контор, вовсе не нуждаются для встреч при посредничестве мертвого тела. Сайрус А. Вильям решительно чувствовал аллергию к латинскому темпераменту.

– Представь себе, Ромео, сегодня утром, часов в семь, полицейский Марко Морер завершал свой обход и вдруг услышал вопль женщины, обезумевшей от страха. Ему удалось успокоить ее, и она рассказала, что на берегу Адиче лежит труп мужчины, почти напротив пьяцетта Витториа, где начали строить склад, а потом бросили... Конечно, Морер явился мне доложить, но меня еще не было, сам понимаешь, в такую рань... В общем, он вернулся на берег, чтоб разгонять ребятишек, которым вздумается пойти туда играть, и любопытных. Когда я пришел, мне сказали, и я отправился к Мореру. Покойник – человек лет тридцати, хорошо одетый. Судя по его документам, это коммерсант Эуженио Росси. Так вообще-то похоже, что он застрелился из револьвера. На виске еще видны следы от пороха, только оружия не нашли...

– Так, так...

– Теперь, поскольку выстрела никто не слышал, и труп уже совсем остыл, я думаю, может быть, он лежит там давно, а пистолет стянул какой-нибудь нищий, чтобы продать...

– Может быть...

Лекок вмешался в разговор:

– Что говорит судебная экспертиза?

– Экспертиза, синьор? Ничего не говорит, по той простой причине, что туда не обращались.

– Не обращались? А если это убийство?

– Правильно! А если нет? Участковый комиссар не может себе позволить беспокоить этих господ по пустякам.

Сайрус А. Вильям с трудом верил своим ушам.

– Тело вы оставили на месте под охраной Морера, господин комиссар?

– Оставить на месте, где дети гуляют? Вы соображаете, что говорите, синьор?

– Но, послушайте, а следы вокруг тела, а его положение, ну, словом, улики, которые можно обнаружить?

Тарволи пожал плечами.

– Это в романах так, синьор Лекок. Мы тут работаем попросту.

Сраженный такой безответственностью, Сайрус А. Вильям не проронил более ни слова и замкнулся в суровом молчании, обдумывая про себя мстительные строки, в которых он заклеймит халатность веронской полиции. Ромео Тарчинини спросил:

– Женщина, которая обнаружила труп...

– Это сеньора София Меккали. Она привратница в доме 423 на Виа Филиппини.

– Ну что ж! Навещу ее, пожалуй. Идете, синьор Лекок?

Глава II

Подобно крестьянину, который, устав копать, переводит дух, опершись на лопату, синьора София Меккали, опершись на метлу, которой она мела тротуар, отвечала на вопросы остальных привратниц виа Филиппини, собравшихся вокруг нее. Вот уже тридцать пять лет синьора Меккали была оракулом виа Филиппини, и ни одна из ее товарок не сделала бы и шагу, не спросив предварительно ее совета.

Меккали только что начала в двадцатый примерно раз свое повествование о трупе на берегу Адиче, с каждым повторением обретавшее все более яркие краски, когда автомобиль комиссара Тарчинини остановился около группы увлеченных слушательниц. Ромео вышел первым, за ним Сайрус А. Вильям. Следователь с величайшей учтивостью снял шляпу и громогласно осведомился:

– La signora Meccali, per favore?

Привратницы недовольно покосились на чужака, тут же, впрочем, смягчившись: жительницы Вероны питают слабость к элегантным мужчинам. Но Меккали, раздосадованная тем, что перебили ее искусно построенный монолог, отвечала весьма сухо:

– Это я. Чего вы от меня хотите, синьор?

Женщины инстинктивно расступились, очищая поле битвы. Тарчинини склонился перед привратницей, как перед английской королевой. Такая учтивость очень подняла его шансы, и слушательницы просто онемели от восторга, когда комиссар представился по форме:

– Следователь уголовной полиции Ромео Тарчинини.

Лекок, наблюдавший эту сцену, отметил, что если бы целью его коллеги было оповестить о своем визите весь квартал, он не мог бы найти лучшего способа. Все у этих итальянцев не по-людски! Меккали, потрясенная внезапно выпавшей ей честью, выпрямилась во весь свой внушительный рост и, глянув свысока на своих товарок, сразу низведенных до уровня мостовой, сделала что-то вроде реверанса, показав, что тоже знает обхождение, и проронила голосом, дребезжащим, как тимпан:

– Не угодно ли следовать за мною, синьор комиссар?

И, не удостоив ни единым взглядом изнывающих от любопытства подруг, величественно двинулась в свою каморку в сопровождении Тарчинини, за которым поплелся и Сайрус А. Вильям.

Каморка синьоры Меккали напоминала пещеру с тусклым, мутным освещением. Жалким украшением ее служили десятки обленивших стены фотографий, где покойный король Виктор-Эммануэль соседствовал с Тольятти, а Фанфани составлял компанию Лоллобриджиде, с которой не сводил глаз Иоанн XXIII. Меккали любила искусство ради искусства и стояла выше межпартийных разногласий.

Комиссар представил своего спутника, синьора Меккали предложила гостям сесть и выпить по стаканчику aqua di Firenze [9] для подкрепления сил. Они согласились, но при виде сомнительного сосуда, из которого ему предстояло пить, Сайрус А. Вильям почувствовал дурноту и отказался, сославшись на недомогание. Меккали удивилась, но Тарчинини, желая избежать недоразумений, поспешил объяснить:

– Е un americano... No ha l'abitudine... [10]

Привратница повторила:

– Е un americano...

И столько снисходительной жалости было в ее словах, что Лекоку они показались новым оскорблением, и он чуть не выскочил вон. К счастью для итало-американских отношений, комиссар уже переходил к делу:

– Итак, синьора, нынче утром вам пришлось испытать жестокое потрясение?

– Ах! Gesu Cristo! [11] Мне этого не забыть до конца моих дней! Потрясение, синьор комиссар, потрясение, способное убить на месте, особенно если у человека такое больное сердце, как у меня!

И она поскорее калила себе еще стаканчик aqua di Firenze, чтоб поддержать свое больное сердце.

– Я вас понимаю, синьора, это, наверное, было ужасно.

– Хуже, синьор, хуже! Это просто... Слов нет, чтоб передать, что я испытала!