Лиха беда начало - Михалева Анна Валентиновна (первая книга txt) 📗
— Итак, — Панкратов обдал Алену очередным многообещающим взглядом. Она с трудом подавила улыбку, — чтобы все было поровну, необходимо добавить один пункт в нашу пользу.
— Помилуйте, батюшка! — Мизянский изобразил полнейшую невинность. — Да чего же вам не хватает? Нефтяной вопрос мы исключили. Мы даже историю с приватизацией не трогаем. А продажа голосов в Думе — это же полнейшая недоказуемость, лай в пустоту. Если так пойдет и дальше, нам просто не в чем вас будет обвинить!
— Но вам действительно не в чем нас обвинить. — —Панкратов развернулся к Алене:
— Не так ли?
Она пожала плечами. Он продолжил, уже обращаясь к оппоненту:
— Нефть мы решили не трогать, потому что и вы там замарались не меньше нашего, приватизация — настолько давняя история, что никого уже не проймет, уберите продажу голосов в Думе.
— Но тогда у вас будет одним пунктом больше! — Мизянский округлил глаза. — Вы решили затронуть лоббирование интересов бензиновых королей.
— А что вы можете предложить взамен? — Панкратов бросил еще один выразительный взгляд в сторону Алены. И она поняла, что нужно действовать, поэтому наконец ответила ему слегка смущенной улыбкой. Примерно такой, какой одаривала Борисыча в тот момент, когда он поднимал на нее глаза от только что прочитанной ее статьи.
Панкратов приосанился.
— Ой, ну как же убрать такие смешные истории? Знаете Королькова? Как он сокрушался, когда выяснилось, что продал свой голос первым и страшно продешевил… — хихикнул Мизянский.
— Оставьте вы этого убогого! — потерял терпение Панкратов, которому история с продажей депутатских голосов не казалась смешной, даже при воспоминании о несчастном Королькове, который давно был притчей во языцех, так как либо постоянно попадал впросак, либо устраивал драку на заседании, причем и то и другое неизменно становилось достоянием общественности.
— Действительно, — тут Алена еще раз улыбнулась Панкратову, отчего лицо Мизянского сделалось кислым. — Пожалуй, хватит утрясать. Так мы не договоримся…
В редакции повисла пауза, и все воззрились на нее с разной степенью интереса. Она глубоко вдохнула и наконец сделала тот решительный шаг в пропасть, к которому так долго шла:
— Лоббирование интересов компаний — это самая разветвленная часть ваших взаимных обвинений. Исключить ее нельзя, равно как нельзя расписать по пунктам.
Попробуем изъять наиболее скандальные отрасли и взять то, что более-менее усреднено.
К этому моменту она уже так накачала Панкратова своим обаянием, что тот просто расцвел. Мизянский же сник, судорожно сопоставляя наказ Налимова не перечить Алене Соколовой с тем, что разворачивалось перед его ошарашенными глазами.
— Значит, мы исключим бензин, цветные металлы и табак.
— И недвижимость, — добавил Панкратов. Алена с трудом сохранила на лице спокойствие:
— Если исключить еще и недвижимость, то спорить будет не о чем. Пожмете друг другу руки в эфире и разойдетесь добрыми друзьями.
— А разве это плохо?
Тут Алена поняла, что Панкратов со своими улыбочками — просто какой-то урод.
— Плохо! — заверила она его. — Потому что никто из зрителей не поймет, зачем вы пришли в студию «Политического ринга» и что это за ринг такой, где противники милуются от начала поединка до самого финала. И поверьте мне, после третьей минуты передачи большинство ваших потенциальных избирателей выключат телевизор. Давайте начистоту — что вы хотите получить от передачи? Я полагаю, что голоса, так? Значит, имеет смысл убеждать людей, а убедить никого не удастся, если программу никто не посмотрит. Постная политическая передача, где лидеры в спокойной обстановке произносят скучные монологи, сейчас никого не заинтересует. Нужна борьба, скандал, столкновение, стычка — называйте это как хотите. И если не будет остроты, то не будет и рейтинга. А нет рейтинга — нет и голосов.
