Аз Бога Ведаю! - Алексеев Сергей Трофимович (читать хорошую книгу .TXT) 📗
А супротивник гарцевал, кружа коня и вперя взор свой, скрытый под личиной. И, вероятно, предвкушал победу и зрелище – повергнутого князя! И рать его – суть туча грозовая, клубясь на окоеме, дыханье затаила, готовая сверкнуть победным кликом.
И можно было, не сбавляя бега, сразить его в сиюминутной стычке, снести главу в чадре, чуть изменив полет блистающего ореола; и уж десница взгорячела, да Святослав отвел ее...
Он жаждал битвы, поединка, ибо не пристало князю искать победы легкой. Да и победа ли, коль меч не зрел меча, а сила силу? Что палачу добро, то витязю позор...
Князь осадил коня, но жеребец, не знавший воли человека, был разъярен от поединка, встал на дыбы и, норовя ударить лошадь супостата, пошел вперед о двух ногах, сам ставши человеком. И опрокинул бы, обрушив в грудь копыта – князь удержал на удилах, взрезая сталью губы; страстный ратник умерил прыть и заплясал, роняя наземь ярость – кровавый сгусток пены.
– Возьми оружие! – воскликнул Святослав. – Открой лицо!
– Мое оружие – сакральный образ! – изрек на это поединщик, все еще развалясь в седле. – Сниму покров, и ты умрешь!
– Снимай! Мне любо испытать!
– Я богоподобный каган!
– Мне мыслится – жена, коли личину прячешь в поединке!
– Увы, князь, поединок завершился! Ты побежден!
– Сдается мне, не начинался вовсе!
– Сойдешь с коня и преклонишь колено предо мной – помилую, – промолвил каган, – и содержать в плену буду достойно, как подобает князя содержать. А витязей твоих, лишив оружия, в Русь отпущу. Пусть выкуп собирают, коль им нужен князь.
– Во сколько же ты оценил меня, богоподобный?
– Каждый твой воин должен принести по тысяче монет. – Он сделал паузу и палец поднял. – Но есть иной путь!.. Ты можешь сам заслужить свободу, если укажешь мне дорогу к Чертогам вашего бога Рода.
– А выстоишь против меня – не только укажу, но и сам поведу тропой Траяна. Открой лицо и меч возьми!
– Ты ищешь смерти?
– Смерть ныне за тобой пришла, а моя далече.
– Молва гласит, ты будто бы светлейший! – Каган засмеялся. – Но вижу только безрассудство! Нет, не стану пленить, кто даст выкуп за глупца? Я в жертву принесу тебя! И всю твою дружину!
– Давай сразимся, а там судьба рассудит!
Каган достал магар, нацелил его в шею князя и сдернул покрывало.
– Умри, презренный варвар!
В упор дохнуло тьмой! Знак Рода в ухе огруз, отяжелел и оселедец встал дыбом; душа затрепетала, ровно свеча под ветром. Князь щит булатный поднял и заслонился, но беззащитный конь, не ведающий страха пред человеком, а значит, и пред мраком (иной бы взвился от испуга и разум потерял, как при затмении солнца), заржал пронзительно и в тот же час ослеп.
И лучше быть незрячим! Не видывал никто подобной мерзости: то ль человек в зверином образе, то ль зверь воспринял человечий облик. На светоносной реке Ганге сии твари жили в лесах и прозывались не каган, а горилла, однако сущие в природе отличались нравом незлобливым и любопытным.
Тут был не образ – образина, химера, суть порожденье Тьмы!
Богоподобный ждал смерти супротивника, подняв магар, чтобы вонзить его, как только отлетит светлейшая душа.
Она ж, напротив, укрепилась и воссияла, испытав удар. Остановилось время! И тут полки позрели, как над полем брани взыграло зарево, и столп огня в лучистом ореоле вдруг осветил пространство между землей и небом – всклубились тучи, расступаясь! А войско супостата попятилось назад, руками заслоняясь, ибо в тот час перед очами темными уж не заря на Севере восстала – суть солнце.
– Теперь и мой черед! – Князь отпустил поводья, и конь слепой, почуяв волю и вздувая ноздри, крыла расправил, взмыл над землею и уже с высот, подобно соколу, пал камнем.
И круг блистающий в деснице Святослава достал врага!