Панкратов с Мизянским с минуту молчаливо обдумывали ее речь. Алена молила всех известных ей святых, чтобы последний не выдал своей радости от сознания, что она все-таки на его стороне. Мизянский понял, конечно, понял, что она имела в виду, отстаивая право «Демократической свободы» обвинять «Народную силу» в том, что та лоббирует интересы компаний, занимающихся недвижимостью. Ведь именно к таковым относится фирма «Дом». Панкратов вряд ли вообще знал о ней — это было слишком мелким делом, поэтому никто его не предупредил, что тут скрыт криминал. Спустя пять минут напряженных молчаливых раздумий оба пресс-секретаря согласились с доводами Алены, причем оба при этом имели весьма довольный вид.
«А вот теперь ты влипла! — заключила про себя Алена. — Вот теперь именно ты подставила Горина. Тут уж не отвертеться и не сослаться на злой рок при разборках. И что из этого выйдет, неизвестно. Как неясен финал для самого Горина, так пока и непонятно, что с тобой сделают после эфира!»
* * *
«Какой же странный тип этот Терещенко!» — Алена задумчиво уставилась в гудящее пространство родной редакции журнала «Оберег». После всех треволнений в «Останкино» этот милый сердцу муравейник показался ей таким спокойным. Она тут же расслабилась и привычно принялась размышлять о любимом следователе.
Собственно говоря, и раздумывать-то было не о чем — Вадим, разумеется, не подлец, и на то, в чем она его сегодня обвинила, он не способен. А она наорала на него совершенно сознательно, чтобы отвязался. Вот и все. Теперь он будет чувствовать себя виноватым, маяться (что, собственно, тоже в ее интересах, значит, будет о ней думать), потом придет просить прощения. Но для этого решительного шага он должен созреть, а пока он зреет, она успеет не только подготовить, но и снять передачу. «Это не Вадим странный, а я .странная, — неожиданно решила для себя Алена. — Это я изменилась. Я стала какой-то холодной и расчетливой. Я играю с людьми, как с шахматными фигурами, используя их эмоции и желания. А сама — словно железная. Господи, неужели и на меня так повлияло участие в политических баталиях? Нужно с этим завязывать, а то ведь превращусь в настоящую стерву! Или уже поздно?..»
Эта мысль повергла Алену в смятение. Она моргнула, потерла глаза, поправила волосы, достала зеркальце из сумки, внимательно вгляделась в свое отражение — вроде бы все в порядке: ни пламени из ноздрей, ни пробивающихся на макушке рогов, зрачки нормальные, не вертикальные, словно у кошек и ведьм. Да и вообще, отражение есть, значит, она пока не вампир и не нечисть какая-нибудь, значит, человек. Только вот внутри у нее все равно похолодело: откуда этот сосредоточенный пронизывающий взгляд, эти складочки на переносице, почему опущены уголки губ? «Может, я старею?»
— Привет! — за столом Бакунина послышалось шевеление.
Она повернулась к нему. Лешка появился на удивление поздно и просто источал жизнерадостность.
«А может, он всегда был таким веселым и энергичным, просто я и сама была такой же, поэтому не замечала. Зато сейчас… А вдруг я умираю?!»
— Впервые за три месяца провел ночь в пьянстве и разврате! — радостно сообщил Лешка. — Как же я много упускаю!
Он хлопнул по монитору компьютера и заявил:
— Все, теперь буду работать только в свободное от отдыха время!
— Лешка. Я похожа на старую стерву?
— Что? — не понял он.
— Я похожа на старую стерву?
Бакунин смерил ее изучающим взглядом:
— На стерву-то ты всегда была похожа…
— Сволочь, — она улыбнулась.
— Нет, на старую пока не тянешь, — он ответил ей тем же, — особенно когда на этих прелестных губках блуждает столь чарующая улыбка.
— Ты мерзкий развратник.
— И горжусь этим. Возьми трубку!
Алена нехотя повиновалась. Лешка вновь вдохнул в нее надежду. «Никогда больше не свяжусь с политикой!» — пообещала она себе, прежде чем ответить на звонок:
— Слушаю.
— Могу я поговорить с Аленой Соколовой? — голос в трубке звучал хрипло.
— Я Соколова. С кем имею честь?
— Мое имя вам ни о чем не скажет.
— А кроме вашего загадочного имени, вам есть чем со мной поделиться?