Булатный дар Валдая снес голову, но сам исчернел, как уголь, и не светился более, соприкоснувшись с мраком. И князь, позревши кровь черную, не радость испытал, не миг победы и возглас ликованья, а земную тяжесть, поскольку ведал: сей поединок не конец смертельной битвы с Тьмой, но суть ее начала.
А каган рухнул наземь, и голова его катилась, издавая рык; будучи мертвым, он слал проклятья, ибо в тот миг познал то, к чему стремился – Третий Круг Великих Таинств – Таинство смерти.
Победный клик – ура! – степь огласивши троекратно, взметнулся к небу, устремляясь в проран средь туч, а из небесного колодца на землю глянул дедушка Даждьбог. Тем часом его внуки, горяча коней, неслись лавиной, и блеск мечей в десницах, подобно искрам солнца, степь освещал. Не знающая поражений Тьма, полки отборные из тайного схорона в степях близ озера Вршан и полководцы, взятые от многих стран как дань, и многоценное оружие, копейный неприступный вал из воинов, закованный в латгальские доспехи и греческий огонь, палящий заживо – ничто не устояло! И тщетно призывали к бою, затем казнили трусов кундур-каганы: не страх витал на поле бранном, не малодушье ратное, но смертный ужас перед Светом, в тот час вдруг воссиявшим над осенней степью. И ослепленные хазары то рассыпались, как зола под ветром, то сбивались в кучу, давя друг друга, пока не добрались до стен Саркела, а там, стремясь в ворота, лавина черная взбугрилась, вспухла и гигантский холм из тел растоптанных и конских трупов восстал и долго шевелился, покуда еще дух теплился; потом окаменел и замер.
Однако и защита высоких неприступных стен уж не могла спасти от натиска: ногами попирая мертвых, дружина Святослава взошла на холм сей и оседлала ворота крепости. Сакральный стольный град открылся, но забитый войском супостата еще сопротивлялся, и бой длился до глубокой ночи при свете пламени пожарищ.
Под покровом тьмы, нагрузившись златом, хазары порскнули из города – черный круг, торговцы уличные, рабы и невегласы ходы искали и, не найдя их, на стены поднимались и прыгали, а белые, изведавшие тайн нимало, тащили лестницы, карабкались в детинец – во внутреннюю крепость, над коей возвышалась башня, забыв от страха и безумства, что всякий, кто дерзнет ступить в обитель кагана, тотчас предастся смерти. Но скоро и черные сюда же устремились – вышла распря под стенами у лестниц, коей Саркел еще не знал даже во времена свободы и Митры златорогого над Доном. Рабы восстали на господ, ибо во тьме и страхе не познать, кто из какого рода, и не узреть цвет кожи и блеск одеяний, а посему ножи не выбирали, чью кровь пускать. Мрак оглашался воплями, предсмертный ор вздымался у детинца, и даже те, кто смог прорваться и ступить на лестницу, расчистив путь ножом, не достигал вершины – отягощенный златом, ломал ступени и свергался вниз. Господь хазарский будто не желал спасать рабов своих. Когда же к стенам подкатились разбитые полки – все, что осталось от войска тайного близ озера Вршан, досталось всем, рабам и господам: в кромешной темноте был зрим лишь блеск мечей...
А Святослав, собравши свое войско, стоял поодаль от крепостной стены и взирал на свару. Воспламененные сраженьем, в порыве юном сыновья, гарцуя на конях, добить просились супостата:
– Пусти, отец! Ударим с двух сторон, прижмем ко стенам и вынудим сложить оружие! Ты сам учил: покуда супостат меча не бросил, знать, еще в силе и опасен. Они ж бегут в доспехах!
– Уйдут в детинец – до зимы не взять! – вторя сыновьям, гудел Свенальд. – У стен сих нет ворот, а приступом идти – уж больно высоки! Чудесным образом возможно дорогу одолеть, сие я допускаю, а крепость брать, мечом след волхвовать и жертвы возлагать – суть свой живот.
– Ужель ты испугался, воевода? – тут усмехнулся князь. – Иль жизни пожалел во имя веры?
– Что моя жизнь... А витязей мне жаль. Ходил ты, князь, на приступ не в броне – в холсте? Когда смолою льют, бьют камнем и дерева бросают, а ты на лестнице, меж небом и землей?
– Нет, – молвил князь. – На приступ не ходил, коль Искоростень не в счет...
Свенальд набычился, припомнивши древлян.
– Не время ныне бередить раны... Ударить надобно, правы твои сыны.
